Комедиант (на конкурс)

#шестьгрустныхбукв

- Ты бы не мог помочь мне? - спросил Павлик.

Павлик сидел за столом, заваленным справочниками, словарями и старыми журналами, макал гусиное перо в чернильницу и что-то писал.

- Помочь? - переспросил я и закинул полотенце на плечо.
- Да, - кивнул он, не глядя на меня, - я обещал отцу вскопать огород, но не успеваю.
- Вообще-то я собирался на море, - я направился к выходу, но Павлик выставил руку и остановил меня.
- Если поможешь, я попрошу отца не брать с тебя деньги за два дня.

Он произнес это с раздражением, прекрасно понимая, что отцу эта идея не понравится.

Я снял с плеча полотенце и положил на стул.

- Весь огород?
- Конечно не весь, - закатил глаза Павлик, - от малины и до забора. Всего одна сотка. Работы на час.
- Почему сам не пойдешь?
- Ты что глухой? - Павлик прикрыл лицо рукой, - Я же сказал, не успеваю. Завтра мне нужно отправить рукопись, а я до сих пор не придумал, куда вставить эти… 

Тут он сделал паузу, и мне показалось, что он чего-то стыдиться.

- Шесть букв… - сказал Павлик, а затем добавил чуть тише, - грустных.
- Шесть грустных букв? - спросил я.
- Да. В моем случае даже девятнадцать.
- Разве буквы могут быть грустными?
- Не знаю, - ответил он, - я не думал об этом. Мне просто нужно вставить три этих слова, но так, чтобы они не торчали.
- А нельзя их не ставить или написать вместо них… например, пять веселых букв?
- Нет, - покачал головой Павлик, - тогда мне не заплатят.
- Странное условие, но уверен, ты справишься, - я решил подбодрить Павлика, - Мой отчим работал сторожем на металлобазе. Перед тем, как заступить на дежурство, он должен был сыграть в шашки со своим шефом. Отчим терпеть не мог шашки, он постоянно жаловался нам с матерью, что его тошнит от всех этих игр, но все же подчинялся правилам. Он приносил себя в жертву так же, как приносят себя в жертву миллионы людей. Это нормально. Так и о чем ты пишешь?

Павлик, наконец, отвлекся от своей писанины и посмотрел на меня. Он вглядывался в мое лицо, будто хотел понять, не собираюсь ли я украсть его идею. Наверное, он не разглядел во мне писательского таланта, поэтому без лишних вопросов выдал мне несколько страниц и предложил занять на время писательское кресло. 

Все писатели делятся на два типа, на тех, кто хочет видеть реакцию читателя, и тех, кто не хочет. Павлик принадлежал сразу к обоим типам: он смотрел в окно, но постоянно оборачивался, пытаясь угадать, какие строки я сейчас читаю. Отсутствие реакции на прочитанное, казалось, причиняло ему физическую боль. Он то и дело говорил что-то вроде «это пока так… набросок» и «тут я, конечно, еще усилю». 

- Я почти ничего не разобрал… - произнес я и положил рукопись на стол, - тут повсюду твердые знаки.

- Это для аутентичности, - важно пояснил Павлик, - я пишу рассказ о комедианте, который жалуется на то, что никто не понимает его шуток. Все это происходит в дореволюционное время, поэтому я решил полностью погрузиться в эпоху, даже прикупил себе чернильницу и перо.
- Ты что умеешь писать на… на дореволюционном?
- Что там уметь… - пробубнил он, - просто добавляй твердый знак в конце и все.
- Но ты добавляешь его даже после гласных.
- Что поделать, - развел руками Павлик, - дикари.
- Пойду копать, - сказал я.
- Да-да… конечно… спасибо, - затараторил писатель, - лопаты в сарае. 

Я вышел из дома и направился в огород. На соседнем участке за рабицей, увитой хилым плющом, стоял дед. Дед был полностью поглощен поливом. Старческая рука уверенно держала шланг, направляя струю в центр небольшого озера. Озеро постепенно разрасталось и затапливало грядки с картофелем. 

- Привет, Денис, - раздался женский голос.

Возле сарая на корточках сидела тетя Марина. Она подрезала малину и отмахивалась от ос. 

Эта женщина появилась в доме всего месяц назад. Дядя Миша представил ее сыну и сказал, что отныне она будет частью семьи. Тетя Марина все еще чувствовала себя не в своей тарелке. Она хваталась за любые дела, чтобы никто не смел подумать, будто ее устраивает роль нахлебницы. 

