Каменное счастье (на конкурс)

«…Изредка серое, в сером упорное, 
Вечно лежачее, дьявольски косное, 
Глупое, сохлое, сонное, злостное…» 
— Зинаида Гиппиус 
 

Каменное счастье 
 
            I 
   Шаркая шершавой подошвой, вошёл в дом. Вяло вытащил из головы высушенный чернослив мозга. Положил его в мини-морозильник на входе. Поплелся в комнату. Падая, шаги его расплывались по сторонам, словно тараканы. Своими усиками они щекотали лодыжки, быстро заползая под штанину и пробегая по телу. Больно царапали кожу заострённые, слегка мохнатые брюшки. 
   В доме было темно. Пять стен субъект ощущал как продолжение тела, ибо были они единым целым с ним. Низкий потолок, деревянный и сырой пол, узкие бетонные стены и потухшая лампочка, висящая на проводе, который казался для неё петлей, — всё являлось его же частью, неотъемлемой частью бытия, и всё это заставляло горбиться и сворачиваться комочком, чтобы сильнее слиться с цветом обоев. Ничего он так сильно не любил, как свой мерзкий беспросветный дом. 
   Чернильные пауки рассудка висели в углах на липких паутинах, сплетенных в форме витого туннеля. Они не ждали пищи, не видя её уже несколько лет. Они лишь медленно шевелили острыми лапками и мохнатыми челюстями, лениво пытаясь разгрызть собственные нити — в которых запутались. Их десятки белых глаз голодно горели из каждого черного угла черной комнаты. 
   Субъект подошёл к окну и бездумно осмотрел пятиугольные серые дома. За стеклом гулким эхом гуляли гипноволны, напоминающие выдохи гиганта-праведника мыслей на бесконечной лестнице. Субъект опустил устало веки. Перед глазами появилась узкая полоска горизонта. В унисон заунывно звучащему гипнотическому голосу мира она стала превращаться в безмятежную волну. Но вот звук нарастает, и волна миллениалов улетает вверх. Теперь падает постепенно вниз. И вновь подлетает, и вновь опускается. А сейчас принялась тревожно дрожать и бугорки участились вместе с гулом на улице. Звуки за окном стали внушать тревогу. В ушах застукала кровь. Они напоминали завывания ветра в зимнюю стужу. Только чище, мягче, страшнее. 
   Черное солнце на лунном, бескрайне белом небосводе испускало из себя множество проводов, подключенных к головам людей. Эти длинные полоски, протянутые от пыльной пелены неба к жесткой, сырой и ржавой земле, прорезали серые кирпичи тумана. Бледные прохожие с зашитыми ртами-улыбками пустым взглядом впалых глаз смотрели перед собой и плелись туда, куда вели провода. Сутулые человеки гонялись за разбегающимися взрослыми детьми, и разделенные части лиц детей панически догоняли друг друга, лишь на время смешиваясь воедино, но вновь раскалываясь, и вновь, и вновь. В разнообразии серых оттенков город тонул… Вместе с ним тонул и субъект, растворяясь в квартирном сумраке священного, треугольного, невозможного окна. 
   На кухне вдруг резко что-то запищало. Резко замолкло. Он, ужасно сгорбившись — нужно было протиснуться в узкий проход, — поплëлся к источнику звука. Никого. Лишь крупные изюмины-пауки в углах сонно слипали светящиеся глазки и, вторя друг другу, одновременно, медленно и одинаково водили лапками по воздуху, словно совершали запретный спиритический сеанс, словно бы призывали что-то запретное. 
   Он сделал ещё шаг, и от стен эхом раздался сухой хруст. Коричневый пол зашевелился и убежал под стулья единой массивной волной. Субъект поднял ногу — раздавленная крыса с разгрызенными кусками кожи… Видимо, кто-то разгрыз… От туши потекла густая, липкая, теплая, черная кровь. Отойдя, субъект немного разочарованно вздохнул, ибо стал смотреть на труп потухшим, зашитым от света взглядом. Когда опасность для тараканов сошла до минимума, они наконец сбежались на парной запах металла и продолжили грызть добычу упадка. Кухня наполнилась звериным чавканьем чёрствых челюстей. 
   Вернувшись в любимую комнату, субъект упал на грязный пододеяльник скрипучей кровати. Свернувшись скрученным клубочком, он направил свой пустой взгляд на черное солнце за окном и устало вздохнул в сторону галлюцинации бесплатного подсолнуха. Оборванные и выцветшие обои, в этот же отрезок времени, клочьями стремились к полу. Пять стен сдавливали со всех сторон. Дышать было ужасно.

