Айгуль (1)

Весна выдалась короткой. Ещё недавно даль была снежной, а теперь тут и там в степи показывалась трава, и солнце в полуденные часы уже припекало по-летнему.
Посёлок, в котором Айгуль жила с отцом, на самом деле вовсе никакой не посёлок, а горстка прижавшихся друг к другу лачуг, сложенных из камня, мусора и кизяка. Таких много раскидано в среднеазиатских пустынях, но это всегда жизнь без адреса, потому что ни на одной карте они, как правило, не указаны и ни в какой реестр не занесены. Зато по картам где-то неподалёку проходит граница между Россией и Казахстаном, и если в высоких кабинетах вдруг появляется нужда дать название этому (или другому такому же) месту, его называют просто — пограничной стоянкой.
Здешние пустоши не плодородны и не богаты и лишь тем замечательны, что именно на них советский рабочий возвёл когда-то поистине великие сколь и ненужные оборонные объекты, так что даже и до сих пор, наткнувшись на позабытые эти колоссы, заезжие путешественники поражаются их величине и причудливости. Из того же посёлка при взгляде в безбрежную степь хорошо видны полуразрушенные корпуса хрущёвских многоэтажек. Они мрачнеют у самого горизонта, и, кажется, существуют лишь для того, чтобы создавать вид монументального запустения — ни рек, ни дорог, ни школ, ни каких других условий доброго мещанского бытования возле них нет, и никогда не было.
Жили трудно. Весной и летом, когда не был пьян, отец нанимался на разовые работы или пас скот на пастбище, а в зиму уезжал в город, где в это время набирали резерв на асбестовый комбинат. И тогда Айгуль всю неделю была одна. Отец появлялся лишь в выходные, привозя с собой продукты и деньги. Прошло уже три недели, после очередного его возвращения. И чуть не каждый день в течение трёх этих долгих недель с самого утра отец хромал в магазин и брал там в долг водку, чтобы затем напиться и лежать, распевая старые эстрадные шлягеры какого-нибудь Арно Бабаджаняна, а потом беспробудно спать до следующего столь же зло и бестолково проведённого дня. Так было и сегодня.
Повернувшись лицом к стене, в грязной одежде отец храпел в углу. Айгуль старалась не тревожить его. Она сидела на ковре в их единственной комнате, подобрав ноги, и чинила застёжку на шнурке своего украшения. Украшение называлось ониржиеком, и было подарено Айгуль матерью незадолго до того, как она погибла.
Приблизившийся топот копыт заставил её подойти к окну. К дому подъезжал Жагалбай, самый богатый человек в округе, владелец отары овец в три сотни голов.
— Елнар! — позвал он с улицы.
Айгуль спрятала ониржиек в одежде, вытащила из угла кастрюлю с остатками муки и картошки. Пошла к двери.
— Здравствуй, Айгуль! — кивнул Жагалбай, когда она впустила его. В руке, скрученная, мелькнула плеть.
— Здрасьте...
— Елнар!
Жагалбай подошёл к лежаку, тронул плечо спящего. Потом, брезгливо обтерев руку, повернулся к Айгуль:
— Отец проспится, скажи, что я жду его у себя. Пора стричь овец.
Айгуль опустила глаза.

