Мы едем, едем, едем

Савелий проснулся на полу. Расстояние, которое отделяло его организм от кровати, не превышало метра. Из чего, путаясь в мыслях, он сделал вывод, что вчера капитально перебрал. С трудом поднявшись, он потерял равновесие. Траектория, по которой отправилось в полет тело Савелия, была замысловатой.

Сначала он въехал в стену, и оторвал картину с изображением моряка, мечтающего о сиськах. Отскочив от стены, он с мычанием продолжил свое движение в сторону тумбочки. Завалив банку с засохшим букетом, Савелий всей массой устремился на шкаф, который радушно приветствовал его открытыми дверями. Шкаф оказался конечной остановкой на пути следования тела.

На грохот к комнате Савы приближалось другое тело. Родитель, а по совместительству и собутыльник, Прохор Геннадьевич Бородавкин, неуверенно преодолевая сопротивление воздуха, шел на помощь. Проходя через зал, он посмотрел на свою жену, лежавшую на диване со скрещенными на груди руками. Взгляд ее был устремлен в потолок. Складывалось впечатление, что она видит там какое-то изображение, вроде картины «Тайная Вечеря» и завороженно ей восхищается.
Прохор Геннадьевич томно посмотрел на потолок, и ничего там не узрев, плюнул, продолжив свой нелёгкий путь.

— Сава, сынок, ты что? — качаясь в дверном проеме, папа вопрошающе смотрел косыми глазами на отпрыска.
— Спилотировал неудачно, — из-под кучи тряпок вещал Сава.— Полноте вам пялиться, папа! Подайте, что ли, руку.
Перед тем, как подать сыну руку, Прохор Геннадьевич с грустью посмотрел на валявшуюся на полу картину.
— Коля Глушенков исполнил... Кореш мой забубенный. Покойничек. Эх, бл@... — отец нагнулся, чтобы помочь встать Савелию и сам упал как подкошенный.
— @баныйсукабл@тьврот!!! — прохрипел он. Но в ту же самую секунду, когда понял, что, в принципе, упал удачно и даже ничего себе не отбил, он решил полежать немного рядом со своим чадом перед попыткой подняться.
Полежав пару минут, Прохор Геннадьевич повернулся к уже засыпающему сыночку:
— Сава, а что с Юрием Сергеевичем делать будем?
— А кто это? — Савелий лениво открыл правый глаз.
— Как кто? Участковый наш! — ответил отец, и, немного подумав добавил, — Бывший.
— Бывший? И что с ним делать-то надо, папа? Что-то я не пойму вашего каверзного вопроса. — Савелий приподнялся и, опершись на локоть, сверху смотрел на отца.
— Не поймет он... — Прохор Геннадьевич медленно встал, поднял картину и повесил ее на место. — Х@ль тут непонятного? Избавляться нам от него надо. Я вот что думаю: надо его с крыши сбросить. Дескать, шел человек, проверял все ли на крыше в порядке, споткнулся и полетел с высоты пятого этажа. Бывает.

Глаза Савелия округлились до неприличных размеров. Он встал. Уверенно.

— Папа ты в своем уме? Какая крыша, какой участковый?!
— Иди, полюбуйся, какой. На кухне лежит, х@йло п@здопротивное. Тобой, кстати, усыпленный. Чё ты вылупился? Вчера зарядил этому жлобу молотком по @блищу, а сейчас мне тут цирк устраиваешь.
— Кто? Я?!
— Нет. Мамка твоя полоумная. Ты и зарядил.. Я с утра кровищу смыл и попробовал его топориком разрубить, что бы покомпактнее сделать. Х@й там. Топор тупой, п@здец. Ток кости ему поломал. Вот я и говорю, давай его на крышу затащим и скинем. Ну, чтобы все правдоподобно выглядело...

Савелий сел на кровать. Бледный вид и трясущиеся руки говорили о надвигающейся истерике.

— А эта дура ночью ему пыталась отсосать. Я ей говорю: — Зой, он же мертвый. А она мне, мол, он мертвый круче, чем ты живой. Ну не сука, а? Пришлось сковородой ей по чану проехаться. В чувства, так сказать привести. Сейчас вон отдыхает лежит. Кино смотрит на потолке.
— Да что ты говоришь такое? Ну, пили вчера... Футбол смотрели... Дальше не помню. — Сава нервно кусал пальцы. — Да не мог я такого сделать, не мог!!! С какого его было молотком бить?
— А с такого, что он вчера тебе заявил, что Лидку твою еб@л намедни, и пришел к нам, чтобы сказать тебе, что у них любовь. Ну, и сам понимаешь... Третий лишний.
— Да что ты городишь такое, @банный же ты в рот?!!

Савелий вскочил, оттолкнул отца, и, слегка шатаясь, выбежал из комнаты. Вернулся он быстро.

— А где мент то?— испуганно спросил он.
— Что обосрался? — отец лукаво усмехнулся. — Да пошутил, я ёбти!

Сделав большой выдох, Савелий неодобрительно покачал головой.

Прохор Геннадьевич достал из пачки «Беломора» папиросу и протянул сыну. Тот, трясущимися руками, с трудом прикурил.

— Ты, Савушка, не серчай. А как тебя взбодрить-то было? Вон у матери заёб очередной, допилась. Надо опять в дурку везти. Я в гавно. А ехать надо, сам понимаешь.
— Спасибо, папа! Взбодрил...

Час спустя убитый в хлам мотоцикл «Урал», с тремя фигурантами в «арбузных корочках», выехал из города и направился в сторону поселка Матросы, где находилась больница для душевнобольных.

Единственную даму в этой веселой компании, Зою Леонидовну Бородавкину, заботливые муж и сын отвозили туда в четвертый раз.