Александр и очаровательная Пустота, отзыв на сериал «Вертинский»

На экраны онлайн-кинотеатра KION, а позже и Первого канала, вышел сериал «Вертинский» — о жизни знаменитого шансонье. Кроме строчек «в оранжево-лимонном Сингапуре» и выбеленного лица Пьеро, поющего из очень далекого далека, я о Вертинском мало что знала. При этом был он мне не близок, что ли, как артист. Толком не знакомая с его творчеством, я все же считала, что все это странное, непонятное, лилово-лимонно-зефирное, манерное, ну совсем как-то не импонирует и не увлекает.

Планируя смотреть сериал, вдруг подумала, что как же я собираюсь получать удовольствие от перипетий сюжета, если совсем ничего не знаю об этом человеке. Ведь получится, я просто буду следить за полетом мысли сценариста, режиссера и команды фильма, но полностью увидеть и распробовать весь «изюм» очевидно не смогу.

Поэтому перед тем, как скачать фильм, открыла список книг о Вертинском. И наугад выбрала мемуары «Дорогой длинною..», заключительные главы которых (про Шанхай и переезд на Родину) он писал еще в эмиграции с 1942 по 1943 годы по заказу шанхайской газеты «Новая жизнь», а начало о детстве и юности уже перед смертью.

И вот это была моя главная ошибка и одновременно огромное счастье. Ни в коем случае не беритесь за книгу, если решили начать просмотр. Если ничего не знать об Александре Вертинском и не читать о нем книг, смотреть сериал будет сплошное удовольствие — богатые интерьеры, продуманные детали быта, шикарные костюмы, отличные актеры. Но если вы, как и я, сначала откроете книгу, обойтись без апоплексических припадков гнева и ненависти ко всем причастным к сюжету и картинке, к сожалению, вряд ли получится.

Прочитав книгу, я влюбилась в Александра Николаевича. Я стала той визжащей поклонницей в летящем платье, которая подбегает за автографом и ревнует к остальной толпе фанаток. Влюбилась в его безусловное литературное дарование, тонкий юмор, такт, с которым он пишет, интеллигентнейший, если так можно выразиться, слог, когда уровень величия человека виден по тому, как просто и легко он рассказывает о принцах, королях, магнатах и сильных мира сего, и по тому, с какой иронией и прямотой отзывается о собственных поэтических и музыкальных дарованиях. Как умеет писать о тяжелом и страшном, как видит прекрасное в самых ужасных ситуациях, как он бесконечно любит свою Родину, какой он невероятно добрый и великодушный человек. Я не могла оторваться от книги, читала ее запоем, а если приходилось прерываться, то знаете это забытое, совершенно забытое прекрасное чувство досады, когда земные мелочи отрывают от поглощения букв, вот это чувство, оно вернулось из каких-то совсем уже дебрей детства с зачитанными вдоль и поперек «Тремя мушкетерами». Давно с таким удовольствием не читала, ей богу. Поэтому, уж простите, но этот имхоч снова, видимо, получится ужасно длинным, и будет содержать два отзыва — и на фильм и на книгу.

Когда читала, делала скриншоты особенно понравившихся историй или даже просто коротеньких фраз, чтобы не потерять их и поделиться с вами, но ближе к концу книги поняла, что заскринила почти треть и нужно срочно остановиться, а ведь сколько еще всего осталось! Хнык, как говорят классики и современники.

Александр Николаевич родился в Киеве, мать его не состояла в браке с отцом, удачливым юристом, которому «развод не давала его первая жена Варвара, пожилая, злая и некрасивая женщина». Помнит себя автор с трех лет, как он сидит на горшке, к нему прибегает девочка и говорит: «хватит на горшке сидеть, у тебя умерла мама!» Маленького Сашу приводят в комнату, где стоит гроб:

Быстро взобравшись на табуретку, я чмокнул маму в губы и стал совать ей в рот шоколадку… Она не открыла рта и не улыбнулась мне. Я удивился. Меня оттащили от гроба и повели домой, к тётке. Вот и все. Больше я ничего не помню о своей матери.

