Пазолини уже при жизни признали гением, но гением, так сказать, недоступным. Люди определенной прослойки — люди интеллекта и люди культуры, а также те, кого можно условно назвать художниками, должны были говорить себе так, применительно к Пазолини: «Да он гений, и он безусловно гений, но это... это могу знать только я и никто другой, так пусть это будет моей величайшей тайной». А между тем Пазолини совершенно нормальный великий итальянский режиссер: коммунист и атеист, возлюбивший Евангелие, гомосексуалист, снимавший эротику в большей степени для мужчин-гетеросексуалов, поэт, который, между прочим, нынче изучается в итальянских школах и при этом привнесший в итальянский кинематограф столь чуждые поэзии нотки натурализма и гиперреализма, — он весь состоит из парадоксов и выходит за край, его фильмы — это фильмы шиворот-навыворот, которые путешествуют в души зрителей не иначе, чем передвигаясь на голове. Но он нормальный, абсолютно нормальный великий итальянский режиссер, поскольку другие или не чем не лучше его или еще страннее, чем Пазолини. «Все страньше и страньше», — так говорила Алиса в известной сказке, вместе с ней эти слова повторяю и я, все глубже и глубже погружаясь в «Страну чудес» итальянского кинематографа. В том-то и прелесть его и тайна, что он до поры до времени находился в руках совершенно исключительных и диких личностей... а теперь взгляните на Бондарчука и Бекмамбетова в сравнение с Пазолини и Антониони... но я прошу слишком многого.
Так о чем этот фильм, поскольку это бессюжетный фильм?...
Сейчас я уподобляюсь толкователю тайных знаков, словно передо мной текст кого-нибудь Нострадамуса или лучше, поскольку это отвечает теме фильма и его наэлектризованности, толкователю ветхозаветных пророков. И вот что скажу. Этот фильм о молодом человеке, который обладает удивительной и непроизвольной способностью влюблять в себя других людей. Явившись случайным гостем в особняке крупного фабриканта, он один за другим соблазняет служанку, сына, дочь, мать и, при всем моральном сопротивлении, отца семейства. Однако, не подумайте, что фильм о сексе. Ничего особенно эротического в нем нет. Насколько я могу судить, Пазолини сознательно поставил своего героя в это положение тесных семейных связей, чтобы показать, что такому человеку в этом деле, даже здесь — в благопристойной культурной и богатой семье итальянского буржуа — никто не может оказать сопротивления, а если не могут здесь, то не смогут нигде и никто во всем мире. Провокационная аналогия с Христом, допущенная Пазолини, на самом деле уместна, если учитывать, что Христос всегда мыслился как Бог любви, как всецело любовь. Кто-то скажет, напротив, что этот фильм об антихристе, что-то вроде излишне интеллектуализированного омена, омена без голливудских штучек и со штучками итальянскими, но это будет упрощенный взгляд, к тому же антихрист, насколько я могу судить, должен быть монстром и чудовищем... А здесь ничего этого нет, просто милый парень... парень, который никому не может отказать в любви.
До поры до времени фильм тянулся для меня, отнюдь, небессмысленным, но все же скучновато-индифферентным зрелищем, но вдруг... Но вдруг наш миляга заявляет на семейном ужине, что... что он должен уехать... уехать завтра... то есть покинуть навсегда всех в него влюбленных. Друзья мои, да мне крышу снесло после этого заявления, поскольку крышу, естественно, снесло всем участникам семейного ужина. Именно в этот момент фильм разомкнулся передо мной и приобрел неслыханно-оглушающее звучание. Он и без того в буквальном смысле звучит оглушительно-прекрасно, поскольку на блестящую картинку ложится не менее блестящая музыка Эннио Марриконе. И вновь, применительно к Пазолини, надо отметить и сценарий. Блестящий литератор подарил героям блестящие монологи: кто сможет жить после того, как их покинет сам Бог, тот, кого они считают своим Богом? Они... они не могут, они не могут больше жить даже под божественную классическую музыку, его не сможет заменить им даже Лев Толстой... И отец семейства — этот морально-устойчивый человек и большой поклонник «Воскресенья» и «Смерти Ивана Ильича» — последним падает ниц перед ногами своего нового кумира! Нет, друзья мои, эти итальянцы... они... они... они могут вышибить почву из-под ног даже у подкованного зрителя. В этот момент я полюбил этот фильм всей душой и мне вдруг захотелось, чтобы он никогда не кончался... Ирония? Да нет, что вы! Но Пазолини жесток как и всякий великий художник, и вместо вечности фильм длится один час сорок минут, даже меньше одного часа сорока минут, то есть по сути и для самого Пьера Паоло и для всего итальянского кинематографа является чуть ли не короткометражкой.
И почему он называется «Теорема»?
А потому, что он и есть теорема... Ох, решив ее, становится не по себе. — Одичалый гимн голой сексуальности и суровая притча о новом пришествие... пришествие коммунизма; да этот Бог тоже всецело Бог любви... но иной... и любовь у него иная. — Первые кадры фильма: некий фабрикант отдает рабочим в руки свое предприятие. Итог преподносится началу. — Красный апостол — неистов и не нуждается для своей испепеляющей метафизики в пространственно-временных отношениях.
Фильм этот много лучше «Цветка тысячи и одной ночи» — и пробирает до костей. Да, да, трижды да! — если вы не против авторского кино; нет, нет, трижды нет! — если вы являетесь его противниками. Евангелие от Пазолини оценит не каждый. Он может — умучить, он может и восхитить, еще в большей степени — обескуражить. И все же это шедевр на все времена. Одной фразой: породистый итальянец!
Пазолини уже при жизни признали гением, но гением, так сказать, недоступным. Люди определенной прослойки — люди интеллекта и люди культуры, а также те, кого можно условно назвать художниками, должны были говорить себе так, применительно к Пазолини: «Да он гений, и он безусловно гений, но это... это могу знать только я и никто другой, так пусть это будет моей величайшей тайной». /с/