   Субъект начал задыхаться. Он бездвижно захватал ноздрями воздух. Тело немело… Слюна загустела… По лбу поползли змейки пота. Надулись вены. Стало казаться, что стены шевелятся, дышат, сужаются… Весь дом глубокое нервное дыхание сердце грудную клетку уши шипящая тишина 

   Гипноволны за окном достигли высокочастотного вибрационного пика. Всё задвигалось, обои начали растекаться… — Чувствуешь? Чернильные пауки — лапки — по воздуху — черчение — круги — глаза — мерцание — безумие 
   С потолка попадали тараканы — окутали онемевшее ужасно субъекта — разбежались прочь. Но вот гул за окном неожиданно спал. Всё вернулось на свои места. Словно и не тронулось тревожным состоянием рассудка. 
   Так пролетел ещё один день его жизни, вот-вот начнётся следующий — шесть тысяч семьсот пятый… А субъект так устал от всех этих проводóв, от высасывания ими крови из мозга, от крыс, пауков, тараканов... А хотелось просто лежать на кровати, смотреть в одну точку, слышать только завывания гипноволн. Хотелось просто слиться с тишиной и полумрачным интерьером дома, с деревянным шкафом и пыльным полом. Но не мог он иначе. Ибо надо вставать, класть в голову мозги, подключать провода к черепу перед выходом из дома, идти в душный орг. А ведь так хорошо лежать бездвижно где-нибудь в темном углу и слушать, как бьются крысы с тараканами на кухне, как слипают глазки чернильные пауки... Так всё сыро, пресно и бессмысленно... Так надоело... Этому не будет конца… Проще, кажется, умереть. 
   Он повернулся к стене, закрыл глаза и умер. 
 

            II 
   Холод сырой земли пропитывал его окаменевшее тело. Земля была везде. И всюду — темнота… 
   Он превратился в камень. Полная скованность в движениях, сырость, холод, отсутствие пространства… — но было от чего-то хорошо. Полная темнота, ни одного живого существа в округе и — покой. Он так долго этого ждал. Теперь он свободен от обязанностей, теперь наконец один и отрезан от гипнотического мира. Не нужно больше дышать, класть в голову мозги по утрам и подключать к черепу провода. Он на дне. Он закопан глубоко в беспросветной и сдавливающей со всех сторон земле. Что может быть лучше? Мечта сбылась. Он ужасно улыбается. Каменно… 
   Так он бездумно покоился в безжизненной, сырой темноте несколько минут, а может даже, часов или дней, или недель, или месяцев, или лет. Он не знал точно. Просто лежал, сдавленный и обездвиженный землей и своим каменным телом. Ни о чём не думал, ничего не видел, не слышал, ничем не дышал. Лишь спокойно радовался странной сомнамбулической метаморфозе. И так бы и продолжилось его бесцельное, но умиротворённое существование, если бы в один момент сверху не стал доноситься острый звук лопаты, вонзенной в сырую, закостенелую землю… Этот звук постепенно приближался к нему и приводил в смятение. Казалось, он будет длиться вечность, но все равно подходить всё ближе и ближе. И главное — не останавливались ни на миг, сокрушая покойный мир волновыми вибрациями. 
   Темнота задрожала как никогда сильно. Сквозь крупицы земли просочился свет лунного небосвода. Удары лопаты стали яростнее и громче. Яростнее и громче. Яростнее и громче. 
   Мгновение, и камень, вперемешку с рыхлой грязью, грубо откинули в седую траву протянутыми с неба окровавленными пальцами... 
   Опять... опять этот серый мир... опять черное солнце, испускающее мириады проводов... опять люди с зашитыми ртами-улыбками, смотрящие безразлично перед собой и копающие землю... Что им нужно? Зачем они это делают? Почему они не могут просто оставить его в одиночестве, один на один с собой и тишью упокоя? Камень всеми силами негодовал, но ни двинуться, ни крикнуть не мог. Оставалось лишь терпеть, предаваясь гудению гулких гипноволн гнойного мира. 
   Спустя бесчисленное множество часов и дней, восемь стеклянных копающих людей побросали лопаты, разогнулись, глядя мрачно исподлобья. Провода потянули их в сторону города. И опять настала долгожданная тишина. Камень успокоился. К нему вернулась прошлая безмятежность и бездумствование. Тотчас же из-под тени седой травы выползли насекомые. Громадная сороконожка с мощными челюстями стремительно пробежала мимо. Её тоненькие короткие лапки засеменили вкрадчиво по поверхности, но тут же она свернулась в клубок. Камень не понял этой реакции. Все в округе словно бы замерли в ожидании какого-то страшного хищника. Было тихо. И вдруг из-под хрустящей коры поваленного дерева выполз громадный черный паук с белым крестом на спине. Медленно перебирая острыми длинными лапками землю, он постепенно подкрадывался к камню, как к жертве. Всё его мохнатое тело было усеяно коконами с едой. Но что самое страшное... вместо его крупных — со слизью на клыках — челюстей была человеческая бледная голова с зашитыми глазами, как бы застывшими в гримасе усталого ожидания. И паук медленно водил ножками по воздуху, цепляясь за каждую веточку и каждый стебель растения, и громко дышал, и наводил смятение на других насекомых; в том числе и на камень, который мысленно дрожал от тревоги и хотел ринуться с криком прочь, но сдвинуться не мог… Конечности его похолодели до бесчувственности. 