У Саши была старшая сестра Надежда. Детей разлучили и отдали на воспитание двум материным сестрам, а затем зачем-то сказали, что «никакой сестры у меня нет. Наде то же самое объявили обо мне. Так мы и жили, оба зная, что у нас нет никого на свете». Много позже артист, благодаря счастливой случайности, найдет свою сестру Надю, напишет ей и они встретятся.

У тетки Саше жилось несладко, его запирали дома, не выпускали гулять, били за малейшую провинность, а спал он в коридоре на сундуке, покрытом «солдатским ковром». Поначалу делавший успехи в школе, далее он просто возненавидит учебу и будет исключен сначала из одной гимназии, а потом и из другой. Саша со школы бредит театром, он им просто болеет, и сам мечтает каким угодно образом стать артистом. За то, что после школы околачивается у театров и поздно приходит домой, его в итоге выгоняет из дома родная тетка.

А ко всему я ещё и возвращался домой поздно. Спектакль кончался в 12 часов, и я стучал в дверь кухни уже во втором часу ночи.

Но тётка сказала однажды:

— Где ты шляешься, там и ночуй!

И строго-настрого запретила кухаркам впускать меня в дом по ночам. Тщетно я стучался в окно кухни. Что было делать? Куда пойти? Где ночевать? Бросить театр я не мог. Это было выше моих сил. А друзей, у которых я мог бы переночевать, у меня не было. В саду стояла беседка. На зиму она запиралась на замок. В ней лежали грубые солдатские ковры. Выломав две штакетины в беседке, я влезал в неё и, закутавшись в эти ковры, засыпал на морозе. И мне было тепло. А утром я приходил на кухню и пил чай, умывался и приводил себя в порядок, как ни в чем не бывало.

В конце концов тётка все же выгнала меня из дому, и я стал ночевать в чужих подъездах, просиживая ночи на ступенях холодных лестниц.

Позже он находит приют у друзей, а потом и вовсе уезжает в Москву. Начинается «московский период» становления и жизни. Тут Александр Николаевич тоже совсем не кривит душой и рассказывает, как шатался по городу в поисках любой подработки, при этом никак не в силах определиться, кем же он хочет стать — певцом, артистом или писателем.

А Москва была чудесная! Румяная, вальяжная, сытая до отвала, дородная — настоящая русская красавица! Поскрипывала на морозе полозьями, покрикивала на зазевавшихся прохожих, притопывала каблучками. По горбатой Тверской весело летели тройки, пары, лихачи-кудрявчики.

— Пади!.. Берегись!..

В узеньких лёгких саночках, тесно прижавшись друг к другу, по вечерам мчались парочки, накрытые медвежьей полостью. В Охотном ряду брезгливые и холёные баре иногда лично выбирали дичь к обеду. Там торговали клюквой, капустой, мочёной морошкой, грибами. Огромные осетры щерили зубы, тускло глядя на покупателей бельмами глаз. Груды дикой и битой птицы заполняли рундуки. Длинными белыми палками висела на крючках вязига для пирогов. И рано утром какой‑нибудь загулявший молодец (в голове шумел вчерашний перепой) подходил к продавцу, стоявшему у больших бочек с квашеной капустой, низко кланялся ему в ноги и говорил:

— Яви божескую милость! Христа ради!

И продавец, понимая его душевное и физическое состояние, наливал целый ковшик огуречного рассола, чтобы молодец опохмелился. И ничего за это не брал.

С этого места стартует сериал. Нет, не с торговых рядов и квашеной капусты, а буквально с голой задницы героя крупным планом — это нам рассказывают, как тот брался за любую работу, чтоб свести концы с концами и подрабатывал натурщиком. Друзья Саши тоже бедовые, пока еще непризнанные гении, богема московских «штудий» на чердаках. Один — вымышленный персонаж, поэт Агеев, у которого Вертинский якобы одалживает стихи, придумывает музыку и начинает выступать с песенкой «Кокаинетка».

