Зачем тексты?

Прочитал я, застыдился и решил мимо, мимо, но слабость в ногах и сел, а сел, значит, задумался: зачем это, кому? О какой нужде говорят? Литконкурс — он для организации пространства текстов, чтобы выделить некоторые, которые Литература и потому заслуживают размножения в Сети и на бумаге, заслуживают читателей, выделить из моря других, которые ничего такого не заслуживают и потому не должны быть. Так сказать им прямо, непосредственно, в глаза, и они, застыдившись, перестанут быть. Сильно справедливое и важное дело делают конкурсы — ясен пень, но когда задуматься, из какой такой нужды рождаются тексты, из которых бывает Литература, то непросто, совсем непросто. 

 

Одни, очень многие, из желания сообщить, поделиться, рассказать о случившемся в жизни, мысли, сне, фантазии. Они возникают просто и естественно, сами собой, как дышать или сходить по нужде, и всегда обращены вовне, к другому, и почти всегда его находят: одного или много тысяч. Того самого, у которого что-то такое было или мечтал, чтобы было, или, напротив, совсем не мечтал, а боялся. Язык дается им без сопротивления, он априори пластичен, с готовностью отвечает любой потребности и немедленно. Их природная среда обитания — блоги, они редки на конкурсах, и конкурсы на них никак не влияют — это параллельная вселенная текстов, но из нее, случается, прилетают в сетературу не только кошмарики, но и тексты, что берут читателя в полон сами, потому что Литература. 

 

В той вселенной, где важны литпорталы и конкурсы, тексты есть намеренная, запланированная литература. Мэйнстрим — это те, что созданы творцом для воплощения своей идеи, за спиной у них могучая традиция, главный массив литературы бумажной. Такие тексты не рассказывают, а растолковывают, объясняют, наставляют, учат, потому что автор их знал, как все на самом деле было с Христом, собакой Баскервилей, какая стряслась коллизия меж Наполеоном и русским мужиком... Читатель не знал, потому что просто жил, а автор работал, трудился над идеей: он ее в деталях обсмыслил, укрепил, обосновал в источниках и затем адекватным образом воплотил в языке, можно сказать, высек в нем, преодолевая сопротивление, — пусть тот и не хотел выражать ее, но сдался. Здесь автор важнее текста — это он знает, умеет, владеет мастерством их порождения, потому может создавать серии или размахнуться грандиозным полотном. Он — в центре, тексты при нем, и далеко внизу читатель, благодарный за истину, так эстетично представленную, безупречно обернутую в слова. Подобные тексты в подавляющем большинстве на любых литконкурсах, кроме особо специальных, их ценят судьи и читатели, поскольку здесь есть возможность обсудить замысел автора, идею: насколько она глубока, высока, чиста, моральна, оригинальна, интеллигентна, провоцирующа и т. п. Обсудить, как автору удалось воплотить ее в текст, уместные ли средства он для того нашел? Автор получает возможность сказать, наконец, прямо, чего он хотел сказать в своем тексте, если кто не совсем или не так понял, и достойные победители получают заслуженную награду за вложенный в текст труд. 

 

Иные тексты пишутся из желания игры, игры с языком и идеями, игры ради самой игры, где главное — есть, получилось! Как, черт возьми, эффектно получилось! Пусть другие попробуют так. Идея, «про что» по сути не важно — это только объект для игры, для демонстрации умения так делать словом, как никто или почти никто. Их всегда меньшинство, но меньшинство, уверенное в себе, знающее себе цену, за ними также прочная традиция бумажной литературы, где есть, есть свои Гималаи. Их и на конкурсах меньшинство, но их тоже любят судьи, некоторые, и некоторые читатели. И здесь автор важнее текста, потому что он их умеет — эдакий искусник, в нимбе дерзости, диссидентства, даже хулиганства, но красив, когда красив — чертовски красив! Его хвалят-ругают, но замечают, всегда замечают. 

 

Бывают тут еще иные тексты, которые результат путешествия в дом языка. Когда прийти в него с туманным замыслом -зачином в башке и надеждой увидеть, отыскать там «не знаю что», то дом этот разворачивается лабиринтом, «что» и «как» обнаруживаются внезапностями, диковинками, и где-то меж ними хоронится искомое «не знаю что». Нетерпелив, неприметлив если или просто не повезло, то впустую хлопоты, хотя тоже... Но если случилось опознать, расшифровать ставшее тем самым единственным, зачем только и стоило, тогда удача, тогда есть рас-сказ, тогда хлопнуть себя по лбу и по заду удачу и отпустить текст в пространство, в жизнь, ибо ты ему больше не нужен, как не нужен читателю, когда он случится, ибо если сказалось, то уже сказалось. Как собеседника (или сомолчальника) читателю довольно текста и тогда «какая разница, кто сказал, какая разница...»