Алунелул

В августе, когда все ставили вино, в деревню нагрянул человек из района. Примар Антип Кучару, греющий ноги в тазу с мятым виноградом, сонно обернулся на скрип калитки. Бродящий сок омывал ему ноги, было жарко.

 

— Здравствуй, Антип, — сурово поздоровался прибывший. — Как дела в деревне?

 

— Добрый день. — уважительно ответил примар и пошевелил пальцами в тазу. Целительные сведения, сообщенные год назад бабой Родикой, обещали полное избавление от натоптышей. А мезгу рачительный Антип сваливал обратно, в чан с бродящим красным. Из-за чего знающие люди вино его не пили и при встрече с ужасом разглядывали огромные ступни примара с желтыми загнутыми вверх ногтями. Избавление от болезней пока задерживалось.

 

— Ничего себе дела.— доложил Антип.— Хорошие. Винограду в этот год много. И Горана Бротяну посадили за этот... как его.. вандализм. А баба Родика нашла восемьдесят лей на дороге. Чьи, непонятно. Завтра будем делить. А помидоры не очень. Жара стоит.

 

— А с настроением, что у народа? Поддерживают? — поинтересовался гость и, брезгливо поелозив ладонью по лавочке, присел рядом.

 

— Поддерживают, как не поддерживать? Вчера только собирал, толковал, поддерживаете? Все как один согласны. Дорел Мутяну даже пятьдесят лей пожертвовал на поддержку.— При мысли о пятидесяти леях припрятанных в пятом томе полного собрания сочинений Ленина, за каким-то бесом украденном Антипом из красного уголка при развале колхоза, он прищурился. «Вот ведь, глупость сморозил. Сейчас уцепятся. Сдавай, скажут в фонд Олимпийских игр. Вот дурень старый». Но посетитель на оплошность примара внимания не обратил.

 

— Тээкс, — протянул он, листая кожзамовую папочку с тиснением «Делегату» — Что тут у вас еще невыполненного? Про ногу деда Александра, что-нибудь ведется? Когда будут результаты?

 

— Ведется, э-кхе, — помялся примар. Заводная нога деда Александра, намертво повисшая на его шее, была предметом непостижимым. Похороненный пять лет назад старый хрыч, оказавшийся на поверку «пособником», оставил в наследство большую беду. 

 

Через полгода после похорон, чьим-то мудрым решением заводную ногу было постановлено отобрать, а заместо нее вручить покойному обычную, деревянную. Та сейчас мирно лежала в углу двора. 

 

Вот только случая для обмена не подворачивалось абсолютно. Усопший дед безмятежно взирал с фотографии на бродящего вокруг его могилы Антипа, и вступать в переговоры не желал. Примар даже рассматривал вариант тайного хищения тысячи шестисот лей из школьной кассы для покупки фальшивой дедовой конечности. Но так и не решился. На каждом сходе подозрительные селяне заставляли доставать заветную коробочку и прилюдно пересчитывать деньги. При этом Гугуцэ, как самый маленький, должен был громко объявлять номиналы купюр. Пустая коробочка вызвала бы неудовольствие. В этом деле было от чего почесать затылок.

 

— Когда будут результаты? Уже год валандаете. Разводите бюрократию. Отписки. Надо работать. Результаты нужны, понимаете? Инновации нужны. Модернизации, — веско сказал прибывший. — На носу что?

 

Антип внимательно вгляделся в волосы, торчащие из бугристого носа собеседника. Волосы шевелились.

 

— На носу выборы! — закончил тот.

 

— Выборы мы понимаем, э-кхе. Целиком и полностью понимаем и поддерживаем.

 

— Я тебе как на духу скажу Антип, завтра инспекция проедет. Министр, улавливаешь?

 

— Как не улавливать? Улавливаю и поддерживаю. — заявил примар и вновь пошевелил пальцами, мезга чвакнула. Министр — это хорошо. Министр — это означало праздник и прочее. Два года назад проезжало районное начальство, так были торжества, даже митинг и чествования.

 

Жаль, брат не успеет приехать. Геу уже вторую неделю возвращался с заработков в Португалии. В самолет его не пустили из-за полутора листов гипсокартона, выкруженных обманом.

 

«Что такое полтора листа? Мелочь!» — раздумывал Антип — «Весу в них три килограмма, от силы. Вон кукурузник с Александру-чел-Бун, тот полтонны абрикос берет и хоть бы хны. Все от жадности португальцев этих. Скряги они, э-кхе».

 

Впрочем, пешком выходило дешевле и это успокаивало.

