Хочу от тебя ребенка

Белье было неношеным, о чем говорили швы и ткань без следов потертостей. Ничего абсолютно. Хотя человек должен оставлять за собой целый шлейф следов. Стоит ему прислониться к чему–либо, тронуть пальцами, чихнуть, почесаться. Он ходячий песочный замок, от которого отслаивается то, что было им пару мгновений назад.  Чешуйки кожи, волосы, пот, грязь, сало. Все это мажется, застревает в нитках, явственно показывая его присутствие. Выдает с головой. Белье никто никогда не надевал. Единственным свидетельством хоть какого–то присутствия жизни, был отпечаток жирного пальца на лифчике. Большая государственная печать Его величества Эдварда Мишеля Анитугу Мобалеку – короля керосина, повелителя неприятностей, владетеля двух пахнущих требухой ящиков с рыболовными снастями. Белье не принесло мне никаких улик. Выключив лупу в своем телефоне, я принялся копаться в аппаратах Сохлого и Мастодонта. Надо было все проверить еще раз.

Улов среди вызовов был скромен и только подтвердил первоначальные выкладки. Со времени как мы расстались вся жизнь сладкой парочки вертелась вокруг одного и того же. Шаги правой ногой, приводящие в исходную точку. Работа, аптеки, хавка, многочисленные родственники четы Мобалеку и графиня Мэллори-Сальтагатти в качестве неумолимой судьбы.

Поставив очередную галку против пункта – «не имеет значения», я бросил взгляд на часы. Было около десяти, прекрасное время, чтобы исповедаться трем непогрешимым богам: Гленфиддиху, Джемесону и Оберкромби. Тем более старт был уже дан целительной настойкой Руфи Рубинштейн. Настойкой лопуха для хорошего настроения.

Старший инспектор звонил графине Маллори-Сальтагатти. Вообразив, как Толстяк с ней разговаривает, я ухмыльнулся и налил себе виски.

–  Да, ма’ам директор. Мы тут со стариной Мозесом кумекаем над тем делом…

…

 – Как каким? Над гигидравлическим! Эти вьетнамцы такие хитрые! У меня кстати был приятель, его звали Хунь, ма’ам директор. Так он…

…

 – Что?.. Вам неинтересно? Жаль. Да… Отчеты делает Шин. Ну, тот китаец из Метрополии. Который чуть не сыграл в ящик в прошлом году, припоминаете? Да, он очень старательный, как маленькая обезьянка. Ай, бл..дь! С.ка! Тварина!

….

– Что?.. Это я не вам, мисси директор. Уронил окурок на дрыжку, просекаете? Чуть не прожег брюки. Да, ма’ам… в поте лица и не покладая рук…

 Его величество несет ахинею с самым умным видом. Все десять минут сорок одну секунду. Причем, одна секунда у него уходит на формальные расшаркивания и обещания покарать негодяев незамедлительно. Ну, в крайнем случае – в субботу. Потому что со среды по пятницу сплошняком идут матчи по крикету.

 Снизу включили телевизор – что означало, что миссис Лиланд закончила разговор с женой Рухляди и принялась размышлять. Никогда так хорошо не размышляется, как под глупый сериал, в котором один бедолага никак не может перещеголять весь мир в неприятностях. Тот всегда на шаг впереди и постоянно отсыпает чемпиону дерьмишка в полной мере. А в случае, если фантазия у сценаристов спотыкается, то судьба предусмотрительно роняет его зубную щетку в унитаз.

– Алонсо, как ты мог это сделать?

– Что сделать, Анхелика?

– Сделать эти страшные вещи старому Родриго.

Прерывая бормотание персонажей из телевизора, полились звуки сирены. Видимо старому Родриго на этом моменте сделалось совсем хреново. Отложив телефоны в сторону, я подпер лицо ладонями. Информации получилось негусто. Вернее, ее совсем не было. Никаких фактов, за которые можно уцепиться и начать конструировать версии. Сплошное – «не имеет значения».

Работа, аптеки, хавка, родственники. Круговорот одного и того же. Ни смс-ки, ни мессенджеры, ни история просмотров в сети – ничего не добавляли к общему вакууму. К огромной пустоте, образовавшейся после нашего расставания. Пара порносайтов, заказы лекарств, может ли аллопеция быть заразной, три онлайн тотализатора. Обычная суета. Капли жира на белой ткани жизни. Немного бытового праха, не означавшего ничего.

