ДУМЫ ИМПЕРАТОРА
За последний теплый осенний месяц Императора очень сильно подкосила неведомая придворным лекарям хворь: лицо его побелело, утратив былой румянец, доселе сохранявшийся, несмотря на преклонный возраст, некогда голубые как утреннее небо глаза его выцвели, а черные локоны, цвета вороньего крыла, тронула седина. Старые боевые раны, полученные во время Первой Великой Войны с Некромантами, всё чаще стали беспокоить монарха по ночам, лишая и без того кратковременного и чуткого сонного забытья, единственного в своем роде утешенья, способного отвлечь от безрадостных и бесконечных размышлений о несчастьях, кои постигли старших из его детей.
В эту ночь потусторонний мрак и загробный холод окутали покои Императора, породив сквозняк, который протиснувшись в едва заметную щелку под тяжелыми дубовыми дверями, обитыми полосами вороненого железа, вкрадчиво зазмеился по полу, набранному из гладких как зеркало, плит белого и розового мрамора, чередующихся как клетки на шахматной доске: прекрасных при свете Божьего дня, и смертоносных в силу скользкости, коварно подстерегающей непривыкшую ногу при наступлении темноты. Тонкий поток воздуха стремительно преодолел несколько рядов плит, спугнув мокриц, рыщущих в межплиточных углублениях в поисках крошек ржаного хлеба грубого помола, служившего Императору единственной провизией на протяжении последней недели из-за обострившихся болей в желудке, слегка задержался в ворсе разложенной на полу прямо перед Имперским ложем шкуры пещерного медведя, затем просочившись между начавшими слипаться между собой длинными и жесткими волосками медвежьей шерсти, слегка всколыхнув пылинки, коих в покоях за время болезни накопилось немало, сквозняк резво вознесся по пурпурному балдахину ввысь и безо всякого сожаления обрушился на масляную лампадку, еженощно неусыпно согревающую душу и взор засыпающего Императора, погасив её.
Император очнулся в кромешной тьме, от ощущения, словно на него вылили бадью ледяной застоялой воды, тягучей и липкой как морозная сукровица, и одновременно колючей из игольчатых кристалликов грязноватого льда в вкраплениями гниющих водорослей и мха, и со стоном попытался повернуться на бок, чтобы ослабить давление на плечо, в юности могучее и узловатое от мышц, выглядящее как комель железного дерева, а ныне ноющее при малейшем заморозке, стыдливо, но настойчиво напоминая о пропущенном ударе Тёмника, нанесённом тяжелым ятаганом, выкованном из эльфийской стали, черного как обсидиан из-за рукотворного проклятия, наложенного Некромантами, что подтверждалось богохульными рунами на клинке, издающими голубоватые всполохи, едва вражеская кровь обагряла их.
Дыхание Императора участилось, он почувствовал как горячая струйка крови сперва робко, а потом всё настойчивей начала стекать с уголка его рта, рта отдававшего приказания громовым голосом во время Первой Великой Войны, пламенные слова, вселявшие отвагу в сердца ландскнехтов и наводившие трепет на зелотов. Лица четырёх старших детей промелькнули перед его глазами, наиболее ясно он увидел своего первенца, будущего наследника престола, пропавшего в лесу на охоте вот уже 13 лет назад. Злые языки говорили, что на первый взгляд благочестивый юноша, на самом деле страдал непомерным сладострастием, и через то был без усилий сбит с толку и заманен в чащу хульдрой – лесным духом, принимающим вид обнажённой девы – соблазнительницы.
«Сыночек…мой дорогой, сыночек…» - пронеслось в мыслях Императора - «Ты не мог так просто оставить меня…не мог!!!»
Как любят поговаривать люди старшего поколения «первого ребёнка всегда любят немного больше, чем последующих».
А где-то вдали от Имперских покоев, и более того за пределами Священной Империи, следуя этой старой мудрости, седой рыцарь из дома Вагнеров стоя на утёсе уныло смотрел на волны черной, враждебной, пропитанной смертью и злобой воды, разбивающиеся о скалы из бездушных камней, которые несомненно рыдали бы будь у них душа, памятую о том горе, невольными свидетелями которого они не раз являлись, и думал о трагической гибели сына.