Нина
На железнодорожной станции какая-то девушка упала в обморок. Или женщина, разве теперь разберёшь, я совсем не могу определять их возраст: смотришь, вроде тридцать, а вроде и пятьдесят, а может быть и все двадцать два. Впрочем, какая разница. Как говорил знаменитый психолог: трахают всех. Или не психолог это говорил, а мой друг Пантелеев.
Девку эту тащили под руки, она уже открыла глаза — совершенно ничего не понимающий взгляд. Не остекленелый, нет. Беспомощный какой-то. Смотрела вперёд: на вывеску с названием станции, на скамейку с пустой, смятой банкой пива на ней, на людей, которые останавливались на расстоянии чтобы поглазеть, но не заразиться от девки обмороком или старостью. Или молодостью. Люди не любят перемен, как бы яростно не утверждали обратное, как говаривал Пантелеев, он же знаменитый психолог, который давно умер.
Женщину посадили на скамью, она осела словно куль с мукой и повалилась набок.
Рядом с пустой банкой пива старуха смотрелась очень органично и спокойно, как обычная пьяньчужка, поэтому люди выдохнули и побежали дальше по своим делам. Мужики, что тащили её, потоптались вокруг, спросили надо ли вызвать скорую, получили в ответ отрицательное молчание, и с чувством выполненного гражданского долга потрусили к выходу.
Я ждал Пантелеева и от нечего делать разглядывал девушку. Пахла она розовым лавандовым мылом, звучала плохо настроенным инструментом со скрипучими педалями, а вот на ощупь была шелковистая, но какая-то угловатая, будто бесшерстная костлявая кошка.
А потом я увидел её хвост. Тяжёлый и толстый, он лежал себе спокойно, чуть подрагивая на конце.
От волнения я закурил.
Мимо просвистел скорый поезд. Александр Владимирович, управлявший им, вечно путал города Самару и Саратов, мало того, он постоянно об этом думал, удивляясь и радуясь этой своей безобидной навязчивости. Моя аддикция — моё богатство, ещё одно изречение Пантелеева, который умер, но потом воскрес, как и полагается известным психологам.
Я не стал рассматривать машиниста, хоть и мог тормознуть время, меня просто заворожил Хвост Кристины. Да, я уже дал ему имя, и мы даже немного подружились. Капризный и боязливый, он то сворачивался кольцом, то вытягивался струной и начинал нервно хлестать по зелёной облупленной скамье, так, что сыпались струпья краски. Женщина лежала, уткнувшись носом в рукав своей куртки и, кажется, спала. Но, как я уже говорил, я плохо разбираюсь в женщинах.
Я сел рядом с Хвостом Кристины, он нерешительно приподнялся, а потом быстро юркнул мне в штанину. Я закашлялся, подавившись сигаретным дымом и начал махать рукой у себя перед лицом, чувствуя, как гладкий теплый хвост обвивает мою ногу, поднимаясь все выше и выше. Потом он полез мне в трусы и начал бесстыдно, но приятно щекотать меня там.
— Долго тут торчишь? — недовольно спросил Пантелеев, будто опоздал не он, а я. — Что за дрянь у тебя в руках?
— Это Хвост Кристины, — неуверенно пробормотал я и полил цветок на окне. Цветок назывался «декабрист», и это было очень отзывчивое растение, которое сразу встряхивалось и расправляло свои зелёные длинные щупальца, висевшие до этого плетьми. Нина оставила мне его, собственно только это и оставила.
А, нет, вру. Она оставила мне много, очень много. И Пантелеева, и станцию, и Хвост Кристины.
— Осторожно, двери закрываются, — строгим голосом сообщил Александр Владимирович. — Следующая станция Саратов.
Помолчал, похрюкал динамиком и добавил, смягчившись:
— Или Самара, хрен его знает.
Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
-
-
-
-
Мало того, что Вася снова нахерачилась, так у неё ещё и хвост вырос
зачот вопщемъ
-