Куда могла направится эта сладкая парочка? Я выскочу за сигарами, мой поросеночек! Гениальный старик в очках телескопах и Его толстейшество с дырой от пули в заднице. Ведь тачки оставались у их благоверных. Так что, мои приятели путешествовали налегке – пешком и в нижнем белье.  Бесконечный цирк на гастролях.

Прерывая бесполезные размышления мой телефон ожил.

– Привет, красавчик! – голос у мисс Моли грудной, мягкий, обволакивающий. Всякий раз я в него попадаю как муха в патоку. Наслаждаюсь им. Вслушиваюсь в кошачьи обертоны.

– Привет, Маша!

– Маша?  – она хихикнула. – Что это? На польском?

– Не что, а кто, – ответил я, прижимая трубку плечом к уху. Мои руки были заняты бутылкой и стаканом.

– Кто?

— Это значит – самая красивая девушка на свете.  

– Жалкий льстец! Язык у тебя хорошо подвешен, – на фоне ее голоса квакнул динамик: «Бригада реанимации к третьему боксу!»

– Не только язык, дарлинг, но и все прочее, чего ты еще не знаешь, – откликнулся я. Виски вязко упал в желудок. Хлебная, хорошо пропеченная корка.

– Что делаешь?

– Пью виски и болтаю с тобой. Только пришел.

– Жаль, что я на дежурстве, – она вздохнула, заклацала клавиатура. – Сегодня много народа.  Хочу от тебя ребенка.

– Прямо сейчас? –  уточнил я и нажал кнопку на аппарате Его Величества. Погонял список вызовов пальцем. Сорок тысяч восемьсот семьдесят семь шагов правой ногой. Идеальная окружность. Отправная точка.

«Хочу от тебя ребенка», – я повертел эту мысль в голове.

Женщины всегда ошеломляют вот так – прямо в лоб. Лупят тебя нежным голосом прямо по мозгу. Обволакивают ласково как боа–констриктор перед тем, как неожиданно выдавить из тебя всю начинку. Все те потроха, которые ты тщательно собирал внутри.

–  Завтра вечером? – предложила она. – Высплюсь после ночи, сходим куда-нибудь? Ты по мне соскучился?

– Конечно, я по тебе соскучился, – мой песочный замок выходил очень красивым. Зеленые глаза, высокие скулы, смуглая кожа.

– Я тоже, милый. До встречи!

– Целую, – я рассматривал список: незнакомый номер, уместившийся между разговором с китайским ресторанчиком и вызовом Рубинштейну. Тот самый номер телефона, на который я обратил внимание еще тогда. Поиск в сети ничего не дал. Ни объявлений, ни организаций – ничего конкретного кроме оператора – ДиджиСелл. Частный номер, владелец которого простыми способами не определялся. А непростые сейчас уже спали. Уложили шайку из пяти детишек и в половину одиннадцатого отошли ко сну в объятиях супруги.

Отогнав мысль позвонить шефу технического отдела Айвену Персакису, я плеснул очередную порцию.  У него и так много проблем, главная из которых - излишняя производительность.

 Вздохнув, я отложил телефон и поплелся в душ. Кроме этого номера никаких зацепок у меня не было. Почти полная пустота. Но как в любой другой безвыходной ситуации – выбор был. И был огромным – каким сортом мыла смазывать веревку. Ту веревку, на которую меня непременно подвесят завтра. Иланг–иланг, алое вера или земляничное? Бесконечное количество вариаций.

Не определяющийся номер ДиджиСелл. Наверняка один из бесчисленной родни Его Величества. Какой-нибудь очередной мазурик, вышедший с суток за хулиганку, и не успевший прописаться в списке контактов под собственным именем. Или погонялом. Я натянул простыню до носа, балансируя на краю обрыва, за которым реальность обращалась в сны. Миссис Лиланд возилась внизу, звякала посуда. Из окна в мою комнату текла ночь.

 Надо было выспаться. Обязательно выспаться. Прикрыв глаза, я принялся считать овец. Проверенный поколениями способ не заснуть. Одна, две. Семьдесят семь, семьдесят восемь. Семьдесят девятое животное повернулось ко мне и заблеяло. Я отогнал ее в сторону, но оно вернулось и требовательно заблеяло мне на ухо. Оно было черным. Одно на все стадо. Требовательное и приставучее. Я дернулся в сторону, пугая ее молчаливых товарок, брызгающих в стороны. Но овца неумолимо нашла меня, прыгнула и завопила еще раз. Семьдесят девятая. Морда у нее была перемазана голубой краской. Голубая Балтика. Бледно синие капли на траве. Я вытянул руку и оттолкнул ее. В ответ раздался громкий стук, и я проснулся.