Кокаин продается в аптеках, как лекарственное средство, без рецепта, что-то вроде пустырника или мелиссы обыкновенной, и все буквально охвачены этой губительной лихорадкой. Другой друг будущей звезды — художник Осмеркин, о котором в книге написано прекрасное:

А дома уже народ собрался разный, и все, разумеется, голодные. Я торжественно вынимаю полтинник из кармана и говорю:

— Сашка, пойди купи чего‑нибудь поесть.

— Хорошо, — соглашается он.

Он уходит. На полтинник можно много чего купить. И колбасы, и сыру, и хлеба…

Через полчаса он является сияющий и довольный.

— Купил?

— Купил.

— Ну, давай.

Он разворачивает свёрток, и… в нем оказывается огромная репа, несколько кроваво-красных помидоров, зеленые кабачки, букет жёлтых листьев и пустой жестяной бидон из-под керосина.

— Сашка, что это? — в ужасе спрашивают товарищи.

— Это… Это для натюрморта! Смотри, как здорово будет. — И он торжествующе ставит на стол бидон и окружает его помидорами… и репой. — Вот! Помнишь, у Сезанна в натюрморте салфетка стоит крахмальная? А ведь как стоит! Никуда от неё не уйдёшь. Я этот бидон так раздраконю! Вот увидишь.

И он уже начинает ставить натюрморт.

— Осел! Кретин! Дегенерат! — в бешенстве кричу я. — А жрать мы что будем?

Вся эта гоп-компания выглядит чертовски веселой и всю первую серию ищет, находит, уговаривает провизоров и раздобывает белое вещество, которое потом и употребляет по назначению. Здесь начинаются расхождения, которые коробят. Вертинский описывает наркотическую зависимость, которая тогда одолевала его не на шутку, как огромную беду, в которую втягиваешься поначалу незаметно, всего минут на пятнадцать обретая небывалую ясность сознания и чувство полета, а потом уже практически постоянное тупое оцепенение, в итоге доведшее его до галлюцинаций. Однажды он выглянул в окно и увидел крышу мансарды, сплошь усеянную пустыми бутылочками из-под «мелиссы». Но в фильме с ума сходит не Александр, а его друг, а все бутылочки якобы употребляет сестра героя Надя. Самое противное, что по сюжету — именно брат подсадил сестру на наркотик, доведший ее до трагической смерти. Этого не было, Надежда была актрисой и с успехом предавалась «лечению» самостоятельно, но авторам фильма всякий раз нужно придумать какое-то осязаемое «настоящее» потрясение героя, после которого он начинает бешено творить.

Кстати, вот что пишет о своем сценическом грустном Пьеро и вообще, начале карьеры, Вертинский:

От страха перед публикой, боясь своего лица, я делал сильно условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот. Чтобы спрятать своё смущение и робость, я пел в таинственном «лунном» полумраке, но дальше пятого ряда меня, увы, не было слышно. И заметьте, это в театрике, где всего было триста мест! Впечатлительный и падкий на романтику женский пол принимал меня чрезмерно восторженно, забрасывая цветами. Мне уже приходилось уходить из театра через чёрный ход. Мужчины хмурились и презрительно ворчали:

— Кокаинист!

— Сумасшедший какой‑то!

— И что вы в нем нашли? — недоуменно спрашивали они женщин.

Я и сам не знал. Петь я не умел! Поэт я был довольно скромный, композитор тем более наивный! Даже нот не знал, и мне всегда кто‑нибудь должен был записывать мои мелодии. Вместо лица у меня была маска. Что их так трогало во мне?

Пока друзья ищут себя и свое место в этом мире, гремит Первая мировая война, и начинается вторая серия. Александр идет добровольцем в санитарный поезд и работает там, спасая жизни, на износ.

Здесь сценаристы снова проявляют гениальную креативность и выдумывают обжигающе-страстную любовную линию между Вертинским и актрисой Верой Холодной.

