Грибные дни. Суббота – утро

Казалось бы, что плохого от того, что субботним днем отец позвал нас собирать грибы? Семейный досуг, как он есть. Казалось… А потом что-то пошло не так, все завертелось и понеслось. Мы с младшим братом Пашкой стали убийцами, поджигателями, мясниками и расчленителями, и нам уже некогда разбираться какая связь между лешими, инопланетными лапшоидами, Станиславом – грибовиком, святым пионером Илларионом, жуткими ежебоками и ВЧК КГБ. Когда деревня оцеплена солдатами внутренних войск, уже не до того. Надо успеть устранить случайных свидетелей нашего внезапного похода за грибами, а дальше будет видно…

 

Суббота – утро

 

            Жили мы в деревне третий год, с тех пор как отца прислали сюда работать директором, и своими людьми до конца для местных не стали. Субботним утром отец пришел с работы. Мать сидела в прихожей за столом и монотонно и методично наматывала на палец обрывки ниток, красных и желтых шерстяных ниток, связывая их в кольца одинакового размера. Красное кольцо она вешала на ночь на пышный куст шиповника, разросшийся в углу двора, а себе на шею – желтое, а наутро менялась. Саженец шиповника ей привезла из Советской Монархической Республики Болгарии младшая сестра Лена, проходившая там практику в студенческом стройотряде. «Цветы ангельские, а когти дьявольские. А под ним подкустовик обитает, по всем характеристикам положительный, чуть ли не предпартиец даже», – говорила про шиповник мать и часто сыпала под куст хлебные крошки или лила несколько капель вина или чая – вроде как дары приносила. Мелкие крошки, потому что крупными она фаршировала пироги или скармливала их курам.

            А так как она была человеком предусмотрительным, то кольца связывала заранее, в свободное время. С левой стороны от матери на столе уже скопилась приличная кучка колец.

            – Сегодня самый главный день, – бормотала мать, – темницы рухнут и свобода – нас встретит ежебок у входа и вострубит Илларион о том, что воскресился он! И возрадуются на небе и на земле и горны пионеров Африки, Южной Америки, Китая и Кубы вострубят, как Ангелы Апокалипсиса. Вить, сон мне был вещий, про ежебоков… – начала она, но отец перебил:

            – Чего сидите как сурки, по норам забившись? А люди грибы носят! – прокричал отец.

            – Грибы? Рано еще, – усомнилась мать. – Может, врут?

            – Мешками носят, как коловертыши[1], пока вы тут спотыкаетесь как инвалидная команда! – объяснял отец. – В такое время и жук и жаба и еж и белка грибы волокут, чертенята кузовками, а черт всем возом, только вы как лежни по полатям, как злыдни по голбцам[2], как хилютычи по горохам.

            – Не поминай нечистого всуе! Ты не Захария, кровь коего окаменела в надлежащее время в соответствующем месте.

            – Святой пионер[3] Илларион тоже во внеурочное время грибы для ежебоков собирал, – прибег отец к последнему средству. – Тем более сегодня суббота – «пьяный день», глаза у всех партийных и предпартийных залиты.

            – Понесло козла по кочкам. Вить, я сижу тут, дня белого, свету вольного не вижу.

            – Заодно и посмотришь.

            – Ты бы, Витя, читал бы лучше Гесиода[4], а Апулея[5] не читал.

            – Я тоже на работе был, – насупился отец, – и не в носу ковырялся, как некоторые неизжитые комлевые бюрократы, а воспитывал в совхозном народе классовое чутье и учил поселян распознавать скрытого матерого подсознательного врага, тайно и неусыпно мечтающего разрушить нашу сельскую пастораль.

            – Ты как будто находишься в обстановке равнодушия и городской летней беспечности, а я и так чувствую себя как лошадь на свадьбе, – вздохнула мать.

            – Это как?

            – Это когда шея в цветах, а жопа в мыле. Я тут уже с утра кручусь, как белка в Туапсе, как Бобик в гостях у Барбоса.

            – Бросай свои нитки и пошли за грибами.

            – Точно говоришь, не мана ли какая на тебя нашла, не померещилось тебе разом? Али млилко какой тебя обманул? Или проказливый мелкий демон произвел изумительное явление, тебя так поразившее?

            – Мешками люди носят! Мешками! Клянусь делом Партии и строительством святого коммунизма! – перекрестился отец.

            – Святой Каганович[6]! Грибы – это лесное мясо. Грибков после троемясицы неплохо бы по кишкам погонять, – задумалась мать, – мамоны[7] набить, чтобы Мамону беззаконного позлить, а то если голодными лечь спать, то неоседлые дикие цыгане приснятся. Но грибы надо не абы как собирать, грибы надо на Станислава-грибовика брать.