- Павлик все пишет? - спросила она.
- Пишет, - ответил я.
- Мда… - Тетя Марина отрезала ветку и кинула ее в ведро, - Павлик хороший мальчик, только немного… странный. Такая духотень, а он сидит с этим пером, еще и окна закрыл. Я хотела включить ему кондиционер, а он как вскочит и кричит мне: «Какой кондиционер! В девятнадцатом веке не было кондиционеров!»
- Это для аутентичности, - пояснил я, - он пытается проникнуться атмосферой того времени, а окна закрыл, потому что его герой живет на чердаке.

Тетя Марина ухмыльнулась.

- Ага, как же. Посидел, помучался минут двадцать, а потом включил. Вот увидишь, сейчас пригреет, и он снова полезет за пультом. А ты чего не на море? Завтра обещают дожди.
- Павлик попросил меня вскопать огород, - объяснил я.
- Хо-хо, - наигранно засмеялась она, - можешь расслабиться, я уже все сделала. Встала с утра пораньше и вскопала.

Мы замолчали. Я думал о тысяче рублей, с которой, скорее всего, мне придется расстаться. В то, что тетя Марина не растреплет всем о своем утреннем подвиге, верилось с трудом.

- Ты выглядишь расстроенным, - сказала она, - неужели так хотел покопать?
- Не то что бы, - ответил я, - просто мы заключили с Павликом договор, я вскопаю огород, а он поговорит с отцом, чтобы тот не брал с меня оплату за проживание.
- За две недели? - брови Тети Марины взлетели на лоб, а рука потянулась проверять сердце, не перестало ли оно стучать.
- Нет. Всего за два дня, - успокоил ее я.

Тетя Марина задумалась.

- Если поможешь мне в одном деле, скажу Мише, что огород вскопал ты, - сказала она.
- Каком деле?
- Совершенно пустяковом.

Она зашла в дом и вышла оттуда минут через десять с пакетом. Все это время я смотрел на деда, который продолжал заливать огород. Старик оставался таким же сосредоточенным, ни увязшие в грязи ноги, ни палящее солнце не могли отвлечь его от столь важного дела.

- Здесь деньги и список продуктов. Управишься за час, - сказала тетя Марина.

Я согласился, засунул пакет в карман шорт и вышел на улицу. Когда я добрался до магазина и прочитал список, стало ясно, часом тут и не пахнет. Почти для каждого продукта был установлен диапазон свежести. Автора списка категорически не устраивали обычные сроки годности, выбитые на упаковке. Приходилось постоянно вглядываться в мелкие цифры и делать расчеты. Через полчаса я решил игнорировать предписания. Теперь я полагался лишь на удачу и совесть работников магазина.

Дело наконец сдвинулось с мертвой точки и вскоре я уже стоял у кассы.

Тетка задумчиво пробивала продукты и подозрительно посматривала на меня.

- Надо же, - произнесла она, принимая от меня деньги, - ни одного акционного товара. Вы приехали из Москвы?
- Из поселка Раздолье, - ответил я.

Кассирша отдала мне сдачу и полезла за телефоном.

Я тащился с набитыми под завязку пакетами по узкому тротуару. Отдыхающие огибали меня как огибают речной остров потоки воды, стремящиеся исчезнуть в море.

- Ты идешь не в ту сторону! - закричал мне в лицо подросток с татуировкой кораблика на запястье, - Ты что не знаешь, на небе только и разговоров, что о море?
- Откуда мне знать, - ответил я, - я там еще не был.

Ручки пакетов превратились в острые нити, пытающиеся отрезать мои пальцы. Метров через двести я сделал первый перерыв. К концу пути перерывы становились все дольше и чаще. Если бы я шел на голгофу и мне бы предложили на выбор нести крест или пакеты, я бы выбрал крест.

- Что-то ты долго, - сказала тетя Марина. Она открыла калитку и протянула руку.

Я решил отдать ей творог, который выбрал в самом начале. Тетя Марина надела очки, изучила упаковку и спросила: 

- Остальное можно не проверять?
- Как хотите, - произнес я как можно более равнодушно.
- Я не параноик, - дружелюбно улыбнулась она, - просто в этом магазине тебе всегда пытаются подсунуть что-нибудь испорченное. Я знаю об этом, потому что сама работала там.

Я занес продукты в дом. Тетя Марина тут же принялась запихивать все в холодильник. Она делала это так быстро, будто от секунд действительно что-то зависело. Я вернулся в зал за оставленным полотенцем. Павлик по-прежнему сидел за столом. Он ел бутерброд и продолжал писать. Гудел кондиционер, жужжала муха, чавкал писатель, но все эти звуки были лишь пищей для шума прибоя, доносившегося то ли с моря, то ли с соседского участка, где вместе с урожаем тонул обезумевший старик.