По околотку маленькой военной части, затерянной среди невысоких холмов, высился забор — между бетонных столбов натянута была рабица, а по верху спиралью тянулась колючка. За забором толпились немногочисленные постройки: энергоблок, казарма, гараж, склад ГСМ, хоздвор, маленькая столовая. В центре между постройками находился крошечный плац и сейчас на нём кутались в облезлые вытянутые шинели солдаты и офицеры. Шло построение. Трепыхался под ветром листок в руке майора, стоявшего перед строем солдат. Это сбивало его речь и затягивало развод, поэтому он временами прыгал от строчки к строчке, упуская целые абзацы:
— ...проведения испытаний боевых радиоактивных веществ на территории Семипалатинского полигона в период...
Срочники мёрзли. Передние, все держались навытяжку, что позволяло подрёмывать старослужащим глубоко в строю. Тихомиров служил первый год, а значит всюду был виноват. Засыпавший на ходу после ночи в патруле, он в очередной раз заклевал носом и Насибуллин — дед, стоявший позади, — коротким ударом под рёбра привёл его в чувство. Шепнул:
— Сука, Тихий, стой прямо!
— ...по сбору и захоронению отходов, — бубнил майор — личному составу вэче 49217 — приказываю. Обеспечить успешное выполнение комплекса предусмотренных мероприятий по отведению возможных угроз жизни и здоровью местного населения...
Ветер вырвал и унёс листок, и кто-то из солдат ринулся его подбирать. Майор оглядел строй, перевернул несколько страниц сразу,
— Миткевич!
— Я! — отозвался Миткевич
— Шестнадцатый номер. Радист. Обеспечение радиосвязи, устройство полевых линий и радиоточек.
— Есть!
— Да не еськай ты, не в дивизии... Тихомиров! Номер пятнадцатый. Водоснабжение. Следишь за насосной станцией, мониторишь водозабор и коммуникации... Насибуллин, объяснишь ему всё.
Перечислив остальных, офицер закрыл и убрал планшетку.
— Командирам отделений к обучению личного состава приступить... Или что там у вас? Перекур? Лучинин, давай — командуй.
Сказав это, майор ушёл с плаца в казарму, а следом потянулись и другие офицеры. На его место из строя вышел толстяк в сержантской форме, с заломанной шапкой и сверкающей бляхой; скомандовал:
— Налев-во! В курилку — шагом... марш!
И строй отошёл к краю плаца, где для личного состава была устроена курилка. Старослужащие мигом расселись на лавках. Те, что моложе под крышу не пошли, встали отдельно.
— Э-э, мясо! Айда сюда! — крикнул Насибуллин, поманив пальцем Тихого.
Тихий передал сигарету и подошёл к беседке. Насибуллин спросил:
— Филки е-е?..
— Пока нет.
— О-о-о, рожа, я тебя убивать буду. Шапка сними!
— Зачем?
Один из стариков схватил Тихого за рукав, его силой усадили на лавку.
— «Подъём» знаешь где? — спросил Лучинин — Ну, насосная, короче...
— Видел.
— Будешь туда бегать теперь, насосы включать. Главное за давлением смотри и фильтры проверяй вовремя. Чё не так, я тебе — сразу говорю, — бошку снесу. Сразу же!.. Давай, шапку сними! Давай-давай-давай!
Тихомиров взялся за шапку:
— Зачем?
— Ты чё, военный, приказа не слышал?!
Насибуллин сдёрнул с него шапку и тылом ладони крепко ударил Тихого в лоб, отчего на лицах стариков мгновенно всплыли одобрительные ухмылки.
— Всё, убежал! — приказал Лучинин.

Укрывшись одеялом, Айгуль сидела на кровати возле окна и смотрела, как поднимался над горизонтом ещё холодный медальон солнца. Вечером, когда она несла воду с колонки, трясущимися руками отец вывел велосипед на дорогу и укатил в степь. Айгуль даже не успела передать ему слова Жагалбая. Теперь наступало утро — она сидела одна, и от нечего делать глядела в чёрное печное нутро, которое нечем было насытить. Ей казалось, что в завываниях ветра в печной трубе слышна какая-то просьба.
Когда совсем рассвело, Айгуль пошла в соседний аул, нашла там мазаный дом с пристройками и загонами. Он стоял на отшибе и выгодно отличался от других жилищ. Ещё издали за блеянием скота Айгуль различила говор. Подойдя ближе, она увидела на дворе среди разнородного хлама небольшую группу мужчин, там был и Дамир. Она кивнула ему одному в знак приветствия, отчего мужчины хитро переглянулись между собою. На стук вышел Жагалбай.
— Здравствуй, Айгуль... Где отец?
— Дядя Жагалбай, можно я сама буду работать?
Помолчав, Жагалбай исчез за дверью, а когда появился, в его руке сверкали ножницы для стрижки овец. Он подал их Айгуль:
— Покажи, как умеешь.
Жагалбай открыл загон. Айгуль вытащила овцу во двор, с трудом повалила её набок и неумело начала стричь. Мужчины-стригали шутили вполголоса, стоя неподалёку, но Айгуль старалась не слышать их замечаний и дело у неё быстро пошло на лад.
— Добро, можешь начинать — разрешил Жагалбай — Только не спеши.
Едва Жагалбай скрылся за дверью, к Айгуль подошёл Дамир. Он опустился на колени и показал, что нужно делать, чтобы работать хорошо и быстро и не ранить овец.
— Жагалбай на сурка похож, да? — говорил он весело, — Каждый день всё толще, толще... Отец дома спит?
— Он вчера в Сарногай уехал... Дамир, а почему ты с братом в городе не остался?
Дамир засмеялся:
— Е-ей, я пастухом буду! А Максат думает, что он президентом станет!
— Ты плохой сторож, Дамир! У тебя всех лошадей уведут — поддразнивала Айгуль.
И Дамир со смехом бросал в неё клочки шерсти...
Весь день они работали вместе: гонялись за овцами; стригли их; убирали руно в мешки; приставляя сухие ветки к головам, дразнили баранов, чтобы затем бегать от них. Когда вечером стригали устало курили, сидя на ящиках возле дома, Жагалбай вынес и раздал всем жалованье. Последней к нему подошла Айгуль.
— Елнар брал деньги на вино... — сказал Жагалбай — Поэтому — вот, пока двести тенге... Бери!
Айгуль, опустив глаза, взяла деньги. В спину Жагалбай крикнул:
— Айгуль! Возьми малак домой.
Айгуль кивнула; проходя мимо штабеля с кизяком, взяла несколько лепёшек.
В центре посёлка шумели люди, они стояли в очередь возле старого камаза, чей кузов был набит ржавым железом, и вели торг. Покупатель взвешивал безменом тележки и сумки с ломом, продавцы подсчитывали навар.

