нарисованный зоопарк

Они тебя нарисовали. Взяли мел, лекала и нарисовали подобие тебя. Потом они заставили всех поверить, что это и есть ты. Настоящая ты. И все поверили.

А мимо ехали извозчики. Один проехал. Другой. Извозчики были заспанные, измученные, во хмелю. А тебя как ветром сдуло. Еще мгновение назад ты была, а теперь картина стала не полной. Дырка от бублика. И в больничном коридоре лежит умирающий поэт. Он стрелял в себя. Ему уже давно пора умереть. Но что-то там не пускает. Ангелы шепчутся, что с дыркой в голове нельзя. А студент никак не умрет. То ли дырка слишком маленькая, то ли ангелы ему завидуют.

...и мама была сильно пьющая... а еще Николай Угодник, Святитель Николай, Колька Чудай... одно и тоже лицо. Да какое лицо, рожа одна. И та с перебитым носом, сросшимися бровями и косоглазием. Рожа. А мамка в него всё равно верила. Особенно когда сильно выпивши была. Колька так и сгинул с чужой верой на шее. Помогли добрые люди.
И ведь видно, что устал человек. Не трогай его. Не мельтеши. А он сорвался с места. Сказал, что за сигаретами вышел. И в темноте растворился.

А еще не хотел дед крест целовать. Всё благим матом орал, пусть бабка первая целует. Он всю жизнь на ней проверял и ангелов и бесов. А бабка пятый год как в земле червей кормит. Раньше кошек кормила, а теперь червей. Всякому своё. Дед орёт, заходится. Вот вот слюной захлебнется. Кадык как отбойный молоток вверх-вниз ходит. Зубы прорежены, словно у него грабли во рту. Орёт, бабка пусть сперва, бабка...
Кайся, целуй... я его еще молчащим помню. Это уже потом он немым стал. Раньше молчал просто. Раньше всё просто было. Но я продолжаю верить, как маленький что мне позвонят и позовут. Теперь замычит лишь изредка. Но это «мууу» довел он до совершенства. Его хоть в Гиннесса книгу, хоть на погост — всё одно выше всех похвал. Только «му» да «му», а маму увезли в морг...