***

Дядя Миша стоял на крыльце и курил. Я закрыл за собой калитку и попытался проскочить в дом, но мамин брат взял меня под руку и отвел в сторону, хотя рядом никого не было.

- Слушай, - сказал он почти шепотом, - не подумай, я не жадный. Просто летом эта комната приносит мне тысячу рублей в сутки. Я беру с тебя символическую плату, всего пятьсот рублей, поскольку ты мой племянник, но, оказывается, и это тебе не по карману.
- Мне по карману, - возразил я. 
- Да? - удивился дядя Миша, - Павел сказал, что ты попросил не брать с тебя деньги за два дня. Ты якобы обещал вскопать огород и оценил эту услугу в тысячу рублей. Но как мне сказала Марина, огород вскопала она.

Мне захотелось собрать свои вещи и навсегда покинуть эту страну лжецов, но идти было некуда.

- Вообще-то все было не так, - сказал я и покраснел.

Я попытался объяснить, как все было на самом деле, но моя история не произвела должного впечатления.

- Вот так вот значит вы оцениваете мое гостеприимство, - обиженно произнес дядя Миша, - я буквально задаром отдаю свою самую просторную комнату почти что с евроремонтом, а они считают, будто делают мне одолжение, просто сходив в магазин. 

На кого больше обиделся хозяин дома, на сына, свою возлюбленную, на меня или мою мать – я так и не понял. Дядя Миша затушил сигарету и зашел в дом. Я постоял с минуту и проследовал за ним.

***

Мы ужинали вместе, но при этом были разделены невидимым барьером. Я ел лапшу с сосисками, в то время как все остальные наслаждались стряпней тети Марины.

Лишний, абсолютно ненужный и даже вредный для этой семьи, я должен был улететь отсюда как воздушный шарик, но магия родственных связей удерживала меня за столом. 

- Если это комедия, то почему тогда буквы грустные? - обратился дядя Миша к сыну.
- Откуда мне знать, - Павлик почесал за ухом вилкой, - мое дело, как художника, придать всему этому такую форму, в которой эти три слова будут смотреться частью конструкции, и я это сделал.
- Получается все будут писать об одном и том же?
- Ты не понимаешь, - покачал головой писатель, - концептуальную вещь видно сразу. Вот увидите. Завтра все перепечатаю и отправлю. Под самый занавес. Поставлю жирную точку.
- Как говорил Штирлиц, запоминается последнее, - поддакнула тетя Марина.

Павлик запихнул кусок котлеты за правую щеку, отправил ложку салата за левую, помахал всем рукой и отправился спать.

- Ну что, Денис, успел искупаться? - спросил дядя Миша.
- Успел, - ответил я.
- Ну вот и хорошо. Мать будет рада, а то заладила, ребенок моря никогда не видел, возьми, говорит, к себе. А я ей говорю, у меня сейчас сезон, Оксана. Приехал бы осенью, никто бы и слова не сказал. За так бы пустил, живи хоть месяц.

Я молча доел лапшу, выкинул пластиковую тарелку в мусорное ведро и ушел в свою просторную комнату, оставив влюбленных наедине.

Часа через два после трапезы в доме начались волнения.

- Ты себя хорошо чувствуешь? - ко мне в комнату заглянуло бледное лицо тети Марины.
- Да, - ответил я.
- А вот мне не очень, - сказала она и вытерла рукой пот со лба, - да и Мише тоже не здоровится.

Она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, но убежала. Звуки, долетавшие из туалета, свидетельствовали о том, что тетя Марина отравилась. Спустя несколько минут к ней присоединился дядя Миша. Оставалось только догадываться, каким образом они делили единственный в доме унитаз.

Беготня по дому продолжалась до поздней ночи, в зале то и дело включался свет, слышались стоны, проклятия, шуршали блистеры. 

Наконец все звуки затихли и стал слышен лишь храп Павлика. Недуг обошел писателя стороной. Он сладко спал, не подозревая о произошедшей трагедии.

***

В туалете было необыкновенно чисто. О печальных событиях напоминало лишь переполненное мусорное ведро.

Туалетной бумаги нигде не было. Все что мне удалось найти — это обрывок листа рядом с унитазом.

- Концептуальную вещь видно сразу, - повторил я слова Павлика вслух.

С мятого куска бумаги на меня смотрели шесть грустных букв.

КОНЕЦЪ