«Понедельник начинается в субботу»… Зачем?

– Как это зачем? Чтоб, наконец, волшебную палочку сотворить, чтоб у всех все было: есть, пить и праздновать. 

– А когда попраздновали, и палочка уже в наличии, то, что делать? 

– Да, чего хочешь. Если хочешь, ходи себе по миру, смотри кругом, с людьми встречайся, разговаривай, слушай («Полдень, XXII век»). Мечтай о подвигах ученых – покорителей природы, чтоб как Горбовский, Быков и эти там, на «Далекой Радуге», или спасителем несчастных еще человечеств, как Румата или Макс Каммерер. 

– Только для подвигов не так много мест, а людей много: что делать остальным, особенно когда, подобно «шестидесятникам», уже наговорились? Чем занять себя людям, когда все есть «для жить» без особых усилий? Чтоб с тоски они не свихнулись? 

– Ну, они все-таки будут работать, а потом отдыхать, но работать не так, чтоб до полусмерти, чтоб силы были на отдых и время. 

– Значит, как там, в том городе, который «Хищные вещи века», где сил на отдых вдосталь и «дрожка», чтоб истощились, а кого все-таки скука за глотку так, что не продохнуть, так на то есть «слег» или «крокодил», чтоб покончить со скукой и жизнью разом. 

– Но на то оно и общество, чтоб следить, чтоб предотвращать, чтоб поворачивать человека к разумному досугу, а кто не слышит и не слушает, того воспитывать. 

– Воспитывать чем? Трудом? 

– Да, трудом, пусть тяжелым и грязным, но общественно-полезным трудом, чтоб люди осознали, какая это роскошь – свободное время и научились его ценить. 

– Ну-да, ну-да, только тогда никуда от контроля каждого за каждым, от беспрекословных начальником и труда как каторги («Град обреченный») или даже беспросветного рабства («Попытка к бегству»). 

– Зачем так сразу? Можно же… 

– Можно и не сразу, можно постепенно, только опять туда, в то же кольцо. А может мы всего лишь биоматериал для неведомых Странников, которые сделают из нас нескольких Абалкиных, а остальных забудут, как мусор на задворках вселенной («Жук в муравейнике»), или глянут на нас и всех определят эдаким безнадежным мусором («Пикник на обочине»).

Стругацкие ушли и не оставили нам ясности, кто мы на этом свете и зачем. А мы так на них надеялись, читали-перечитывали, искали ответа. И теперь, когда ушли, снова читаем-перечитываем, ищем ответа… Или уже не ищем? Смирились с кривой, которая куда-нибудь да вывезет. Или вывезет в никуда и в ничто. Тоже выход. Когда так, то Стругацких жаль – очень расстроятся.