            Мать не мыслила своей (и нашей) жизни без народных примет. Бывало, на все примету найдет, на все приговорку вспомнит. Та еще натура суеверно-мистическая. Верила и в бабий чох и в куриный свист и в вороний выперд. Ужасно, короче, суеверная была, хотя отец и смеялся, что наблюдение примет есть особый род суеверия. После умывания утиралась лишь красным полотенцем – для здоровья и блеска волос. Если не могла помыть руки перед едой, то трижды дула на ладони, чтобы согнать с них нечистых. Спала только на левом боку, чтобы «придавить проклятого черта». На ночь кочергой окна и двери крестила. Все грядки в огороде были старыми вениками утыканы чтобы от порчи и разгула природных стихий их уберечь. Натирала нам пятки чесноком. Таскала с собой мешочек с пуговицами, чтобы бросать в вихри; и волчий хвост – для защиты от болезней. Когда видела первую весеннюю птаху, то терлась спиною о дуб, чтобы спина была крепкой и межпозвоночной грыжи не приключилось. При первом весеннем громе крестилась и целовала землю.

            Бывало, корова молока чуть меньше даст, так мать сразу думала что-то тут не так: либо домовой скотину мучил, либо нечистая сила каверзу какую учинила над животным. Или курица сдохнет, а ей сразу сглаз мерещится. А вот еще опять же голая: как выскочит из дому на огород да из старого горшка каким-нибудь отваром грядку как окатит, что потом баклажаны да кабачки вырастали прямоугольными. Или, было дело, как-то град пошел, так догола разделась, облилась водой под куриным насестом, и три раза вокруг дома обежала, стуча в большую сковородку колокольчиком из-под дуги. И что удивительно сразу град прекратился. Или голышом на кочерге подворье объезжала, чтобы защитить от вредителей полей и огородов. Наряду с прабабушкиным молитвенником она использовала брошюру «Враг не достигнет цели», роман «Граф Дракула, несторианец» и повесть «Легенда о железном бруске» о трудолюбивых металлургах, боровшихся с саботажниками и вредителями. Еще у нее был «Манифест коммунистической партии» в толстой обложке из желтой кожи. Мать, то ли в шутку, то ли всерьез, говорила, что обложка сделана из кожи гауптштурмфюрера[8] СС, убитого дедом Егором. В общем, привезенные отцом с заочного обучения из Москвы знания в области марксизма-ленинизма и истории КПСС, мать ловко встроила в свои суеверия и со временем создала вполне логичную картину ожидающего нас вскоре «святого коммунизма». Даже отец ей временами верил, настолько она была убедительной. И не только отец: многие деревенские, убежденные горячим пылом матери, подхватили от нее новое поветрие и стали считать Партию и Советскую Власть святыми.

            – Обычай такой.

            – А когда этот грибовик? – садясь на табурет, поинтересовался отец.

            – Да вроде как на днях, до Ивана Купалы точно, – мать начала загибать пальцы на руке. – Аграфена, Марья-пустые щи, Тимофей. Еще есть Федор-студит, на дармоедов сердит, но он к зиме… На Мирона-тошнотворца? – она почесала лоб, призадумалась, и посмотрела на потолок. – Наталья-овсяница? Фекла-заревница? Она осенью… Ерофей Мученик? Но он не скоро еще, четвертого октября.

            – Четвертого октября уже никаких грибов не будет.

            – Зосима и Савватий?.. Они для пчеловодов… Косьма и Демьян? Они в сентябре… Федосий и Медосий?.. Егорьев день^[9]? Нет, он двадцать третьего апреля, прошел уже… А можно еще…

            – Юрий осенний, – подсказал отец.

            – Витя, ну тебя! – замахала руками мать. – Не сбивай с панталыку! Юрий осенний^[10], устоявший перед пытками царища Демьянища и люту огненну змею конем с серебряными подковами поправший, двадцать шестого ноября, когда уже никаких грибов, кроме мороженных опят не бывает! Алексей Голосей? Он в марте… Сергий-капустник? Он в октябре… Касьян-грозный? Он то ли в феврале, то ли в марте…Ксения-полузимница и Спиридон-солнцеворот по зиме… Васильев день? Он весной… Петра и Павла? Так то в середине июля…

            – Пожрать есть чего? – не выдержал отец.

            – Ботвинник будешь?

            – Он мне в тюрьме надоел!

            – Не хорохорься как дурак!

            – Сама ты дура! Яичницы лучше пожарь, и побыстрее. Похарчусь сейчас и по грибы пойдем.

