— Ну, раз клиент дозрел, пусть пишет отказ. Дело с возу — нам легче — картинно разводит руками Паша. — Кстати, есть информация, что журналисты будут на суде, так что показательный приговор обеспечен. Как и предполагалось, укатают по полной. Прикинь, адвокат Хайруллина сказал, что этот кадр держится героем — во дурак-то. Раскаяния ни в одном глазу. Блатует. Мол, терпила лох. Подельники уроды. Жена сука — дачки редко носит. Сокамерники козлы. Короче, все кругом виноваты. А он сел по недоразумению. Жертва обстоятельств. В общем, освоился. Память короткая — рёбра видать зажили быстро... Твой-то как?
— На психотделение перевели, с диагнозом «установочное поведение».
— Головушкой поехал?
— Типа того. Заявил, что в суде пожизненное себе попросит.
— Сильно. А что мать?
— Мать плачет, просит не отказываться от его защиты. Говорит, сын не в себе, не слушайте его.
— А когда терпилу линчевали — в себе был?
— Она говорит, он когда пьяный — дурной, крышу сносит — отцовская генетика. Трезвый он такого никогда бы не натворил.
— Ой ли. Пролетарский район. Видел я тамошний генофонд. Быдлюки в спортивных костюмах с оловянными глазами, грызущие семечки. Накосорезили эти ребята с рабочей окраины по полной...
В общем, выходи-ка ты из этого дела, пока не поздно, пока судьба шанс даёт. Тем более, что гонорарами заоблачными тебя они не балуют.
— Не могу, Паша. У меня обязательства перед его матерью.
— Да не дури. Все тебе говорят: этим двоим — кирдык. Пыжа получат. Неужели думаешь, что суд за вами поведётся, статью перебьёт? Ага, щас!
— Не думаю. Но всё необходимое для этого сделаю. Взялся — надо довести до конца.
— Лавры Давыда покоя не дают? Давыд был последний романтик. Все дела через сердце пропускал. И где он сейчас? Адвокаты его типа уходят в прошлое. Да и мы с тобой скоро в тираж выйдем. Пришли другие времена, другие адвокаты. Поколение некст — не чета нам. У них другая идеология — любой каприз за ваши деньги. За большие бабки дьявола отмажут. И педофила перед судом отмоют. Им главное не защитить — отмазать. Только бабло плати — да побольше.
— Да брось, не все такие.
— Не все. Но таких уже много. Племя неисчислимое. Как говорил кто-то из классиков, бывали времена и хуже, но тока не было подлей...
Вечереет. Вот оно — начало августа с неизменным ненастьем. Настроение под стать погоде — на голову давят свинцовые тучи. Скоро ливанёт. И я по-быстрому затряхиваюсь в троллейбус, еду к другу Мите Горелову. Такая традиция: если плохо — надо ехать к другу. Друзья от остальных тем и отличаются, что они с тобой всегда — и в беде и в радости. Митя умён и житейски очень мудр. Уж меня-то мудрее точно. Ещё не знаю, что скажу ему, но не о деле. Не хочу грузить его всей этой фигнёй. В крайнем случае, посидим, помолчим, выпьем — уже легче.
Митя живёт в получасе езды от меня. И если есть потребность выговориться, пожаловаться на жизнь — как говорится, милости просим. Никогда не отмазывается занятостью, всегда гостеприимен. И это при том, что в отличие от меня, семейный человек — жена и две дочери. Митя репетитор английского — далёкий от моей профессии человек. И слава богу. Впрочем, адвокатских баек из моей практики наслушался выше крыши.
Внешне Митя сильно машет на актёра Марьянова, только с бородой. На мой звонок молча открывает дверь. Прохожу, обмениваемся рукопожатием. С кухни слышен писк чайника со свистком. Слава богу, в квартире он один. Родные, судя по всему, на даче.
Даже не знаю, с чего начать разговор, только не о деле:
— Слушай, а как тебе живется на первом этаже? Колдыри дворовые воплями по ночам не достают?
— Бывает. Но отношусь к этому спокойно. Я неприхотлив. Удобнее чем Диогену в бочке — уже хорошо.
— Да ты философ.
