НОВОЕ ПЛАТЬЕ КОРОЛЕВЫ

(А. Горбунова «Другая материя»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2021)

#новые_критики #новая_критика #кузьменков #горбунова #другая_материя #аст #эгобеллетристика #скука #графомания

Закон Ломоносова-Лавуазье к литературному рынку не применим. Здесь действуют другие императивы: кто был ничем, тот станет всем. За год Алла Горбунова превратилась из никому не известной богемной эксцессерки в сверхновую первой величины: обзавелась «НОСом», собрала мешок комплиментов и с этим багажом отчалила из артхаусной богадельни «НЛО» в «РЕШку» – всеядную, но со следами былой респектабельности на лице. Жизнь удалась.

Чего не скажешь о прозе. Талантом стилиста А.Г. никогда не славилась. Невеликий запас фантазии оказался полностью потрачен на две предыдущие книжки, да и те были написаны с оглядкой то на Хармса с Глуховским, то на Мещанинову с Козловой. Сырьем для «Другой материи» послужил тот же коматозный автофикшн, что и в «Конце света». Увлекательно, жуть. Мы же люди темные: ни Гришковца в глаза не видали, ни Аствацатурова, ни Пустовую, ни Москвину – дальнейший реестр из трех-четырех десятков фамилий вынужден опустить. Горбунова, под стать коллегам, произвела вполне мертворожденный опус.

Подоспевшая бригада интенсивной терапии с особым цинизмом инсценировала сказку про новое платье короля. На обложке книги два blurb’а: от Юзефович-fille – «Плотно, странно, страшно, поэтично и при всем при том обжигающе точно» и от Букши – «Небольшие, но глубокие лирические зарисовки – сродни и средневековым exempla, и дзуйхицу, и жанру анекдота». Надо ли говорить, что у таких двух нянек дитя неизбежно окажется без глаза? Точнее, этим другое чадо и не доверят. В поте лица старалась и примкнувшая к ним Аврутина: «Это плотная и ни на что не похожая ткань реальности с серебряными вкраплениями снов, детских фантазий и девичьих впечатлений».

 Цитату в студию: «Однажды мы пришли в бассейн, а нас не пустили, сказали, что бассейн закрыт, потому что туда кто-то накакал. Я очень веселилась, а бабушка ругалась».

 Сами миниатюры, кстати, читать вовсе не обязательно – исчерпывающее представление можно составить по заголовкам: «Смотрим телевизор с дедушкой», «Как я не стала художником и фотомоделью», «Оговорила парня», «Синюшные бабы поцапались» и проч. Тут вам синопсис и концепт в одном флаконе: житие мое, куды не на фиг. Товар лицом: и лирическая глубина, и серебряные нити снов в магической, ни на что не похожей реальности…

Ни на что не похожей? Бросьте этих глупостей, как говорят в Одессе. Помнится, я уже выяснял, что горбуновская проза – семьдесят седьмая вода на чужом киселе. Для особо понятливых придется выступить на бис.

Гришковец: «Молоко оказалось прокисшим. Не совершенно прокисшим, а с неприятной, но внятной кислинкой. От огорчения, беспомощности и облома я даже развел руками и посмотрел по сторонам, будто желая найти сочувственный взгляд. Мне было в этот момент так себя жалко, что я чуть не расплакался. Я почувствовал себя обманутым, одиноким и несчастным».

Горбунова: «Как-то в декабре я выкинула кастрюлю макарон, сваренных в начале сентября. Плесень была двух видов: зеленая и пушистая белая. Макароны смерзлись и не хотели выкидываться, пришлось добавить кипяточку, перемешать его вместе с макаронами и плесенью и только потом выкидывать».

Придется брать тайм-аут для теоретического экскурса. «Я для себя придумал такой парадокс: “Скучное – это самое интересное”», – постулировал в свое время Дмитрий Данилов, тоже не чуждый эгобеллетристики. Вечнозеленый сюжет про лису и виноград: я, воля ваша, интересных текстов у Данилова не упомню. Качественный автофикшн возникает при наличии хотя бы одного из двух условий: нужен либо незаурядный жизненный опыт, либо незаурядный лирический герой.