            – Ты что, грязной метлой по голове шваркнутый? Окончательно сбрендил? Там же дождь!

            – Какой же это дождь? Так, мелкая морось, мелкий ситник. Вон, на барометр глянь, ясно кажет.

            Барометр, украденный отцом, всегда любившим и умевшим наложить на понравившуюся вещь руки, по случаю в Москве, висел над входной дверью. Отец вообще тащил все, что плохо лежало. «Как уж все в дом тащит» – одобрительно говорила про него мать. «Сначала надо умыкнуть, а потом уже думать, что с этим делать!» – отвечал отец.

            Мать уставилась на барометр, но, не признавшись, что не понимает показаний стрелки, с сомнением протянула:

            – Да, вроде как оно того… Но ты как обычно, в самые недосуги припираешься со своими идеями.

            – В морось даже лучше собирать грибы. Никто не будет по лесу чкаться, – утешил отец. – И правда, какой дурак будет по лесу в такую морось спотыкаться? Никто же не будет? Вот и я так рассудил.

            – Вить, вымокнем же.

            – Люди мешками грибы таскают, – повторил он. – Это совершенно недопустимо! Нужно немедленно идти в лес!

            – Огурцов соленых надо взять, – стала собираться смирившаяся мать.

            – Зачем? – не понял отец, жадно поедая глазунью из пяти яиц.

            – А вдруг леший встретится? А так Сидор-огуречник поможет.

            – Не, ну тогда оно да, – поперхнулся отец. – Вдруг и правда, леший… А вы чего сидите, не собираетесь? – начал он воспитывать нас. – Взяли моду, расслабляться. Думаете, что батька вам грибы таскать будет? Мигом вскочили и скачками понеслись!

            – Вить, может, не будем их брать? А то змея какая укусит, а нам потом хоронить…

            – Кать, не каркай! Какие змеи в дождь? – отец с досады плюнул в опустевшую сковородку.

            – Не плюй в колодец – пригодится напиться. В такую погоду небось даже змеи и медяницы с веретеницами коров не сосут. А от змей, – она повернулась к нам, – входя в лес надо сказать, что Благовещение было в такой-то день недели.

            – Лучше про первое мая скажите, – захихикал отец, – или двадцать второе апреля.

            – Вить, не трепи как ботоло! Треплешься, как перебежчик Микоян, Родину на сосиски в булках променявший!

            – А папка говорил, что Микоян не предатель, а разведчик, – влез Пашка, – в США внедрившийся.

            – То, что он организовал Христианскую Коммунистическую партию (ХКП), – нахмурившись, начала объяснять мать, – еще не повод считать его разведчиком. Как по мне, так никакие сосиски в булках с делом святой Партии не сравнятся. Строительство святого коммунизма требует гастрономических жертв, а не ублажения Мамоны прожорливого! А партия его только денежки сосет советские, а ЦРУ и пентагоновскую военщину до сих пор не свергли, революцию не сделали, негров от угнетения не освободили.

            – Хватит уже! – вскипел отец. – Виталий, ты понесешь мешки и ведра. Ведра хорошо спрячь в мешок, чтобы никто не понял что это такое. Паш, ты с нами пойдешь, напяливай форму школьную, – продолжал он раздавать указания. – Кать, одевайся!

            – Мы пойдем за грибами! – начал скакать по прихожей обрадованный Пашка, мой младший брат.

            Он всегда был слегка с придурью, весь в родителей.

            – Баран, не так громко, – проходя мимо, отец отвесил ему подзатыльник. – Не умеешь ты язык за зубами держать! Плохой из тебя разведчик.

 

[1] Коргору́ши или колове́рши – в восточнославянской мифологии существа мелкого размера, служащие на посылках у ведьм (ср. фамильяры), домовых либо дворовых. В качестве самостоятельных персонажей почти не встречаются, в отличие от южнославянских злыдней. Люди видят их в основном в образе кошек, преимущественно чёрной масти. Коргоруши – помощники дворового приносят своему хозяину припасы или деньги, воруя их из-под носа соседского дворового. Соседские коргоруши, в свою очередь, могут поступать схожим образом, подстраивая якобы «случайное» битьё посуды или потери, которые нельзя ни предусмотреть, ни отвратить. https://ru.wikipedia.org/wiki/Коргоруши

[2] Голбе́ц (от др.-сканд. golf – «пол, отделение») – в деревянных избах – конструкция при печи для всхода на печь и полати, а также спуска в подклет. У русских также называется казёнка, каржина, голбешник, запечник, у белорусов – подпечник. Может быть оформлен в виде загородки или чуланчика с дверцами, лазом и ступеньками. Иногда чулан называется верхним, а подполье – нижним голбцом. Располагается у входа на жилой этаж (житьё) или за перегородкой в стряпной (на кухне), при этом находится напротив красного угла.