Ночью Айгуль вспомнилось, что где-то, на холмах, огороженное забором, есть маленькое здание без окон, а возле него лежат горы давно вросшего в землю металла. Утром она взяла тележку, стоявшую на дворе, и отправилась с нею в степь и вскоре оказалась возле насосной.
Она брела вдоль забора, собирая лом, и за работой не заметила одинокой фигуры солдата, взбиравшегося на холм по противолежащему склону. Это был Тихомиров. Впрочем, и он, погружённый в свои раздумья, не сразу увидел её. Но заскрипели кривые колёса, когда Айгуль повезла тележку к блеснувшему в траве обрезку арматуры, и Тихий крикнул:
— Ты чё тут делаешь?
С занесённый над бровями рукой, щурясь от солнца, он подошёл ближе. Вместо ответа Айгуль молча взяла с тележки один из своих трофеев; показала его.
— Не, это нельзя... — запретил Тихий — Вытаскивай. Хорошо ещё, шакалы тебя не видят...
Айгуль нехотя начала выбрасывать лом на землю. Тихий открыл ворота и дверь станции, вошёл под крышу. Айгуль до половины освободила кузов, но вдруг замерла. Оставив тележку, она прошла за ворота — здесь возле стены насосной были свалены ржавые мотки колючей проволоки, чугунина, обмётки кабеля, гнилые решётки и патрубки. Клондайк нищих. Айгуль потянула из кучи ржавый кусок трубы, он казался неподъёмным. Айгуль потянула изо всех сил, — и раз, и два — труба, сдвинувшись, заскрежетала обо что-то.
Тихий сидел на старом матрасе, занося в журнал наблюдений показания счётчиков и манометров; но, услышав визг железа снаружи, вышел.
— Ну чё ты тут лазиешь? — его голова показалась из-за двери — Я же сказал: здесь всё нужное...
Взгляд Айгуль попросил о помощи. Она теперь волоком пыталась оттащить патрубок с территории. Тихий указал на тележку:
— Ладно, вези сюда...
Пока Айгуль шла к тележке, перед её глазами мелькнула картина.
Словно бы к рыжему брюху баркаса, что сто лет заносило пылью в степи, на белом резвом коне подъехал батыр в лёгких кожаных доспехах, с копьём и щитом; легко спрыгнув на землю, он посмотрел вдаль, туда, где поблёскивало под солнцем солёное озеро. Напряглись мускулы на жилистой шее, задрожали от усилия сведённые брови: батыр упёрся ногами в землю, руками — в ржавый бок судна и с надрывом повёз баркас посуху. А над миром лучился ониржиек солнца — как будто золотой жук перебирал лапками.
Солдат отнёс патрубок к телеге; погрузив его, начал сбивать пыль с формы:
— Сдаёшь что ли?..
Айгуль небыстро пошла с тележкой по склону.

