Заика (на конкурс)

- Ты у меня такой несамостоятельный, как теперь быть-то? – первой пре­рвала молчание мама загадочной фразой.

Смысл сказанного долго доходил до Владимира. Впрочем, так и не поняв до конца, он почувствовал, что какая – то волна возмущения, и в тоже время изумления, потихоньку стала подниматься из потаенных глубин его души.

Белые стены, потолок, белые занавески и ни одного цветочка на белом, белом подоконнике. И запах… Особый больничный запах, который резанул Володю в первую секунду, как только он шагнул за порог этого здания. Сначала легкий, ненавязчивый в коридоре, а сейчас, в палате острый, опасный, как запах беды. И эти слова…

О чем думал Володя, глядя на свою маму?  Он давно не видел маму. Она часто болела, пропадала в больницах. Иногда за ней приезжала белая машина с красными крестами. И вот сегодня мама позвала своего Володю.

В унылой белизне палаты бросались в глаза тём­ные полукружья под  её глазами, впалые щеки… Она выглядела очень уставшей, изменившаяся настолько, что Володя не сразу узнал свою, обычно очень жиз­нерадостную маму.

Сердце нехорошо дрогнуло в его груди и забилось чаще. «Что за ерунда?» - отогнал он дурные мысли. Это же мама. С ней ни­когда ничего страшного просто не может случиться. Ну, разболелась больше обычного. Поправится. Не в первый раз. Он сам часто болел. Стоило погрызть сосульки с друзьями и пожалуйста – простуда. Как это  плохо, когда болеешь. Но ведь выздоравливал и все нормально. Самое глав­ное - мама рядом. Как приятно, когда она кладет прохладную руку на лоб. И если она ря­дом, то все обязательно прой­дет, завтра будет  лучше, чем сегодня.

Мама и сын молча смотре­ли друг на друга. Пауза затягивалась. Да  разве нужны слова в такой мо­мент? Вот она, мама! Рядом. Знакомые, род­ные черты на пожелтев­шем и осунув­шемся лице. Внезапно он по­нял, что никогда не видел ТАКОГО её лица.

Но слишком долго молчать не удобно. «Надо сказать что- то хорошее, теплое» – подумал Володя. Вместо слов полу­чилось только улыбнуться. В ответ теп­лая улыбка озарила мамино лицо.  

- Так легко поддаешься чужому влиянию, особенно дурному – вновь она пре­рвала молчание.

- Совсем скоро начнется взрослая жизнь – звучал её негром­кий голос. Эта неторопливая речь набатом звучала в голове мальчишки, не доходя до сознания. Окончательно оглушенный, Во­лодя только кивал головой, вроде бы понимая и соглаша­ясь, не­смотря на то, что все протестова­ло внутри. Что значит ведомый? Он же посто­янно увлекал ровес­ников игрой в индейцев, исследованием подвала собственного дома и его крыши. Старался быть заводи­лой на улице. Неужели этого мало?  А зачем говорить о каких – то переменах? Скоро все за­кон­чится и будет как прежде. Она опять вернется на работу и будет радовать всех своими вкусностями по выходным.

Он заметил, что длинная речь утомляет маму. Паузы между фразами станови­лись все длиннее, вздохи -  тяжелее.

- Надо уметь ставить цель в жизни и достигать её. Лучше всего этому научат в военном училище. Стань, как отец – офицером.

Она говорила о разных, порою еще более непонятных ве­щах. Что у отца начнется новая жизнь и чтобы Володя помога­л ему во всём и всем чем может. Главное, чтобы всегда старался его понять и не осуждать.

Вскоре мама утомилась. Она прикрыла глаза и вздохнула, откинувшись на подушку. В этот мо­мент в палату заглянул отец, в белом халате и преду­предил о начале проце­дур. Пришлось неуклюже, второпях распрощаться и по­кинуть палату.

В кори­доре отец достал папироску, постучал ею по ногтю большого пальца, но не стал прикуривать. Будучи немногословным, вете­ран подразделений особого риска, обладал удивительным самообладани­ем.

- Как дела? – негромко произнес отец, подняв на сына уставшие, с красными прожилками глаза.

