О банальности

Проходил мимо Барта и вдруг увидел, что графомания – это восторжествовавшая банальность. Она при нашем желании выразить нечто дается непосредственно, лежит рядом, прямо здесь. Не надо протягивать руки, она всегда уже готова и сама просится. Я высказываю банальность как Das Man, как «всехный» человек, который обычно ближе всего к моему «Я» и которому потому легче всего в меня скользнуть, и он есть настоящее «обществознание» во мне и, как таковой, заранее приготовил все, что надо, для сказать и сделать. Его (моя) речь – это «толки» с их повсеместностью, вездесущестью и нескончаемостью и «лепет» с его стертостью фраз, гладкостью, способностью пролетать сквозь гортань и сознание, не зацепляясь, неотмеченным. Таково и письмо. 

В этом смысле литературный текст создается преодолением банальности. И тогда кажется, что банальность можно всегда победить и тем самым избавиться от графомании посредством работы, труда над текстом: переделывая фразы, переставляя слова, вычеркивая, перечеркивая, снова и снова переписывая и т. п. Что и есть, собственно, литературный труд, за который надо платить. Иногда и теперь платят. Какие-то, запамятовал, писатели 20-х, встречая друг друга, вместо приветствия говорили: «Писать трудно!» – и рукопожимались. Тогда освобождение от банальности измеряется мерой литтруда. Вот Флобер отделывал и отделывал тексты, добиваясь совершенства, Лев Толстой переписывал и переписывал, Бабель, по заветам Флобера, вылизывал до синевы, Булгаков драил своего «Мастера» до самой смерти, и совершенство им было наградой, и заслуженные лавровые венки за талант и труд, труд, труд… Пушкин, правда, «Повести Белкина» не драил, и Лермонтов своего «Героя», а тоже шедевры и венки, но то милость божья к юным гениям, что так и не состарились. Так сказать, исключения, какие все только подтверждают. 

Получается, формула «талант и труд» безупречно указывает путь освобождения от банальности, при наличии таланта и под воздействием усердного труда банальность всегда сдается, и мы имеем настоящую литературу. Может и было бы так, если б безупречный английский газон мира модерна то тут, то там теперь не перемежался непродираемыми зарослями постмодерна, где царят непонятки и в избытке рождаются литтексты. Всякие иные тоже. К кому там обращаться с призывом трудиться, когда автор текста не важен, не важно, кто на самом деле сказал? У авторства другая функция: функция марки, брэнда, какая разница, кто ее осуществляет. Литтекст – не конечный результат, но промежуточный в проекте, где конечный есть соединение его с читателем, лучше массовым. Прежде чем спросить, кто в этом проекте отвечает за искоренение банальности, осмыслен вопрос, насколько опасна для данного проекта банальность, насколько она разрушает правила его игры? Именно игры, ибо здесь игра главенствует, а труд у нее на посылках, безропотный помощник: ему сказали копать, он и копает отсюда и до обеда. Когда автор растворился, исчез, к кому прикладывать формулу «талант и труд»? Кто будет этот, кто должен искоренять банальность? Если продолжать здесь искать ответственного, то без выхода. 

Однако не зря говорил классик, где глухая ночь безнадежности, там и выход, просвет. Постмодерн прав: написанное автором, еще не текст, сколько бы труда и таланта он в него ни вбухал. Текст рождается в процессе чтения и живет тогда, когда его читают, перечитывают, вспоминают, рас- и пересказывают. Тогда одному только читателю по силам остановить шествие банальности в литературе просто тем, что не станет ее читать. Только ему одному. Если выживет, конечно, что не факт, совсем не факт. А автор где? Где-то. Автор важен и нужен, но как где-то-кто-то.

30.04.2009