В детском саду

Мы с Грыжей пьём воду из большого крана. Кран вмурован в стену. За стеной детсад, ясельная группа.

Мы с Грыжей большие уже, детсад закончили аж целый год назад.

Вода вкусная.

В детсад мы проникли через дырку в заборе. Взрослые о ней не знают. С обеих сторон дырка надёжно скрыта зарослями сирени.

Напившись, отправляемся гулять по территории. Вечереет, детей давно разобрали, и сад пуст. Лишь ветерок гоняет по безлюдным дорожкам обёртку от конфеты, да полусдувшийся мяч одиноко краснеет в кустах.

В одном из приоткрытых окон первого этажа видно какое-то движение. Там что-то происходит. Слышны пыхтение и звуки возни, приглушённый возглас «погоди, не туда». Вот что-то тяжёлое упало, глухо бухнувшись о мягкий линолеум.

Заинтересованные, мы с Грыжей подкрадываемся ближе и осторожно заглядываем в окна.

В спальне ясельников сторож душит воспитательницу. На пол повалил, подмял под себя и держит за голову. Штаны со сторожа съехали, обнажив тощий белый зад и волосатые ляжки. В пылу драки соскочили, наверное, думаем мы с Грыжей и тревожно переглядываемся, понимая друг друга без слов. Воспитательницу надо спасать, это совершенно очевидно, но вот только как?

Внезапно мы замечаем, что задница воспитательницы также голая. Платье задралось, босоножки слетели, ноги раскинуты в разные стороны. Белые ажурные трусы валяются здесь же, на полу.

Вот зверь, думаю я. Это ж надо так душить, что трусы слетели аж.

— Я знаю, чего он с ней делает! — внезапно шепчет Грыжа. — Он её — ибёт!

— Чего делает? — переспрашиваю я.

— Ибёт! — гордо повторяет Грыжа, явно гордясь своим превосходством в знании нового слова. — Взрослые все друг друга ибут.

Видя моё недоумение, Грыжа поясняет:

— Ибать — это значит свою письку тётьке в письку засовывать. Только у взрослых письки по-другому называются. Мужская — «хуй», а женская — «писда».

— Как женская называется? — переспрашиваю я.

— Писда, — повторяет Грыжа. — Ну это от слова «писать». Из неё писают потому что.

— А почему мужская тогда называется по-другому? Из неё ж тоже писают.

В ответ Грыжа пожимает плечами.

— Ну, назвали так, и всё, — говорит он.

— Примерно как города называют, да? — спрашиваю я. — Ну или, там, улицы какие-нибудь. Да?

Грыжа важно кивает.

— А зачем они это делают-то? Ну, письки друг в дружку суют зачем? — всё никак не могу я взять в толк. В жизни вон сколько интересного всего. Можно воду из крана пить, или на дерево влезть и плеваться сверху на прохожих, а они и знать не будут, кто это на них плюётся, надо только забраться повыше. Потом ещё можно бомбочку бумажную сделать, воды туда набрать и сверху скинуть на кого-то, продолжаю перечислять я вероятные развлечения. А они вон чего придумали. Письки друг в дружку пихать.

Грыжа снисходительно объясняет, что это надо делать, чтобы рождались дети. Наши родители тоже это делали, говорит он. Всего один раз делали, правда. Одного раза достаточно вполне, а потом можно и не делать.

— Выходит, у сторожа с воспиталкой дети будут? — спрашиваю я.

— Ну наверно, — пожимает плечами Грыжа. Видно, он не ожидал такого вопроса, и поэтому отвечает как-то неуверенно.

Обескураженные этой новостью, что у сторожа с воспитательницей будут дети, мы сползаем вниз по стене и затихаем, обдумывая ситуацию.

— Слушай, а чей это будет ребёнок, сторожа или воспиталки, как думаешь? — спрашиваю я у Грыжи. — Воспиталка замужем ведь, а у сторожа жена есть. Или они двоих родят и поделят?

— Ну, поделят, наверное, — подумав, отвечает Грыжа.

Я тоже думаю, что поделят. Иначе ведь кому-то одному обидно будет. Ибались вдвоём, а дети одному. Нечестно.

— Я ещё пить хочу, а ты? — спрашивает Грыжа.

— Пойдём, — вздыхаю я. Мне почему-то немного жалко воспиталку. Наверное, не слишком-то это приятно, когда тебя ибут.

Стараясь не шуметь, мы отходим от окна и наперегонки мчимся к крану. Воспитательница позади вскрикивает, почти переходя на визг. Терпи, мысленно желаю я ей и наклоняюсь к воде. Вода немного пахнет ржавчиной, но всё равно вкусная.

Ветер продолжает гонять по пустынным дорожкам одинокую конфетную обёртку