ФАНТАСТИЧЕСКОЕ (часть 6)

На самом деле я даже приблизительно не представлял, насколько «попал». К вечеру заговорил и чайник, и люстра, которая, если верить Пижаму, будучи копией части моего сознания, тоже считала себя мужского рода. Я предложил ей (или ему?) назваться Светильник, но люстра это отвергла и мы сошлись на имени Люстрик. Заговорили подушки, одеяло, кровать и всё постельное бельё. Заговорил топор, которым я рубил дрова для печки. Правда разговаривал он односложно: «Да», «Нет», «Чушь», лишь иногда разнообразив свой лексикон двумя слогами: «Фигня», «На хрен», «Дебил», а один раз даже выдавил из себя трехсложное «Кра-со-та!». Заговорила лестница на второй этаж, хотя её словарный запас, ввиду слишком кратковременного соприкосновения с человеческим сознанием, — когда я летел по ней кубарем, — ограничивался матюками. Всё, на что она была способна, это не к месту вспомнить о какой-то матери.

Печка некоторое время поражала меня тем, что проявляла просто чудеса эрудиции, пока Пижам не напомнил, что дрова я разжигал листами, вырванными из полностью разгаданных сборников сканвордов. Люстрик хохмил, травил старые анекдоты и сам же над ними дико хохотал. Чайник, подключенный к «умному дому», закипая, насвистывал то «Во саду ли, в огороде», то песенку герцога Мантуанского из «Риголетто». Маленькая декоративная подушка для дивана, которую облюбовал кот, периодически мяукала, получив, вероятно, от четвероногого хищника часть его сознания. По мнению Пижама, всё это избавляет меня от необходимости сдаваться психиатрам: я уже в сумасшедшем доме, у себя на даче!
Пожарив картошку с рыжиками и накрыв сковородку крышкой, я вернулся к себе в комнату. Кровать вела беседу с покрывалом и подушкой:
— Поднимаюсь я, значит, с чердака в подвал и вижу: между печеньем и ружьем, возле магнитов второго кольца синхрофазотрона, стоит Жириновский с лопатой и излучает прогноз на позапрошлый год, и ты знаешь — всё сходится...
Я не стал дальше слушать эту околесицу и обратился ко всё ещё висящему на прищепках Пижаму:
— Что за ахинею она несёт?
— Ну а что ты хочешь от кровати? На ней до тебя спали и бабка, и дед, и тёща с тестем, и прочие родственники. Сны у всех разные. А ты ещё и днём на ней валяешься, смотришь телевизор. Вот тебе и результат: чердак, подвал, ружье, печенье, синхротронное излучение и Владимир Вольфович. Ты ещё не слышал, что она тут полчаса назад задвигала, когда по «Первому каналу» передавали ток-шоу. Ничего удивительного в том, что у неё каша в голове.
— Какая может быть голова у Кровати? — изумился я.
— Не придирайся к словам. Это я образно, — ответил Пижам, — печка, кстати, потухла, пока ты грибами занимался. Надо бы заново растопить, ночью заморозки будут.
— А чего её топить? Кинул в речку, сама утонет, — послышался сверху голос Люстрика, а затем его дурацкий хохот.
— Знаешь за что Каин Авеля убил? — спросил я, подняв голову.
— Эээ... Приревновал вроде, — с сомнением в голосе ответил Люстрик.
— Нет. Тот рассказывал бородатые анекдоты, — сказал я и принялся растапливать печь.
Тем временем беседа между подушками и кроватью приобретала всё более безумное направление. Хвала небесам, что с женой мы спим в разных комнатах по причине моего неспокойного сна: я часто просыпаюсь, кашляю, короче, мешаю спать. Поэтому кровати, подушки и постельное бельё у нас разные. В её комнату заходить даже думать не могу, знать не хочу, какие «тараканы» у неё из подушек могут вылезти. Кстати...
— Эй, Пижам! А жена моя, когда приедет, будет вас всех слышать?
— Понятия не имею. Впрочем, муж и жена — одна сатана...
— Хорошо. Теперь поясни, правильно ли я понял, что слышу только те предметы, которые имели близкий контакт с человеком, точнее, с его головой?
— Правильно. Если ты заметил, холодильник, микроволновка, буфет, самовар, табуретки, столы и многое другое, не разговаривают.
— Заметил. Ещё заметил, что из одежды молчат штаны, носки, ботинки, тапочки... И трусы, слава богу, тоже.
— Я прошу меня извиняйт, — послышался голос Адольфа, — я хотеть говорить вместо ваш нижний белъё и штаны. Не могли бы вы после туалета тщателнее... эээ... стряхивать?
Люстрик расхохотался. Я густо покраснел.
— Да я, это...
— Теперь как я! — осипшим голосом, подражая Джигарханяну, Люстрик процитировал фразу из известного мультфильма и снова захохотал. Мда... Ну, немец, ты даешь! Подтянулся в русском языке, блин...
— Обещаю впредь быть аккуратнее. А что насчёт кепки, Пижам? — поспешил я перевести разговор на другую тему, — она-то вообще должна быть прям точной моей копией!
— Так и есть, — ответил Пижам, — сам убедишься, когда наденешь.
«Буду ходить без кепки, пока это возможно», подумал я.
— Давайте теперь разберёмся с вашим кругозором. С пижамой мы уже всё выяснили, ему с разной степенью детализации видно аж до Садового Кольца, это где-то шестьдесят километров по прямой. А тебе, Адольф?
— Я хорошо видеть Херцогенаурах, Бавария, — ответил спортивный костюм.
— Дай догадаюсь, там штаб-квартира Adidas?
— Jawohl.
— А здесь, поблизости?
— Nichts. Практически ничего. Я видеть то же, что и вы, когда меня надевайт.
Не густо. Впрочем, для костюма — более чем достаточно.
— Печка, а ты что видишь?
— Я вижу кухонный гарнитур, кастрюли, сковородки, тарелки, ложки, вилки, чашки. Холодильник. Сарай с дровами.
— Понятно. Так сказать, по специальности... Люстрик, а ты?
— А я комнату вижу, — ответила люстра.
— И всё?
— А мне больше и не надо.
Понятно. Опрашивать кровать, увлеченно болтающую с подушками, я не стал. Она и так чепуху мелет, какой смысл в её зрительных способностях? Я снял пижаму с верёвки.
— Ну что, пора спать?
— Пора, — ответил Пижам, — облачайся в меня. Включай звук на телевизоре, кровать сразу заткнётся. Утром продолжим общение.
«Так себе перспектива», выключая свет подумал я и, одевшись в пижаму, лёг на притихшую кровать...

пока хоть кому-то интересно, что же будет дальше - продолжение будет следовать)))