В энергоблоке — самом большом и высоком здании на территории вэче 49217 — дежурил рядовой Шацкий. Он сидел за пультом с датчиками, ежечасно делая доклады, а в периоды учений объявлял по громкой связи «Тревогу» или «Нападение ДРГ противника».
На пульте засветилась табличка «СВЯЗЬ». Шацкий щёлкнул тумблером, снял трубку. Сквозь помехи и шорохи до него донёсся голос Лучинина:
— Энергоблок, представься!
— Второй-пятнадцатый, ефрейтор Шацкий
— Шацкий, это Лучинин. Счас к тебе прибежит Тихомиров и спросит шестигранник. Дай ему «звёздочку».
— Так точно.
— Всё, отбой.
Скоро в двери забарабанили. Шацкий вынул из ящика стола звёздчатую отвёртку, открыл дверь, молча вручил её запыхавшемуся от бега Тихомирову и тот сию же секунду бросился обратно. Он обогнул по дорожкам энергоблок, спустился в потерну и понёсся по долгому подземному коридору в бойлерную, где на большой куче противогазов дремали старики. На точно таком же пульте ещё мерцало после сеанса слово «СВЯЗЬ».
— Принёс? — сразу спросил Лучинин
Тихомиров молча протянул «звёздочку», покосился на пульт. Лучинин принял у него отвёртку и усмехнулся:
— Бли-ин, вот ты дебило, а... Это чё — шестигранник? Иди сюда...
Лучинин передал кому-то «звёздочку». Тихий замямлил, оправдываясь:
— Что он дал, то я и п...
— А у тебя свои мозги есть?! Cюда иди, я сказал. А то я встану!
Тихий сделал шаг к противогазам. Лучинин пробормотал вполголоса:
— Лавэ когда будут? Мамке написал?
— Не знаю... Написал.
Отглаженный мысок лучининского сапога вдруг взметнулся и ударил Тихомирова по голени.
— Слышь! Чё, ты ещё фыркаешь, рожа?! К концу недели не найдёшь, я обещаю, я тебя на очке сгною.
— Да у меня нету если...
Вместо ответа Лучинин снова съездил духа по голени и тот, присев, схватился за ногу.
— Смирно, сука! Ты дурак, или притворяешься?..
— Да он бронированный, Андрюх — подсказал сержанту кто-то из-за спины.
На Тихомирова посыпались точные выверенные удары. Орудиями избиения были кулаки и сапоги Лучинина. Потом он устал, отошёл в сторону:
— Тихий, я буду долбить тебя, пока ноги не отсохнут!
В проёме показался офицер. Он обвёл взглядом собравшихся и сказал:
— Лучинин... Чего у вас тут?.. Давай строй всех на ужин.

Айгуль добралась с «урожаем» до аула и теперь стояла в общей толпе, ожидая покупателя на камазе. Рядом, тихо переговариваясь, прогуливались другие старатели. Их становилось всё больше. Одни набили ломом багажник старого москвича, другие везли на тележках, были и такие, кто волок свой трофей на горбу — в мешках и сумках. В основном сюда приходили степняки с других стоянок. Одна из женщин — её звали Маржан, — с интересом посмотрела на патрубок в тележке Айгуль, потом, подумав, спросила:
— Айгуль, где ты взяла эту трубу?
Чтобы не отвечать, Айгуль жестом указала в сторону нежилых советских многоэтажек на холмах. Маржан недоверчиво покачала головой:
— Не-е-ет, там уже давно ничего нету. Такой металл я видела у пограничников, по дороге на Семей. Ты украла её у русских.
Все вдруг заинтересовались грузом Айгуль. Народ затолпился вокруг неё, желая видеть украденную трубу. Айгуль искала оправдание:
— Нет, мне её просто отдали... отдали и всё. Я не крала...
— А-а, кто просто так отдаст своё чужому? — спрашивала Маржан — Так не бывает. Если ты украла, скажи всем. Ятим пойдёт к русскому генералу и уладит.
— Нет, я не крала! Мне отдали...
— Кто тебе отдал?
— Солдат... Высокий!.. Вот такой! Он сильный как богатырь.
И Айгуль встала на цыпочки, определяя высоту благодетеля. Маржан посмотрела на неё пристально и странно склонила голову, подбирая слова. В этот момент в толпу влез Елнар, он был здорово пьян.
— Айгуль, что ты здесь стоишь? Быстро — домой!..
Елнар подхватил дочь под руку и повлёк вдоль улицы. Маржан негромко сказала:
— Ол орыстармен бірге болды.
С ошарашенным видом Елнар повернулся к толпе, потом посмотрел на Айгуль — та стояла, низко опустив голову. Отвернулась. Елнар заглянул ей в лицо, потряс за плечи:
— Ты ходила к солдатам?.. Ты была у русских?.. Айгуль!
Открылась дверь маленького их дома. Елнар втолкнул Айгуль внутрь; сам, хромая, вошёл следом.
— Где ты взяла металл? Ты была в степи?.. Отвечай мне!
— Мне просто отдали... и всё...
Елнар весь бессильно затрясся. Он чувствовал что должен что-то сказать или сделать, но не знал что именно и только повторял, как заведённый:
— Просто отдали! Тебе просто отдали! Тебе просто отдали! Я говорил тебе — не ходи в степь?! Я тебе говорил?!
Айгуль молча вывернулась из-под его руки и выбежала на улицу.
— Стой!.. Айгуль!.. Вернись!.. — кричал отец в спину.