 

— Тут нужно обмозговать, как принять. Понимаешь, Антип? — продолжило начальство, внимательно на него глядя. — Песни должны быть, какие-нибудь народные. Поддержка, должна быть. Что бы что?

 

— Что, что бы что? — уточнил примар и еще раз с сожалением подумал об отсутствии брата. Тот так пел «Алунелул», что все плакали, а глава района подарил управе «уазик» с наклеенными немецкими девками на панели и нацарапанным на капоте словом «х. й». В довесок к дарам шли плакаты «Молдаванин! Единяйся и поддерживай!» и «Искореним сатанизм!». Первый он подарил бабе Родике, как активисту. А второй забрал себе по большей части из-за изображенной на нем вооруженной мечом бабы в кожаных шортах. 

 

— Что бы было единение. Выборы — это тебе не это.

 

— Все сделаем, господин начальник. Единение сделаем. Поддержку и праздники. Вина сколько выкатывать?

 

— На тридцать человек, — подумав, ответил тот — И хорошего какого-нибудь. Не сандыбуры.

 

— Хорошее это у тетки Йоланы. Диво, а не вино. — почесал за ухом примар.

 

Вино тетки Йоланы было чудом. Та делала его на таинственном желтом порошке, найденном в развалинах склада бывшего колхоза «Красный виноградарь». При добавлении порошка виноградный сок вскипал серой пеной, издавая долго непреходящее зловоние. Зато конечный продукт выходил настолько прекрасным, что к ней даже приезжали японцы, долго выпытывавшие секрет, обещая взамен новую кинокамеру и румынский спальный гарнитур.

 

Про волшебный порошок Йолана молчала, а попробовавшие продукт узкоглазые весь день на дурняка бродили по селу и, говорят, видели Гагарина. Что подтверждалось криками «Йоге Аматерасу, банзай!» и показаниями пастуха Добу, наблюдавшего, как из оврага к ним вылезла фигура в оранжевом скафандре. Кроме того, потребление вина тетки Йоланы имело еще один положительный эффект, в селе полностью искоренилась вишневая плодожорка и бабочки капустницы, а тыква вырастала неимоверных размеров и неимоверной же крепости. 

 

— Ну, у нее и возьмешь,— согласился собеседник. — И песни не забудь. Поросенка зажарите. В машине у меня наглядная агитация. Что бы все было у тебя на уровне. Главное единение, что бы было. Министра с народом. Без него — никак, согласен?

 

— Ай-ле! — выдохнул примар и вновь подумал про брата Геу.

 

День проезда инспекции был изначально хмурым. С неба падал липкий дождик. Но ко времени визита облака благостно раздвинулись. Теплое солнце осветило селян в праздничных нарядах, и начинающего было отчаиваться из-за погоды примара. Все было готово давно. Но гости опаздывали на два часа. Время тянулось томительно и чтобы как-то развлечь собравшихся баба Родика начала читать новый номер «Ридерс дайджест».

 

Написано было про новую моду французов на слуг филиппинцев. В статье говорилось, что один непритязательный филиппинец заменял в быту пять французов. 

 

— Так и есть: «Пять французов..»! — торжественно заявила баба Родика, подслеповато шарясь в лаковых страницах. Общество зашумело. Если один молдаванин был как два француза, то на круг выходило, что один филиппинец был вроде двух с половиной молдаван.

 

— А чем кормить? Кормить то их чем? Может, они только бананы едят? Где на них бананов напасешься? — сомневался Дорел Мутяну, вытирая проступавший под набирающим силу солнцем пот. Несмотря на эти сомнения, идея понравилась всем, и последующие месяцы почтальон Антоний таскал груды писем адресованных на Филиппины. Откликов не было. Лишь дядьке Димитру пришел ответ с просьбой выслать деньги на переезд подписанный

 

«Прысылай быстрей, я уже в пути. Гия Кварацхелия». Отправленные пятнадцать лей сгинули где-то между Молдавией и Филиппинами. А непритязательный слуга, заменяющий два с половиной молдаванина, так и не прибыл.

 

— Едут! Едут! — закричал мчавшийся по улице быстроногий Гугуце, которого отправили на разведку.— Министр едут!

 

Пыль вздымалась тяжелыми клубами из-под босых ног.

 

— Смотри мальчик, не ошибись! — инструктировал его утром Антип — сначала посмотри кто там, в машине, чтоб не обмануться. А потом сразу беги на площадь. Мы на тебя надеемся.

 

Кто сидел в машинах Гугуце не рассмотрел, стекла были заклеены черным. И неслись они быстро. Но и так все было понятно.

 

— Единение! Поддержка! — грянул примар стоя в «уазике» со снятой крышей и все затянули «Алунелул». «Попрошу школу построить» — неожиданно подумал он, — «и стадион».

