ARMAGEDDETS NOW

(«Время вышло. Современная русская антиутопия»; М., «Альпина нон-фикшн», 2021)

#новые_критики #новая_критика #кузьменков #время_вышло #антиутопия #сборник #альпина #халтура

Начать придется издалека, уж простите за длинную преамбулу.

Последняя советская утопия – стругацкий «Полдень, XXII век» – вышла в 1962-м. Тот год поставил на жанре жирный крест: масла, мяса нет совсем, водка стоит 3,07. И голодные бунты по всей стране, от Одесского порта до плавбазы «Чернышевский» в Охотском море. И Карибский кризис под занавес. После чего писать об Эре Великого Кольца стало как-то неприлично. Лгали, лгали обольстители-мистики: нет никакого Кольца и не будет, а есть очередь за колбасой и налитые кровью бычьи глаза за прилавком, и страшно, страшно…

Свято место не бывает пусто. Новорожденная советская антиутопия разворачивалась в декорациях далекой планеты Торманс или буржуинского городка Хармонт: иного не дано, сами понимаете. Первой дистопией на отечественном материале, если не ошибаюсь, стал кабаковский «Невозвращенец», напечатанный в 1989-м.

За 30 лет российские прозаики изъездили тему вдоль и поперек. Причем, по примеру Кабакова, отнюдь не прогнозировали – просто доводили социально-экономические тенденции до логического конца. Самая масштабная антиутопия последних лет, сорокинская «Теллурия», стала каталогом обывательских фобий, растиражированных СМИ: коммуноправославие, исламский фундаментализм, распад России и война всех против всех. Я в свое время составил список первоисточников: от статьи Зюганова «Православие и коммунизм» до антимигрантских интервью профессора Малашенко. Знакомо до оскомины: утром в газете – вечером в куплете.

А надо бы с точностью до наоборот. Понимаю, что апеллировать к классикам тут наивно, но вот хоть Оруэлла возьмите. Угрюмый троцкист за 20 лет до умнейшего пьяницы Дебора описал общество спектакля во всех деталях: с общественно организованной видимостью, тотальным контролем, обнищанием языка и неизлечимым паралогизмом.

Кстати, по итогам девяти месяцев 2021 года Оруэлл – серебряный призер на рынке отечественного худлита: 482 600 экземпляров. И та же «Альпина», между прочим, тиснула новый перевод «1984».

Хотя жизнь даст фору любому сочинителю, будь то сам Оруэлл. На наших глазах 140-миллионная страна превратилась в богадельню для озлобленных и запуганных ипохондриков, – отдохните, классики.

При таких-то вводных я не стал бы рисковать и печатать сборник российских дистопий. Да еще и трехтысячным тиражом.

Тем более и сопутствующие обстоятельства не из лучших. Сочинения на заданную тему пишут впопыхах и на коленке, что не раз подтверждали подобные сборники «РЕШки». Плюс полная издательская всеядность: главред «Альпины нон-фикшн» Павел Подкосов в предисловии назначил «Процесс» Кафки антиутопией. И авторы умеют мало гитик. Правда, под патронатом редактора Анны Матвеевой даже Ганиева выглядит грамотной. Но это единственная хорошая новость. Так что на выходе вместо чаемого армагеддона имеем полный и безоговорочный армагеддец.

Кто-то из филологов, уж не упомню, писал, что дистопия успела выродиться в набор штампов: кровавая власть, непреодолимые социальные дистанции, человек в контрах с дивным новым миром. И страх как фундамент повествования.

Рубанов, Пелевин-младший да Веркин со товарищи и не думали латать изношенные жанровые клише: попросту плюнули на них и работали наобум. Впопыхах и на коленке, как и было сказано.

Андрей Рубанов «Аз Иванов. Выход в деньги». Одаренный математик Иванов придумал одушевленную супервалюту азио, каким-то образом внедрив в купюры цифровую копию сознания своей покойной жены. Разумная валюта желает быть потраченной, поэтому в первый день нового года счета частных лиц обнуляются. Зато азио не подвержен инфляции. Хм. Не похоже, что Андрей Викторович на журфаке МГУ политэкономию учил. Деньги без функции накопления – уже не деньги, а фантики, ибо лишаются абсолютной ликвидности. И как отменить инфляцию, не отменяя ее причин: сокращения ВВП, войн или монополизма? Садитесь, Рубанов, неуд. И как писателю тоже: к антиутопии эта финансовая фэнтезятина никаким боком.