            В голбеце в виде отдельного помещения под тёплым полом в русской избе хранили в зимнее время запасы овощей. Вход в него делался в виде люка в полу из обогреваемой комнаты. Для глубокого голбца могла быть сделана лестница в несколько ступенек. Пол в голбце, как правило земляной, но для хранения картофеля делается деревянный настил. Ниже голбца находится погреб в виде небольшой, отдельной, закрывающейся своим люком ямы. В Зауралье он называется «яма в голбце».

            Считается имеющим, помимо утилитарного, сакральный смысл – связь мира живых с миром предков. В. И. Даль приводит поверье: входя в избу к невесте, берутся рукой за голбец. В народных суевериях – место обитания домового. https://ru.wikipedia.org/wiki/Голбец

[3] Пионе́р (от фр. pionnier, pion – первопроходец, зачинатель).

[4] Гесио́д (VIII – VII века до н. э.) – первый исторически достоверный древнегреческий поэт, рапсод, представитель направления дидактического и генеалогического эпоса. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гесиод

[5] Апуле́й (лат. Apuleius, родился в 124/125 н. э. в Мадавре, римская провинция Африка) – древнеримский писатель и поэт, философ-платоник, ритор, автор знаменитого романа «Метаморфозы» («Золотой осёл»). Сохранившиеся труды Апулея написаны на латинском языке. https://ru.wikipedia.org/wiki/Апулей

[6] Ла́зарь Моисе́евич Кагано́вич (10 [22] ноября 1893 года, Киевская губерния, Российская империя – 25 июля 1991 года, Москва, РСФСР, СССР) – советский государственный, хозяйственный и партийный деятель, близкий сподвижник И. В. Сталина.

Кандидат в члены ЦК РКП(б) (1923 – 1924), член ЦК партии (1924 – 1957), член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1924 – 1925, 1928 – 1946), секретарь ЦК ВКП(б) (1924 – 1925, 1928 – 1939), кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1926 – 1930), член Политбюро (Президиума) ЦК (1930 – 1957). https://ru.wikipedia.org/wiki/Каганович,_Лазарь_Моисеевич

[7] Мамон – желудок, брюхо, утроба.

[8] Гауптштурмфюрер CC (нем. SS-Hauptsturmführer; сок. Hstuf) – специальное звание в СС.

            В структуре Общих СС из трёх-четырёх «труппе» (SS-Truppe) составлялся «штурм» (SS-Sturm), который можно по численности приравнять к армейской роте. Это подразделение территориально охватывало небольшой город, сельский район. В штурме насчитывалось от 54 до 180 человек. До 1934 года, до «Ночи длинных ножей», руководитель штурма назывался штурмгауптфюрер (SS-Sturmhauptführer, сок. Stuhaf). После 1934 года звание было изменено на гауптштурмфюрер, что означало то же самое, и знаки различия остались прежними. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гауптштурмфюрер

[9] Его́рий Ве́шний (Юрьев день) – день в народном календаре славян, приходящийся на 23 апреля (6 мая). Название происходит от имени святого Георгия Победоносца, который в народной традиции обычно назывался Егорием или Юрием. В этот день у русских на большинстве территорий проводили обряд первого выгона скота, купались в «егорьевской росе», собирали лечебные травы, устраивали ритуальные трапезы, совершали аграрные обряды и жгли костры. По Далю «Юрий – праздник пастухов: их дарят и кормят в поле мирскою яичницей. На Егория пастуха окачивают, чтобы во всё лето не дремал».

            У южных славян Гергиев день – основной календарный рубеж первой половины года. Вместе с Дмитриевым днём Юрьев день делит год на два полугодия – «дмитровское» и «юрьевское».

https://ru.wikipedia.org/wiki/Егорий_Вешний

[10] Его́рий Осе́нний (Юрьев день) – день народного календаря у славян, приходящийся на 26 ноября (9 декабря). Название дня происходит от имени святого Георгия Победоносца. Считалось, что в этот день «Егорий отпускает на волю волков» и они могут нападать на всякий скот. Другие названия дня рус. Юрьев день, Егорий осенний, Юрий осенний, Егорий холодный, Юрий холодный, Георгий-Победоносец, Егорий зимний, Осенний Юрьев день, Егорьев день, Юрий Зимний, Зимний Егорий; белор. Восеньскі Юр'я, Зімовы Юр'я; https://ru.wikipedia.org/wiki/Егорий_Осенний