Расклад такой: на станции возле фронта Саша случайно встречает прапорщика Холодного, который просит передать письмо в Москву его жене Вере. Муж остается воевать, поезд с ранеными прибывает в Москву, герой идет с визитом в дом Холодных и практически через пару кадров уже снимает шелковый халатик с точеных плеч творческой супруги, совокупляясь с нею в разных позах (это и многое другое, видимо, придется вырезать для эфира Первого канала), а днем играет с ее детишками в дочки-матери, и они чуть ли не начинают называть его «папой».

То есть, трахнуть жену человека, который остался на фронте и передал тебе весточку для жены, это как бы нормальный поворот событий для создателей сериала. По-моему, просто чудовищно в свете того, что на самом деле Вертинский дружил с семьей Веры Холодной, ее мужем, часто бывал у них в гостях, и да, он играл с их детьми, но зачем ТАК выворачивать тот факт, что именно Вертинский посоветовал Вере попробовать свои силы в кино.

Вообще, первые три серии я посмотрела с большим трудом именно из-за передергиваний. Нет, никто и не обязан снимать фильмы исключительно строго по текстам мемуаров. Но вот в этом конкретном случае выдумки режиссера смотрятся как-то особенно гадко. Как, например, эпизод, когда Вертинский режет себе вены в ванной из-за того, что Вера Холодная возвращается к раненому мужу. Ну давайте уже придумаем, что он трахнул всех существующих кинозвезд в самых изощренных позах. Впрочем, именно этим и займется наш герой, ничуть, к счастью, не похожий на реального человека из мемуаров. Да, в мемуарах тоже не всегда пишется вся правда, но не до такой же степени.

Во второй серии, посвященной другой песне Вертинского «То, что я должен сказать» и событиям Революции 17-го года, есть замечательный момент встречи артиста с генералом Слащовым. Тот не может смириться с поражениями и в отчаянии вешает красноармейцев одного за другим возле своей ставки в вагоне поезда. Вертинского же вызывают к генералу ночью. Уж больно генерал любит песню «Юнкера», как еще называют «То, что я должен сказать». Вертинскому ничего не остается, как согласиться, поехать в ставку и петь. Из воспоминаний:

Все уже было скомкано, смято, залито вином и разбросано по столу. Из‑за стола быстро и шумно поднялась длинная, статная фигура Слащова. Огромная рука протянулась ко мне.

— Спасибо, что приехали. Я ваш большой поклонник. Вы поёте о многом таком, что мучает нас всех. Кокаину хотите?

— Нет, благодарю вас.

— Лида, налей Вертинскому! Ты же в него влюблена!

Справа от него встал молодой офицер в черкеске.

— Познакомьтесь, — хрипло бросил Слащов.

— Юнкер Ничволодов.

Это и была знаменитая Лида, его любовница, делившая с ним походную жизнь, участница всех сражений, дважды спасшая ему жизнь. Худая, стройная, с серыми сумасшедшими глазами, коротко остриженная, нервно курившая папиросу за папиросой.

Но не таковы создатели фильма, чтоб не обойтись без Слащова. В ставке генерала не существует никакого генерала. Артиста встречает сама Лида в форме, с серыми глазами и короткой стрижкой, правда, не очень худая, но это мелочи. И ничего, что в воспоминаниях Лида только наливает и не отсвечивает, все поправимо.

Мне вообще показалось, что актрисам Паулине Андреевой и Анне Михалковой очень сильно хотелось сняться в красивом, богато спродюсированном фильме. И не столько играть там, а главным образом изображать игру, меняя наряды и образы. Помимо воли я так и видела, как Паулина, надув губки, говорит мужу: «Ну Федяяааа! Ну я хочу что-нибудь такоеее! Хочу чтоб в платьях и шелках! И шляпку еще! И сумочку. Ну ты же можешь устроить, ну Фееедь»

А тот: «Есть один вариант, зайчонок! Только придется показать эти миленькие сладкие сисачки (подходит поближе и пребольно щипает, Паулина вскрикивает). И непременно, чтоб сверху на актера села — так лучше видно изгиб спинки и шейку твою лебединую. А уж шелка и шляпки точно будут! Обещаю!»

Сюжет? Сюжет. Ну а что, не только сценаристы сериала умеют в художественные реконструкции.