 

По площади пронеслись пять черных машин и скрылись за поворотом. На этом инспекция была завершена. Целый блестящий мир, ворвавшись в сонное село с грохотом и музыкой пронесся мимо, мелькнув единением, поддержкой и прочими благостями.

 

—Модернизация! Инновации! — безнадежно крикнул вслед уносимому стадиону Антип Кучару. Пыль, поднятая проехавшими, смешалась с теплым воздухом, и оседать на землю не спешила, перекрашивая машину примара и его самого, грустного как Муссолини, в желтый.

 

— Решили не останавливаться,— констатировал Дорел Мутяну и подул в густые усы.— По важным делам спешат, видимо.

 

— Спешат, э-кхе.— пробормотал примар. — Что с вином будем делать? С поросенком?

 

— Потребим? — предложил Дорел.

 

— Ай-ле,— согласилось все, потому что, единение единением, а до следующей инспекции поросенок мог бы пропасть, а вина и так уже хотелось два часа. Так начались праздник и чествования.

 

Старт дал сам Антип, спустившись на землю, он тряхнул пыльной головой и выдул целый наградной эмалированный ковшик с надписью «Ими гордитЬся район». Тот был полон вина тетки Йоланы. У стола мгновенно образовалась толпа. А Баба Родика взобралась на место примара и затянула веселую песню из журнала, слепо собирая слова со страниц:

 

Ридум, ридум ог рекур уфир сандин

 

Ренур сол а бак виз Арнарфелл

 

Хер а реики ер маргур охреинн андинн

 

Ур сви фер аз скиггия а йокулсвелл

 

В природе над селом летало нечто светлое и поддерживающее. Засыпающее солнце грело головы и души. А Гугуце хватив втихую красного, представлял себя едущим через село в черной непрозрачной машине и подтягивал бабе Родике:

 

Хей! Хей! Хей! Хаут а голти тоа!

 

Все шумели. Дорел Мутяну сварливо доказывал, что против молдаванина филиппинец это пшик.

 

— Говно — эти филиппинцы! Бананы они жрут, я тебе говорю! А где у нас бананы!?

 

С владельцем единственного в селе ларька соглашались. Но потихоньку спрашивали у почтальона Антония, сколько будет стоить отправить письмо на Филиппины. Пьянеющий Антоний, одетый по случаю проезда начальства в официальный мундир, заляпанный свиным жиром, важно дул губы и делал вид, что считает. На самом деле он разглядывал крепкий зад и ноги сестры Гугуце Аурики. Та дразнила его, называя — господин почтальон. 

 

— Люди, гляньте Геу! Геу вернулся!

 

— Геу, привет!

 

— Ай-ле, Геу, как дела?!

 

Увлеченные праздником они пропустили триумфальное возвращение брата примара, появившегося из полутьмы, царившей на западе.

 

Полтора листа гипсокартона, обернутого в цветастую пленку от утеплителя, несли Геу как крылья — ангела. А сам странник устало шагал по дороге.

 

—Здравствуйте, люди! — в изнеможении поздоровался он и заплакал. Слезы бороздили небритые пыльные щеки блудного сына. Он вытирал их бейсболкой украденной в Пфальце у обедавших дальнобойщиков.

 

— Ай-ле!

 

— Геу!

 

— Не плачь, Геу!

 

— Ты в Молдавии, Геу! — утешало его общество.

 

Но путник плакал. Плакал и пил вино тетки Йоланы из наградного ковшика примара. Нектар наполнял его, растворяя грусть. Перед глазами плыл виноградный туман. Вокруг кружились люди и просили бабу Родику рассказать за Шарлемань. Гугуце сидел в уазике примара и жал педали попердывая губами. Он ехал в Александру-чел-Бун за абрикосами. Геу же пил холодное красное и грустил об оставленных в Португалии двух направляющих на двадцать семь. Его хлопали по плечу и кричали: «Ай-ле, Геу, спой Алунелул!». Он пел, и ему подтягивали. Сам Элвис Пресли выскочил из темнеющих вишен. Хлопнув вина у стола, он зажевал его куском поросенка.

 

— Ты в Молдавии, Геу! — весело произнес король рок-н-рола и растворился в желтом порошке тетки Йоланы.

 

— Алунелуул! — неслось над селом, над кладбищем в земле которого до сих пор тикала заводная нога деда Александра, над ангелами примеривающими полтора листа гипсокартона на спины, над грустным Муссолини — примаром, над всей Молдавией и миром. Из оврага за праздником грустно наблюдала фигура в оранжевом скафандре. Было тепло.