- Нормально – рассеянно глядя в сторону и вопросительно пожав плечами, так же негромко ответил сын. Но тут же спохватившись, что отец неправильно может понять его, повторил твердым голосом:

- Нормально!

Много слов не нужно в такие минуты.

Потом Володя вернулся домой, и больше никогда уже не видел маму живой.

Потом тягуче, медленно потянулось время. Маму занесли в дом. Завесили все зеркала. Самая большая комната в квартире вдруг оказа­лась пустой. Только стулья по стенам и на двух табуретках посередине комнаты - гроб. В эту комнату Володю не звали, но и не гнали. Там всегда были люди. Он не помнил, сколько времени находился там. Помнил только, что ка­кая-то непонятная, непреодолимая сила притягивала его глаза к безжиз­нен­ному телу в гробу, к лицу на фоне очень белой, удивительно чистой по­душки. Он не мог поверить, что это ее, мами­но лицо. Он стал вглядываться в него пристальнее и мало-помалу стал узнавать в нем до боли знакомые черты. Он вздрогнул от ужаса, когда по краю сознания по­лоснула мысль: «Да, это мама».

Но все его естество запротестовало: «Это не может быть она!» Шквал во­просов смерчем закрутился в его голове: «Почему закрытые глаза так впали? По­чему эта страшная бледность на её лице? Почему выражение лица так непривычно - холодно? Почему губы так бледны и выражают такое не­земное спокой­ствие, что ужас холодными мурашками пробегает по спине?»

 Это никак не могла быть мама. Просто кто-то ошибся или из вредно­сти сделал восковую куклу, лишь отдаленно похожую на маму. А все подда­лись на провока­цию этого очень плохого и страшного человека.

 Володя продолжал ве­рить, что с мамой ничего страшного не слу­чи­лось, просто потому, что этого быть не может… Никогда. Н-И-К-О-Г-Д-А!!! Бывает же так, что болезнь затягивается. Вот пройдет еще время, пусть даже больше, много больше, чем обычно - и дверь откроется.  А на пороге она, мама. В домашнем халате и пальто, накинутом сверху – радостная, улыба­ющаяся.

Обнимет своего Володю, обдаст целой волной рез­ких больничных за­пахов и начнет расспрашивать как дела. А он, довольный и счастливый, начнет врать, как все хорошо. А потом опять начнет баловать разными вкусностями, особенно под Новый Год. Да разве может быть праздник без мамы? А кто будет золотую карусель запускать. Это удивительно красивое сооружение на металличе­ской подставке с двумя колокольчиками и малень­кими стаканчиками, куда вставлялись свечи.

На этой же подставке крепилась арка, с острым конусом сверху, на кото­рый мама надевала блестящую крыльчатку из того – же металла. К ней подвеши­вались две большие бусины и пара фигурок трубящих ангелов на очень кра­сивых цепочках из длинных, витых звеньев. Все металлические ча­сти этого сооружения были покрыты красивым желтым металлом, похо­жим на золото.

Вечерами, в дни Рождества, мама ставила на стол это волшебное со­оруже­ние. Зажигала свечи. Гасила свет. И Володя зачаро­ванно наблю­дал, как от восхо­дящих теплых потоков пламени свечей, золо­тая крыльчат­ка начина­ла медленно раскручиваться. Бусины сначала как бы не­хотя касались коло­кольчиков на под­ставке. Потом посильнее - и ти­хий ме­лодичный звук зарож­дался в сумраке комна­ты. Постепенно карусель раскру­чивалась, звук обретал силу и даже будто мали­новую окраску, чем увле­кал в страну фантазий.

А по стенам плыли тени от ангелов, трубя­щих в свои маленькие, золо­тые трубы. Они словно оживали в колеблющемся свете ог­ненных язычков над свеча­ми.

Но мама угасла. Медленно, мучаясь от болезни. Смерть стала избавле­нием от страданий. Но не об этом тогда думал несчастный мальчик. Душа его болела - искала спасения, облегчения от этой боли. Непонятно, неизвестно ему было тогда, где же и как найти это облегчение. Не то, чтобы он ждал, ко­гда слезы потоком хлынут из глаз, он не знал тогда, как это бывает и внешне выглядел спокойным, просто ошарашенным, несчастным подростком.