Потом начнется Константинополь, и наш герой окажется меж двух огней, брюнеточкой постарше и шатенкой помоложе. Потом встретит свою первую жену, про которую никогда ничего не писал. Про первый брак в мемуарах нет ни слова. Наверное, не захотел. Зато захотели горячие создатели сериала и придумали, что первая жена была мошенницей и воровкой, развод с которой герою придется покупать отступными. Сцены совокупления, разумеется, не заставят себя ждать. Я даже нашла в сети уже появившийся мем в одном из отзывов, просто не могу не процитировать, потому что это правда:

Когда очень хотел снимать порно, но пришлось про «Вертинского»:

Александр Николаевич, кстати, в мемуарах задается вопросом, стоит ли писать о личном. И сам себе же отвечает вполне утвердительно. Например, чудесная история о неназванной балерине:

А тут я ещё, как назло, влюбился в одну балерину. Балерина была талантлива, но злая, капризная и жадная невероятно. С большими усилиями, благодаря своему имени и гонорарам, я доставал ей все, что было возможно, — духи, одеколон, мыло, пудру, шоколад, конфеты, пирожные. «По знакомству» мне давали все. Я покупал ей золотые вещи, материалы для платьев — шёлк и шифон, бархат и кисею… Все это она принимала как должное, но всего этого ей было мало.

Танцует она, например, в «Эрмитаже». Я захожу к ней за кулисы. Смотрю, она «вытрющивается» перед каким‑то невзрачного вида посетителем.

— Что это за тип? — спрашиваю я. — И чего вы так перед ним выворачиваетесь?

— Он мне обещал принести одеколон, — говорит она.

— Ничтожество! — в бешенстве кричу я. — Я ведь только сегодня утром прислал вам ящик от «Ралле», где этого одеколона пять флаконов, и духи, и пудра, и мыло!

Она пожимает плечами. Ей мало этого!

Гуляем как‑то мы с ней по Мясницкой (теперь улица Кирова). Правую сторону занимают магазины земледельческих орудий, в окнах выставлены шарикоподшипники. Подходим к витрине.

— Муся, — говорю я, — вот… шарикоподшипники! Купить вам?

— Купите.

— А зачем?

— Да так. Пусть лежат!

Есть же такие балерины, прости господи!..

История чудесная, но ведь, согласитесь, не переходящая невидимую грань, за которой начинается пошлость. В том-то и дело, что это несовместимое с настоящим Вертинским понятие.

Уже смирившись с невероятным половым потенциалом артиста фильма, который изображает артиста Вертинского, близкие отношения с Марлен Дитрих практически заходят «на ура». Ну и ничего, что Александр Вертинский в своем интервью в Шанхае говорит:

Марлен Дитрих не только великая артистка, она и в жизни обаятельная, высококультурная и необычайно рафинированная женщина, одарённая тонкой психикой и неповторимой индивидуальностью. Она очень любит русских, и тёплое радушие, с которым она меня встретила, очень тронуло меня. Мы встречались с ней ещё в Париже, но там наше знакомство было мимолётным, и я сомневался в том, запомнила ли она меня. Мы встретились с ней в Голливуде случайно, в обсерватории, куда она пришла со своей маленькой дочерью и двумя детективами, неизменно сопровождающими её, так как гангстеры неоднократно грозили похитить девочку. Я незаметно подошёл к ней и сказал: «Вы пришли сюда, чтобы смотреть на звёзды, но вы сами – самая яркая из звёзд». Она обернулась – и я удивился той радостной приветливости, с которой она окликнула меня по имени. Мы потом часто встречались с ней за время моего пребывания в Голливуде, и она даже была настолько мила, что устроила в честь меня особое «пати»

Ничто не предвещает секса, но, как я уже объяснила, не таковы создатели сериала, который берет разгон где-то серии с четвертой и наконец становится боле менее интересным. Разгон — не случайное слово, моментами затянувшиеся диалоги и некоторые сцены хочется прокрутить, чтоб, зевая, не вывихнуть челюсть.

