ФАНТАСТИЧЕСКОЕ (часть 10)

За калиткой возле ворот меня встретил Варфоломей Апполинарьевич. Мне почему-то вспомнилась фраза из «Ширли-Мырли»:
— Всё кукуешь, Суходрищев?
Жаба в ответ моргнула. Чуть поодаль, возле декоративной лужи сидела Глаша. 
— Вот вам новый сосед, — сказал я, — прошу любить и жаловать. Её зовут... — я задумался. Как белку назвать? Николь что-ли? Или, может, Беллой? 
— Назови Любкой, — посоветовал дед, — у меня соседка рыжая была. Любой звали.
— Её зовут Любка! — сказал я жабам, — живите в мире и согласии!
Любка, как по команде, спрыгнула с моего плеча и поскакала изучать участок.
— Пойдём в сарай, — сказал дед, — там где-то валяется старый скворечник. Надо его к берёзе прибить. Любке жить где-то надо.
— А попозже нельзя? Пусть пока по участку побегает, освоится.
— Скоро дождь ливанёт и тогда она у соседей освоится, — возразил плащ, — делай, что говорят!
Опять командует! Тоже мне, майор... Впрочем, он прав. Я поплелся в сарай.

Получив, как обычно, на входе в сарай граблями по носу, я принялся в полутьме искать скворечник. Перевернув вверх дном половину содержимого сарая, в дальнем углу, под кучей досок и черенков от лопат, нашел наконец перекошенную деревянную коробку с круглым отверстием с одной стороны, отдалённо напоминавшую искомое.
— Этот? — спросил я у плащ-палатки.
— Этот. Бери молоток, гвозди, лестницу и пойдем скорее. И пакли немного захвати.
— Паклю-то зачем?
— Увидишь.
Где-то вдалеке грохотнуло. Действительно, надо бы поторопиться. Потратив ещё пару минут на поиски пакли, гвоздей подходящей длины и уронив напоследок себе на ногу кувалду, я пошёл к растущей на участке яблоне.
— Ты куда собрался его вешать, олух? — спросил дед.
— На яблоню. 
— Какая яблоня? Я же сказал на берёзу!
— Ты чего раскомандовался, старый? — возмутился я, — и почему это я олух?
— Потому! Ты не видишь что-ли гнездо на яблоне? Впрочем, кому я это говорю. Ты грабли-то прямо перед собой не видишь. Олух.
Я пригляделся к яблоне. И правда, наверху между веток какими-то пичужками было свито небольшое гнездо. Опять прав старый хрыч. Пришлось идти к берёзе. Пока я, балансируя на лестнице, прибивал к стволу домик для белки, вредный дед продолжал брюзжать:
— Хоть бы догадался садовый инструмент в сарае от входа подальше поставить! Странно даже, что грабли не разговаривают, они-то с твоей пустой головой, похоже, чаще кепки встречаются.
«Вот же едкий старикашка», подумал я, «и ведь даже возразить ему нечего!» От досады я лупанул молотком себе по пальцам, матюкнулся и выронил очередной гвоздь.
— Насрать тебе на руки, чтоб прилипало! — выругался плащ, — Криворукий, неуклюжий, как ты до сорока лет дожил, лейтенант?
Я терпеливо молчал, разве что заколачивал гвозди со всё большим остервенением. С очередным ударом молотка по последней торчащей шляпке гвоздя, от уже хорошо прикрепленного к дереву скворечника отлетела крышка.
— Ой, дураааак... — протянул дед.
Пока я искал в траве отлетевшую крышку громыхнуло ещё раз, уже ближе.
— Чего ты там копаешься? — брюзжал плащ, — давай, шевелись. Скоро польёт.
— Без тебя знаю, зануда!
Перед тем, как прикрепить крышку на место, дед посоветовал:
— Сначала положи внутрь паклю, чтобы потом через дырку не засовывать. Будет Любке мягкая кровать.
— Не через «дырку», — поправил я деда укладывая паклю на дно скворечника, — а через «отверстие».
— Это в протоколе отверстие, следователь. А в скворечнике — дырка! Меня ещё учить вздумал. Мал ещё, СМЕРШевец!
Закончив с домиком я позвал белку:
— Любка! Ты где? 
Откуда-то снизу по стволу берёзы, держа пушистый чёрный хвост трубой, мгновенно взобралась рыжая красотка. Видимо, поджидала где-то рядом. Ловко прыгая с ветки на ветку Любка подскочила к новому жилищу и тут же забралась внутрь. Из скворечника послышалось щелканье.
— Довольна! — перевёл дед, — только жрать хочет.
— Пусть потерпит, — сказал я, — я ей фундука набрал. Надо очистить от скорлупы. Попроси подождать полчасика.