— Угу, доморощенный. Ладно, выкладывай с чем пришёл, не темни.
— Да так. На луну выть хочется. Если честно.
— Так давай накатим. У меня есть. Вместе повоем. Или у тебя разговор на трезвую голову?
— Знаешь, — решаюсь, — пожалуй, на трезвую.
— Ну тогда чайку.
Господи, который по счёту человек вынужден выслушивать от меня весь этот кошмар...
— Витя, ты же знаешь, я в этих вопросах несведущ, дилетант. Могу судить с общечеловеческих позиций, с высоты лишь своего жизненного опыта, а это весьма и весьма субъективно. Устроит?
— Вполне.
— Тогда давай поговорим о высоком.
— А давай.
— Вот скажи, высокий профессионал, какая миссия у адвоката на этой земле?
— Защищать людей.
— Вот и защищай. Адвокат он по сути своей кто? Спасатель. Твоё дело спасать, а ты ищешь пути как из этого дела выйти, бросив тонущего клиента.
— Так он ведь сам хочет от меня отказаться...
-А он сейчас очень адекватен-то, в нынешнем его состоянии? Он где, на психотделении?
— Да.
-Скажи, а нанимал тебя кто, его мама?
— Да. Договор заключал с ней.
— Но ведь у тебя же тогда был выбор: брать это дело или не брать. И ты взял — значит, обнадёжил его маму — родственницу твоего армейского друга. Мать согласна, чтобы ты вышел из дела?
— Нет, плачет, просит, чтобы остался.
— Знаешь, при таком положении, цепляться за его отказ — это искать повод слиться, прости за мой французский. Нет, по закону ты прав: клиент отказался, ты умыл руки, и вышел из дела. А по совести?
Неля правильно заметила: общественное мнение здесь на стороне потерпевшего. В суде будет ад. Если честно, и мои симпатии тоже на стороне погибшего. Все нормальные люди — против них. Но ты, как адвокат, знаешь, что в этом деле есть нюанс, который может изменить ситуацию, и помочь твоему подзащитному — пусть даже этот шанс невелик.
Витя, при таком раскладе, могу посоветовать одно: честно делай своё дело — даже если весь мир против. В общем, решай сам. Слушай свою совесть. Она подскажет.
Совсем стемнело. Еду обратно домой в троллейбусе. По стеклу барабанит дождь: «Дождик чертит линейку косую, я на окнах твой профиль рисую...». Надо позвонить Неле — вот кто единственный лекарь ран моих душевных. Впрочем, хватит, совсем изнылся, жалея себя. Такой нытик молодой женщине не нужен — бросит нафиг. Стойко надо переносить все тяготы, Виктор Николаевич. Завтра с утра — шагом марш в СИЗО к клиенту. Как говорил известный литературный герой, заседание продолжается. А сейчас добраться до дома — и свалиться в койку. Всё остальное — завтра утром...
— Алло, юридическая консультация? Доброе утро, с кем общаюсь?
— Доброе утро, дежурный адвокат Сидоров Павел Сергеевич. Слушаю Вас.
— Звонит майор Павлов — начальник оперчасти СИЗО-1 Могу попросить к телефону адвоката Соломина?
— Его сейчас нет на месте. У Вас для него информация? Что-нибудь передать?
— Меркулов Юрий Петрович его клиент?
— Да. А что случилось?
— Самоубийство. Повесился в камере психотделения.
— Когда??
— Сегодня ночью...
Утро выдалось хмурым и дождливым. Иду в СИЗО по набережной. С Невы дует холодный ветер — первый предвестник осени.
Надо как-то убалтывать и спасать Меркулова. Ничего, как-нибудь уболтаю. Взгляну в глаза, встряхну, вдолблю в его бестолковую башку, что жизнь не кончилась, впереди суд, и надо держаться — хотя бы ради матери.
Как бы там ни было, люблю я эту треклятую работу. И клиентов этих — дай бог им здоровья, корова их задери...
«Честно делай своё дело — даже если весь мир против» — вспоминаются Митины слова.
Дождь льёт не переставая. Подхожу к воротам СИЗО, жму кнопку звонка.
Противно лязгает железная дверь, пропуская меня на территорию тюрьмы.