   Паук с человеческой головой стал взбираться на камень и окутывать его липкой паутиной. Мохнатое холодное тело неприятно щекотало его, а ноги обволакивали слизью со всех сторон. Эхом по всей бескрайней поверхности отдавалось седое сопение сонного паука. Камень не знал, что делать и всё сильнее и сильнее бился в агонии от отвращения — странное насекомое стало крепко зажимать его в обхвате шестнадцати колючих, липких ног, грея, как вымоленное дитя. 
   Он отчаянно просил о помощи, ему хотелось избавиться от паука. Что угодно, лишь бы сдвинуться с места, лишь бы хоть шевельнуться! И вдруг над ним пролетела сойка, и ухватила его когтями. И они взлетели над всем миром. Удаляющееся лицо паука приняло выражение тоскливой боли и уныния. Он медленно пополз обратно. В сухую кору дерева. 
   Сойка легко взмывала от одного облака к другому, прорезая крыльями дымку тумана и держа в ногах камень. Несмотря на свободу и спасение, он все равно был недоволен. Ему были противны встречные порывы ветра, дневной свет лунного небосвода, отсутствие стен и безграничность пространства. Он хотел туда, обратно в землю. Но птица не собиралась его отпускать и даже сжимала покрепче, как бы моля довериться. Камень всеми силами проклинал её и упрашивал выкинуть себя. Всё было чуждо и страшно. Злоба закипала внутри. Но решение пришло само. Точнее — прилетело... 
   В направлении птицы судорожно неслось великое творение человека — летающая клетка. Секунда, и жертва угодила в металлическую пасть охотника, а камень выскользнул из её когтей, полетел — стремительно вниз, в озеро. 
   Он с плеском плюхнулся в плющевую воду и пошел на самое дно. Дневной серый свет стал постепенно блекнуть. По мере приближения к подводной бездонной поверхности становилось всё холоднее и темнее. Вибрации гипноволн притуплялись пресным слоем жидкого и всепоглощающего савана. И наконец, ощутилось илистое, затягивающее в себя, мягкое, бархатное, чернейшее дно. Тишина... Лишь изредка слышались подводные трески камней и виднелись со всех сторон тени огромных существ с щупальцами и длинными витыми руками. Их молчаливые крики о помощи гулким заунывным эхом разносились по обманчивой безмятежности подводного царства. Но дальше и выше этого царства не поднимались, потому что тут же растворялись в пучине голодной безысходности... 
   Камень искренне улыбнулся. Каменно. 
   Вот она, всепоглощающая пропасть мира со своими немыми отголосками липкого отчаяния. Вот она, бессмысленная потоковая жизнь, к которой все должны стремиться. Вот она, настоящая радость.

#наперекорсистеме , #конкурс_alterlit