Айгуль ушла в предвечернюю степь, поднялась на холм. Отсюда её посёлок казался маленьким далёким пятном. Сидя на вершине, она шептала про себя тайные слова, как будто вела спор с кем-то невидимым. Ветер трепал её волосы, она нашла и посадила на них жука, и тот смешно карабкался вверх, пока не упал. Потом Айгуль легла на траву, и её словно придавило небом — по небу до самого горизонта плыли тёплые облака. Под ласкою заходящего солнца она сомкнула веки, и увидела короткий сон:
Жара. Солнце-ониржиек пылает над безжизненной степью. Вдали возле одиноко стоящей хижины ходит девушка с корзиной в руках. Она развешивает бельё. Кто эта девушка? Это Айгуль. У Айгуль печальное и задумчивое лицо. Она стоит возле напрягшейся, словно парус, снежно-белой простыни на верёвке и странным образом смотрит сквозь стену. Она смотрит на стёклышко старинного барометра, что висит в доме. Стрелка на нём отклонилась в красный сектор с пометкой «БУРЯ». Айгуль обращает глаза ввысь. Она видит: небо заперла огромная сизая туча, закапал дождь, жуки выбрались на поверхность, открылись тюльпаны... У Айгуль раскрасневшееся, застенчиво улыбающееся лицо. Она стоит возле грязного, насквозь мокрого пододеяльника с ромбовидной прорезью, и вся будто наполнена внутренним светом.

Он заметил её ещё издали, когда подходил к станции. Айгуль сидела возле забора, мелко вздрагивая от холода. Не обращая внимания, Тихий открыл ворота, прошёл на территорию. Айгуль последовала за ним.
— Тебе чего?
Айгуль промолчала...
Они сидели внутри. Айгуль грелась, прижавшись спиной к стенке питавшего насос двигателя. Тихомиров, обходя приборы, списывал в журнал показания манометров, иногда искоса поглядывая на гостью.
— Тебя ищут наверно?
Он бросил ручку, захлопнул журнал:
— Идём... — он жестом позвал её за собой.
Айгуль сделала непонимающее лицо и отвернулась. Тогда Тихий вздохнул, молча коснулся её рукава и подтолкнул к двери. Айгуль, нехотя, вышла. Заперев дверь, Тихий нашёл в бочке набитой ломом медную катушку, протянул её девушке:
— Иди... Мне тоже пора...
Айгуль приняла катушку и неторопливо побрела в степь. Как будто вспомнив о чём-то, Тихий догнал её.
— Погоди! Э-эй!..
Он принялся отчаянно жестикулировать, указывая на траву и приставляя два пальца к губам, как если бы он курил что-то:
— Нарвёшь? Понятно объясняю?.. Дичку я имею ввиду! Дички надо нарвать!
Айгуль кивнула. Тихомиров, выйдя к дороге, стал мыть в луже зелёные от сока травы руки.

Медная катушка покачивалась в руке Айгуль. Она шла по посёлку. Возле дома Жагалбая, сидя, работали несколько человек. Айгуль заметила среди них Дамира. Она остановилась на полпути, позвала.
— Дамир!
Работавшие отвлеклись, подняли головы. Послышался недобрый смех.
— Дамир! — позвала Айгуль.
Дамир повернулся к ней. На его лице держалась издевательская улыбка.
— Дамир, можешь подойти?..
Дамир положил нож — они что-то чистили там ножами — привстал, готовясь идти, но мужчина, сидевший рядом, его остановил.
— Да сиди здесь!
И его сразу же поддержали остальные:
— Cиди! Сиди!
— А ты чего пришла? — крикнули ей — Не мешай...
— Дамир!.. — позвала Айгуль, и её голос дрогнул — Дами-ир!..
Её окриков словно не замечали.

Айгуль дождалась покупателя. Он приехал на разбитых жигулях с прицепом, дал за катушку с обмоткой 350 тенге и, бросив её в багажник, уехал — задок прицепа долго пылил вдали. Айгуль пошла вдоль посёлка и увидела отца. Он внезапно появился из-за угла дома, он был пьян, кажется. Едва заметив его, Айгуль повернула в степь. Елнар постоял с минуту и заковылял обратно — значит тоже её увидел...