Александр Пелевин «Планета Жирных Котов». В текст зачем-то имплантированы две нудные пародии на Э.Л. Джеймс и Ницше, да не в них суть. От пелевинского информбюро: нас оккупировала Планета Жирных Котов. Интервенты устроили землянам сущий ад: заставили их носить дурацкие шапки, а из всей музыки разрешили лишь бардовские песни. К главному герою, клиент-менеджеру, прибыл посланец расы разумных грибов из созвездия Большого Пса: клерк обязан исполнить древнее пророчество и покончить с тиранией. Но оккупанты о том узнали и протаранили Землю блуждающей планетой: «В ослепительном взрыве разнеслись по бескрайнему космосу осколки нашей планеты вместе со всеми нашими надеждами на лучшее, чувствами, мыслями…», – остаток безразмерного реестра опускаю. Хватит и того, что новые критики там прописаны отдельной строкой. Вот, выходит, ради чего Алекассандра наша Сергеевна пророчествовала.

Эдуард Веркин «Смена». Прежнюю свою антиутопию Веркин сработал из вещей общеизвестных. Получилось смешно: беспалый мальчик играл в камень-ножницы-бумагу, а каторжане спали на двускатных нарах. Нынче фантаст по завету мэтров взялся за то, чего не знает никто: мизи, кормач, мертвоход. Некто Арсений ублажал мизи Флоэму, – та, похоже, из кошачьих, – классической музыкой и поэзией. Служба такая. И, как на грех, вздумал читать Рильке, которого капризная клиентка терпеть не могла. За что и пострадал: морду лица ему в клочья изодрали. Это перевод с веркинского на русский. А в оригинале на Петрушевскую похоже: сяпала мизи по напушке и некузяво увазила Арсения, пуська бятая.

Александр Снегирев «Человек будущего». Благополучию главного героя пришел кирдык – понаехавшая мамаша поставила на балконе ведро для отходов, и все заверте:

«Компост рос, как здоровый малыш, и скоро потребовал утилизации. Мама легко нашла выход – устроила рассаду. Ладно бы цветы, нет, петрушка, помидоры, лук.  Урожай не заставил себя долго ждать, и мама начала закатывать банки. Модный интерьер пропах соленьями, на балконе теперь хранились мешки с грунтом и садовый инвентарь».

 Apocalypse now, ага. Московская резня бензопилой при температуре 451 по Фаренгейту.

И на остальных глаз не отдыхает. У Иличевского – пустопорожний треп с метафизической претензией, по образу и подобию «Исландии». У Букши – бесконвойная и безадресная шизофазия. У Панова – традиционная, аж скулы сводит, фантастика советского образца.

В результате из 13 текстов сборника по дистопическому департаменту худо-бедно числятся лишь три: шаргуновские «Двадцать два», садулаевский «Край, где сбываются мечты» и драгунская «Яхта из чистого золота».

Шаргунов придумал ж-жуткий вирус, что старит человека в 20 с небольшим. И это тоже неуд: на повестке дня как раз обратное – насильственная инфантилизация. Даром, что ли, ВОЗ продлила молодость до 44 лет? Все по Достоевскому: «Докажем им, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого». Нам никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать!

Садулаев, особо не мудрствуя, сволок сюжет с елизаровского верстака. В недалеком будущем тексты унылого соцреалиста Самохина признаны крамольными: в них, якобы, есть намек на подлинную, неиллюзорную реальность. Власть гнобит диссидентов-самохинцев, те контратакуют. К сюжету прилагается агитлистовка, на живую нитку сшитая из веданты и марксизма: «Жизнь пролетария в майя‑сансаре не имеет никакой цены. Пролетарию в майя‑сансаре нечего терять. Пролетарий может и должен свободно, радостно умереть». Скучно? – ну, вот вам клубничный десерт: юная террористка балует минетом до полусмерти избитого маргинала. Гвозди бы делать из этих людей.

Драгунский написал классический постап. На смену Антинародному режиму пришла Новая Честная Власть, и все пошло по торной колее: казни, ссылки, повальное одичание. С безрадостной моралью: «Новая Честная Власть на самом деле никакая не новая, это просто второе или третье поколение бывшей власти: дети и внуки всех этих “вице” и “замов”, реальных правителей страны. А виселицы, лагеря и изгнания, ссылки в скромную трудовую жизнь – всего лишь расчистка рынка». Мысль верная, но далеко не оригинальная. Что, впрочем, ее не обесценивает.

Один более-менее годный текст на чертову дюжину – это безбожно мало. Потому название сборника выглядит суровым прорицанием. Куда мрачнее всех тамошних дистопий.