Людской поток влек его за собой. Хотелось уйти - не получалось, ноги не шли. Просто он делал что говорят. Стоял у гроба. Дома. Потом на кладбище. Нагибался и целовал хо­лодный,  пергаментный лоб. Не понимая зачем, но дер­жался за отполированный край гроба, прощаясь…

И не верил, никак не мог поверить, что это лежит родной человек. Стоял и не понимал, что за люди вокруг и зачем они накрывают маму деревянной, от­полированной крышкой. Зачем стучат молотками. И только когда гроб стал мед­ленно опускаться в узкую и глубокую яму в земле, ощуще­ние безвозвратной утраты болью резануло в груди. Звук от удара о деревян­ную крышку горсти земли эхом зазвучал в ушах, набатом отдаваясь в голове и дикая мысль: «За что?... За что?...» - нарастающей болью резанула сердце. И тогда лицо его сморщилось в некрасивую гримасу, а в гла­зах родилось до­селе неведомое чувство поднимаю­щихся слез. Не просто слезы, а милосерд­ный поток, способный излечить душу. Тело содрогнулось от боли, горечи утраты и живительные слезы вырвались наружу.

Но только время может унять боль, излечить душу... А пока жуткое ощу­щение несправедливости продолжало терзать его. Почему именно его мама? Она ведь самая лучшая и такая молодая! Он так много не успел ей сказать. Почему он никогда ей не говорил, что любит её? А те­перь…  как жить без неё. Кто прохлад­ной рукой проверит тем­пературу, когда он опять заболеет? Ведь только от при­коснове­ния её рук темпе­ратура спадает и становится легче. Неужели никогда больше не будет её улыбки, её укоряющего взгляда и никто больше не поба­лует его не­повтори­мой, вкуснейшей выпечкой?

 Но никто не смог бы ответить на множество вопро­сов, которые мучали его. Ну кто может сказать, что справедливо, а что нет и за что именно ему выпало это испытание?

Тогда он и подумать не мог, что не первый и не последний несет груз тяж­кого испытания. Тогда он считал, что только его боль – самая больная. Его труд­ности – самые труд­ные. Его утрата – самая горькая из всех утрат, которые воз­можны в этом мире.

Конечно, он ошибался. Конечно, в этом мире было, есть и будет мно­же­ство людей, которым даже хуже, и утрата даже больше, чем его. Но по­ни­ма­ние этого пришло много позже. А пока он стал замечать, что ему стало трудно гово­рить. Он начал заикаться.

Беда в одиночку не ходит никогда. Ну не берут в офицеры людей, ко­торые заикаются. Тому есть много причин, ведь на поле боя иногда жизнь множества людей зависит от одного единственного, но четко сказанного слова. 

А как же слово, данное самому любимому человеку? И не просто про­изне­сенного всуе, абы как. Он дал слово выполнить последнюю просьбу ухо­дящего человека. Да и сам он не представлял, как жить ему дальше, если не станет офи­цером.

И на этом пути встала непреодолимая преграда, которая с каждым днем становилась все страшнее. Разве мало испытаний прошел этот молодой человек, в сущности, еще ребенок?

Махрово расцветал его невроз. Особенно трудно бывало на уроках. Учителя почему-то решили – заикается, значит не знает, не выучил. И без тени сомнения с размаху – на, двойку в дневник. А как любили посмеяться его одноклассники, когда он с трудом, после десятой, или двадцатой попытки выплевывал застрявшее слово. Нашлись и два заклятых друга, которые буквально ржали с особым наслаждением, передразнивая нашего героя.

Рыжий верзила Рудик и его собрат по вредности Димон. Толстый, низкого роста, но подвижный прилипала. Они всегда были вместе, тем более, что жили в соседних домах на другом берегу речки, делающей петлю по краю старого поселка, отделив новый поселок от старой его части. Рудик использовал Димона как торпеду. Тот любил приставать к одноклассникам, выясняя какие – нибудь неприятные для того подробности. И друзья всегда использовали это для насмешек. Они любили поржать, поприкалываться над очередной жертвой зубоскальства. А уж мимо Володиного заикания пройти и не уколоть лишний раз – никогда, чем доводили до слез.