Пошёл дождь. Я слез с лестницы и, закинув молоток и неиспользованные гвозди в сарай, направился к дому, чуть не спотыкнувшись о Варфоломея Апполинарьевича, сидевшего на дорожке. На крыльце я снял сапоги, а изрядно намокшую снаружи плащ-палатку повесил на крючок:
— Обсохни пока, дедуля. Позже позову на совещание.
Надев любимые резиновые тапочки я зашел в ещё тёплую террасу и положил на стол корзину с грибами и ягодами. Из-за внутренней двери раздалось истошное «МЯ-ААА-У!».
— Иду, иду! Не ори, — сказал я открывая дверь. Кот сразу бросился мне на левую ногу и больно цепляясь когтями взобрался по ней вверх, где я его подхватил, обнял и чмокнул в усатую морду.
— Я тоже тебе рад, Ройсик! Ты не хулиганил?
— А ты зайди внутрь и сам посмотри, — судя по голосу это говорил Люстрик.
Держа громко урчавшего кота на руках я зашёл в спальню и обалдел: шторы и тюль на обоих окнах уныло свисали на трёх-четырёх оставшихся крючках. Пижама и скатерть со стола валялись на полу, постель вся была скомкана, газеты и разгаданные сканворды для растопки печи были разбросаны по всей комнате. Картина на стене висела сильно боком.
— Опять мотылёк? — спросил я, обращаясь ко всем присутствующим вещам.
— Мухи, — ответил с пола Пижам, — Две. Обе пойманы и зверски сожраны. Ты куда пропал? Я тебя потерял возле берёзовой рощи. А потом ты появился сразу в посёлке. Как тебе это удалось?
— Не знаю, — ответил я пижаме, — если верить деду и собственным глазам, мы были в какой-то аномальной зоне.
— И что, эта зона прямо до посёлка?
— Нет конечно. Где-то за версту до него.
— Ещё раз повторяю: я тебя почувствовал снова только на краю СНТ. Отсюда метров за триста, а то и меньше, — сказала пижама.
Я задумался. Чего там метров за триста со мной произошло?
— Вспомнил! — чуть не заорал я, отчего кот резко спрыгнул с рук на пол, — когда я подошёл к посёлку, закончился дождь и я снял капюшон плащ-палатки!
— Дед экранирует. Этого ещё на хватало, — сказал Пижам и потребовал: — подними меня уже! Сколько мне ещё на полу валяться?
— Надо всё хорошенько обмозговать, — сказал я поднимая пижаму с пола, — Хочу собрать всеобщий курултай для постижения новой информации. Дед скоро обсохнет, его тоже подключим к обсуждению.
— Убрался бы ты сначала, твой курултай никуда не разбежится, — заметил сверху Люстрик.

Я принялся за уборку. Повесил шторы с тюлем, заново заправил кровать, поправил картину, накрыл скатертью стол и, собрав разбросанные газеты, принялся ими растапливать печку. Она тут же отреагировала:
— Ты поел? У тебя котлеты в холодильнике. Мой руки, ставь сковородку, я подогрею.
— Спасибо, мамаша. Я по дороге поел.
— Пиво с сухарями, — это не еда! — сказала печка. 
Ещё один руководитель. Кстати, откуда ей известно про пиво? Словно прочитав мои мысли, печка продолжила:
— Я слежу за всем, чем ты здесь питаешься. Между прочим, у тебя борщ скис. Ты почему сам суп не готовишь? Ведь умеешь же!
— Не люблю чистить овощи, резать мясо. Лень, — честно ответил я.
— Он бы готовил суп, будь у него кастрюля достаточных размеров, чтобы в неё корова целиком помещалась, — сказал Люстрик и громко захохотал.
— Не смешно! — сказала печка, — у тебя и так гастрит, а с таким питанием скоро язву заработаешь! Иди давай, замочи собранные грибы и ягоды, будем делать жульен и компот.
— Я не умею готовить жульен, — ответил я.
— Я научу, — успокоила печка.
— У меня по плану сейчас совещание! Брейн-ринг. Мозговая атака!
— Обеду это никак не помешает, — резонно возразила печка.
Ну что же, жульен это вкусно. Особенно под водочку.
— Никакой водочки! — тут же отреагировала печка.
«Ну точно, — тёща!» подумал я и пошёл на кухню, замачивать грибы.
— Адольфа сними, запачкаешь! — крикнула вслед печка.

Сменив куртку «Адидас» на футболку я достал из холодильника сковородку с котлетами, взял две тарелки, на одну из которых положил салат, порезал хлеб и отнёс всё это в спальню. Расставив на столе тарелки и поставив сковородку разогреваться на печь, я принялся с помощью плоскогубцев щелкать набранный фундук для белки. Первую же отлетевшую в сторону часть скорлупы заиграл кот. Как мало ему нужно для счастья! Скорлупа от ореха, фантик, полиэтиленовый пакет, — всё вызывает дикий восторг. Вот бы мне так! Только без кастрации... 

Сложив очищенные орехи на свободную тарелку я уже было собрался отнести их белке, как меня остановил Пижам:
— Ты куда это намылился? Там, вообще-то, ливень.
— К Любке. У меня теперь есть белочка, — похвастался я.
— Ты только сейчас это заметил? — расхохотался Люстрик, — ты ж, алкаш, как жена уехала, так через день синий, как изолента!
— Иди ты! Не белая горячка, а настоящая белка, живая! Любкой зовут. Вот, хотел ей жратвы отнести.
— У меня другое предложение, — сказала пижама, — давай-ка её сюда. Ты вроде как саммит собрался устроить по поводу происходящего в лесу. Она здесь будет очень кстати.
Пижама дело говорит. Заперев кота в комнате жены и надев плащ, я сходил за белкой. Вернувшись обратно в спальню и повесив плащ-палатку на бельевую веревку, я снял с печи сковородку, поставил её на стол и уселся в кресло. Белка, схватив лапками с тарелки один из предложенных ей очищенных орехов, запрыгнула мне на плечо и, вцепившись коготками в футболку, принялась за трапезу.
— Кажется, кворум есть, — сказал я, — объявляю курултай открытым!
— А как же жульен? — возмутилась печка, — ты же сам хотел...
— Остынь, мать, — прервал я печку, — жульен отложим на вечер. Сейчас мне надо понять, что в лесу происходит. Прошу всех участников высказывать свои предположения!

продолжение следует...