Теперь к плюсам фильма. Несомненный плюс — фамилия продюсера Романа Абрамовича, первой выпрыгивающая на зрителя с титров, и, соответственно, огромный бюджет. Каждая серия тянет на 70 млн рублей, это небывалый размах для современного отечественного кино, потраченный самым, что ни на есть, целевым образом, и явно не положенный в карман. Каждая серия, каждая показанная эпоха, страна, время года, обстановка, костюмы и предметы быта — видно, что над этим работали и работали скурпулезно и со старанием. Вообще, видно, что старались.

Актерский состав выше всяких похвал. Мне понравился актер Алексей Филимонов, по-моему, стопроцентное попадание в образ.

Виктория Исакова в роли Марлен Дитрих, неузнаваемая и прекрасная Ксения Раппопорт в роли матери второй жены Вертинского, сама вторая жена, все мужские роли, эпизодники — вот все, на мой взгляд, справились с тем, чтобы зритель следил за историей, погружаясь в фильм. В фильм погружаешься, это так. Но при этом все больше уходишь от очарования книги. Это совершенно две разные истории, которые начинают звучать в унисон лишь в самом конце сериала и эмиграции Вертинского, когда он встречает Лиду, свою вторую жену.

Удался ли фильм? Однозначно — да.

Про Вертинского ли он? Вы знаете, мне показалось, это о приключениях веселого и легкого характером молодого человека во фраке с цветком в петлице, которого, как перекати-поле, мотает по разным странам без цели, без смысла, без мечты. Если книга наполнена смыслами, фильм словно набитая тряпками, звуками, декорациями и актерами.. пустота.

В сериале Вертинский то и дело радостно восклицает: «Хочу в Париж!»

А между тем, как только он сел на пароход из Одессы в сторону Константинополя, так сразу же затосковал по Родине. Однажды поехал с гастролями в Бессарабию и там, стоя почти на самой границе с Россией, смотрел через реку на купола церквей и думал, что как же — вот он почти одной ногой дома, а не может вернуться. И это было задолго и до Парижа и до Америки и до Шанхая. К сожалению, в фильме этого нет.

Снимала сериал режиссер Авдотья Смирнова, она же вместе с Анной Пармас и Джоном Шемякиным писала сценарий. Пишут, что Анастасия Вертинская консультировала авторов фильма. Вот выдержки из ее интервью, исчерпывающе:

Мне только показали готовый сценарий, в котором я сделала ряд замечаний. Дуня очень волновалась как это приму. Я сказала, это, конечно же, не мой отец, но вот этот парень, о котором вы написали, мне нравится потому, что он вызывает человеческое сочувствие.

У меня было два пути - либо сказать: «Нет, это не мой отец, поэтому я не хочу, чтобы этот фильм снимался! Хотя сам сценарий был очень хороший». Либо, дать им вольную на все. И только сделать какие-то поправки, которые были с перегибами, скажем так. И еще: у меня была все-таки надежда, что будет звучать его голос. Но эта надежда ничем не кончилась, потому что авторы решили, что открывать рот под фонограмму - плохо, лучше он пусть поет так, как поет. К сожалению, теперь в фильме мы не сможем услышать божественный голос Вертинского.

Да, я понимала, что Дуня будет снимать свою картину, уже по сценарию это понимала, но я должна была сказать, что у каждого художника свой исторический фильтр. Ведь она не жила в то время, и я не жила, и вы не жили. У меня никакой претензии нет, потому что она сняла свою картину на тему той эпохи. Это ее исторический фильм... Почему нет? То есть вы мне предлагаете ничего не делать? Запретить, чтобы кто-то пел Вертинского, чтобы кто-то о нем снимал фильм? Почему?!

Вот есть поколение, которое ничего не знает, пусть хоть что-то узнают, книгу прочтут, диски послушают.

И вот как раз за этим и нужно было снять этот фильм. Чтобы прочитали книгу и послушали его голос.

Я это сделала с удовольствием, и вам очень рекомендую. 

 

*фото из открытых источников в сети

 

#новые_критики #imhoch #alterlit #вертинский #сериал #смирнова