Но никогда Володя никому не показывал свои слезы, закусив губу, он терпел до конца уроков, чтобы потом выйти на берег небольшой речушки и в гордом одиночестве дать волю слезам.

Почти год продолжалась такая пытка. Однажды весной, недолго посидев в своем укрытии, он как – то быстро успокоился и его потянуло пойти домой длинным путем, по берегу реки. Внезапно он услышал крики. Добежав до взгорка на повороте реки, он увидел как два его врага, решив сократить путь до дома не пошли через мост, а по льду, по натоптанной тропинке, на которой уже местами проступила вода.

В это время никто уже не решался пользоваться этой короткой дорогой. И только два бестолковых любителя посмеяться решили, что они самые умные. За что и были наказаны. Лед не выдержал и на самой середине речки два друга провалились в весеннюю промоину.

Володя понял, что они уже некоторое время барахтаются в ледяной воде и начали уставать, пытаясь выбраться на лед. Но весенний лед на краю полыньи не выдерживал веса мальчишек, обламывался и они никак могли выбраться из полыньи.

Володя не долго думал что делать. С одного взгляда, он понял, что сам ничем помочь не сможет. А вокруг никого. И только в школе, которая была ближе всех к месту трагедии, могли оказаться люди. Изо всех сил он бросился назад, в школу. Но уроки закончились. Похоже, что и учителя разошлись по домам. И только учитель физкультуры закрывал входную дверь школы, уже собравшись домой. Конечно Володя бросился к нему, но задохнувшись, да еще и заикаясь смог выпалить только бессвязный набор звуков. И хоть этот учитель отличался особым тактом в общении с учениками и на занятиях по доброму относился к Володе, он сказал:

- Извини, я сейчас тороплюсь. Давай завтра вернемся к этому вопросу. А пока соберись с мыслями. Ну, будь.

И, хлопнув мальчишку по плечу, он обогнул его и ускоренной походкой направился на выход за школьную ограду.

Что делать? Но недолго стоял в нерешительности наш герой. Набрав воздуха, он резко выдохнул, развернулся, догнал учителя и встал у него на пути, выставив руки с намерением упереться тому в грудь.

- Да что с тобой сегодня! – раздражённо выдохнул физкультурник, не дожидаясь когда руки мальчишки упрутся в него.

Опустив руки, собравшись и медленно поднимая голову, чтобы увидеть глаза учителя, Володя медленно произнес:

- Там, на реке, наши провалились под лед! Нельзя ждать.

Весь подобравшись как боевой пес, учитель спросил:

- Где?

Потом, махнув рукой, он бросился в школу и, открывая дверь, бросил:

- Покажешь.

Учитель схватил деревянную лестницу и вдвоем они быстро оказались на том самом берегу и очень вовремя. Мальчишки в воде уже перестали барахтаться и видно было, что за края полыньи держатся из последних сил.

Учитель подбежал к реке, но первый же шаг на лед показал, что весна сделала свое дело и взрослому человеку на лед лучше не соваться. Тогда он осторожно положил лестницу на лед и сказал Володе:

- Хорошо! Давай ты. Только ложись. Ложись, не стой!

Вместо ответа Володя кивнул головой, выползая на лед.

- Ползи к ним! Вот лестница. Толкай её перед собой. Сам не приближайся к краю полыньи – начал он сбивчиво инструктировать Володю, протягивая лестницу.

- Двигай лестницу вдоль края. Вот так. Продвигай! Ближе к ним! Чтоб схватились оба. Так! Теперь держи. Жди. Пусть сами выползают на лед! – командовал учитель с берега, внимательно наблюдая и руководя действиями Володи и двух мокрых двоечников.

С большим трудом уставшие лоботрясы выкарабкались на лед. Операция спасения прошла успешно. Володя точно выполнил все команды учителя, впрочем, так же как и те двое, что выбрались на лед с помощью этой лестницы. Потом вокруг спасенных завертелась суета в которой никто даже не догадался поблагодарить заику. Впрочем, этого не требовалось, поскольку важнее для Володи стало понимание - с его заиканием можно бороться.

 #наперекорсистеме #конкурс_alterlit