Что касается опыта, вспомните хоть Лимонова. Война в Сербской Краине? – хорошо. Тюрьма – вообще отлично: аж на три книги хватило. Зато «В Сырах» или «Деда» без скуки могут читать лишь особо упертые поклонники или диссертанты. Незаурядный герой? – тут милости прошу заглянуть в «Зубчатые колеса» Акутагавы. Фабульная основа особых надежд не сулит: из дачного поселка – в Токио, из отеля – в кафе, из кафе – в книжную лавку, и только-то. Но борьба с подступающим безумием и неизбежное поражение, что выше любой победы, делают текст шедевром.

А без незаурядности рождается какая-нибудь Скульская или Непогодин. Или Горбунова.

Нетривиальный жизненный опыт? – в избытке: «От скуки мне иногда хотелось трахаться, но идти куда-то и искать любовников мне было лень. Тогда я брала свою записную книжку с номерами телефонов, и мне было настолько все пофиг, что я просто звонила знакомым парням по алфавиту и приглашала к себе на ночь».

Я, бывало, всем давала, – то же самое вам доверительно поведает любая бухая пэтэушница за пачку Kiss Superslims.

Масштаб личности? – оптом и в розницу: «На пьяную голову, мы решили найти дом Кушнера, позвонить в домофон и дурными голосами заорать: “Времена не выбирают, в них живут и умирают”. Но, к счастью, дом Кушнера нам найти не удалось».

Язык? – да вы уже причастились: среднестатистический его вариант, годный и для должностной инструкции, и для заметки в районной газете.

Композиция? – лоскутная, осколочная, мозаичная, сказал бы политкорректный рецензент. Но проще и дешевле сказать «никакая». Вот чего категорически не следовало делать Букше, так это сравнивать «Другую материю» с дзуйхицу. «Вслед за кистью» – это литературное кокетство, никак не больше. Для японцев при всей кажущейся фрагментарности жанра обязателен был смысловой знаменатель, не названный по имени, но вынесенный в ёдзё – «послечувствование», ассоциативный подтекст. Сэй-сёнагон строила свои записки на этическом и эстетическом фундаментом хэйанского моно-но аварэ – очарования вещей, Кэнко-хоси – на конфуцианском почитании традиции как основы культуры и морали. А тут сплошной, прости Господи, Аствацатуров: Аллочка в люк провалилась, раньше по пьяни часто блевала – теперь много реже, хулиганы в бассейн насрали, на каждом лесбийском пляже своя мода на интимные стрижки, а дедушка, экий проказник, в юности однокурснику на Пасху яйца покрасил.

И о чем в итоге книга?

«Это движение без движения, не развитие героя, не развитие событий, а некий внутренний щелчок, смена аспекта, которая вдруг делает вечность целой, а, может быть, удерживает одновременно и расколотую, разбитую на куски вечность и вечность абсолютно невредимую и неприкосновенную. Эти истории, собранные вместе, – показывают нечто, что далеко не всегда и не всяким способом можно увидеть, потому что оно обычно находится за спиной, а эта книга призвана поворачивать к нему лицом», – подсказывает добрая авторесса в фейсбучном посте. Чего комментарию остро не хватает, так это «скорописи-дикописи», «единого сакрального бытования физиологии и метафизики», «парадоксальной геометрии спасения» и прочей литературно-критической фени, не переводимой на язык родных осин. Вот тогда, уверен, мы непременно повернемся лицом к запредельному, увидим незримое и поймем непостижимое. Особенно трансцендентный смысл плесневелых макарон и объедков, протухших в рюкзаке под кроватью. А до тех пор единственная возможная трактовка: помилуй Бог, ну и свинарник…

С новым платьем вас, Алла Глебовна. Жизнь удалась. Ровно до тех пор, пока «РЕШка» не придумает соорудить из подручных материалов, – сами знаете каких, – очередного трехнедельного гоголя.