Прованс

36-летний профессиональный повар Максим Миролюбов зарабатывал на жизнь тем, что готовил закуски во французском ресторане «La Provence» в провинциальном городке. Он мастерски владел ножом на кухне, разбирался в винах, хорошо знал вкусы постоянных гостей ресторана и всегда мог угодить тем, кто зашел впервые.

Максим много работал, учился у лучших поваров в столице и за рубежом. Он часто экспериментировал с рецептами, стремясь к упрощению приготовления блюда, сохранив его оригинальный вкус. На собственное «вооружение» он брал только самые лучшие и проверенные временем рецепты.

Очень скоро Максим дослужился до су-шефа, а еще через год сменил своего наставника на посту шеф-повара ресторана. Положительные отзывы критиков благоприятно откликались на его репутации в кулинарном мире. Его имя стало известным, ресторан пользовался популярностью и приносил деньги. Жалования, которое получал Максим за свою работу, с лихвой хватало на содержание жены и восьмилетней дочери. Каждый месяц Максим регулярно откладывал небольшую сумму денег и хранил их в старой деревянной шкатулке с хохломской росписью. Шкатулка эта вместе с домом, в котором он жил со своей семьей, достались ему от бабушки. Некогда это была летняя дача в тихом поселке, где жила интеллигенция. Сейчас же, дом Миролюбовых остался чуть ли не единственным во всем поселке в своем истинном историческом облике. Все соседние дома вокруг были снесены или перестроены по современным проектам.

Жена Максима, Ольга, была очарована домом и упросила супруга не поддаваться модному веянию, а наоборот, восстановить дом и содержать его в том виде, в котором он был задуман его первым хозяином почти сто лет назад. Больше всего в доме ей нравилась небольшая проходная комната с выходом на веранду, с которой можно было наблюдать восход солнца. Мебели в комнате было мало: буфет, стол, четыре стула и пианино. Над столом висела лампа с тканевым сиреневым абажуром и бахромой.

Буфет из черного дерева выделялся на фоне светлой комнаты и был уникальным сам по себе. Его сделали по индивидуальному заказу госпожи Миролюбовой сразу после завершения строительства дома. А главной особенностью буфет было наличие потайного ящика, о котором теперь знал только Максим. В нем он прятал свою шкатулку с деньгами, так же, как и его бабушка когда-то. Она прятала деньги от деда и тайно выдавала их понемногу своим внукам на разные сладости и шалости. Дед так и не узнал о существовании этого тайника, хотя наверняка что-то подозревал.

Пять лет подряд Максим почти ежедневно ездил на работу из поселка в город. Времени на дорогу уходило много, два часа в обе стороны. Ресторан работал допоздна, а потому домой Максим возвращался под утро. Стараясь не шуметь, он заглядывал поочередно в комнаты, в которых спали жена и дочь, и убедившись, что с ними все в порядке, шел на кухню и варил себе кофе по-турецки. Ему больше нравился аромат, нежели вкус самого напитка. Сладкие и терпкие пары кофе его бодрили и помогали собраться мыслями. Максим с чашкой горячего кофе обыкновенно садился за обеденный стол в комнате или на веранде и думал, встречая рассвет. Думал о семье: о их будущем и чем его обеспечить; о работе: к чему еще стремиться, каких вершин еще достичь; и о себе: что еще должен успеть сделать в своей жизни. С восходом солнца Максим оставлял почти полную кружку с остывшим кофе на столе и готовил завтрак на троих, заваривал чай с мятой.

Ольга на работу не ходила, занималась домом, следила за порядком и воспитывала дочь. Девочке при рождении дали имя Аня или Анюта, как любил называть ее Максим. На правах отца имя выбирал он сам, не взирая на все домыслы, предрассудки и злые языки. Он души не чаял в дочери, вот только времени они проводили вместе мало: пара утренних часов, да редкие выходные. Максим и не заметил, как девочка выросла. Одна лишь работа занимала всю его жизнь. Ольга видела как он молча переживал по этому поводу.

Но все это осталось в прошлом. Жизнь внесла свои коррективы, сделала пируэт и откланялась со злобным оскалом усмешки.

Уже почти два года Максим не работал. Он не мог работать. Чтобы прокормить семью, Ольге пришлось вернуться к клавишам и нотам, снова сесть за инструмент и учить детей музыки. Она устроилась в местный дом культуры, давала частные уроки игре на пианино на дому. Средств на жизнь хватало с трудом. Ольга часто засыпала на мокрой от слез подушке рядом со своим мужем, известным шеф-поваром, с искалеченным телом, жизнью и душой. Когда было совсем тяжело, Максим открывал свой тайник пока никто не видел, вынимал немного денег и подкладывал их то в кошелек, то в сумочку, то в карман пальто Ольги. «Вот и пригодились, — сдавленным шепотом говорил Максим, поглаживая трясущимися пальцами шкатулку. - Не на хлеб я копил. На жизнь. А оно вон как вышло».

Свыкшись с новыми обстоятельствами, одним осенним днем Ольга бегала по дому и суетливо собиралась.

— Так-так-так-так-так. Я уже опаздываю, — говорила она, одновременно застегивая сережку в ухе и обувая сапожки. — У меня генеральная репетиция перед концертом. Максим, отведи Аню в школу и положи ей с собой еды на полдник. Так-так-так-так-так. Вроде все. Ничего не забыла. Ух, красота! Все! Всех целую, всем пока. Буду вечером!

Хлопнула дверь, наступила тишина.

Максим посмотрел на дочь. Попытался улыбнуться. Не вышло. Улыбка на небритом лице получилась вымученной и кривой. Дочь смотрела на отца снизу вверх исподлобья, не улыбалась, но и глаз не отводила.

— Ну что, Анюта, готова? - наконец спросил Максим. Голос его был низкий и хриплый.

— Почти, - протянула девочка и убежала к зеркалу расчесывать волосы.

— Я тебе сейчас еды положу. Что там мама приготовила?

— Я не знаю.

Максим прошел на кухню и открыл холодильник. Полки были полупустые. На самой верхней он нашел два пищевых контейнера. В одном лежали две заветренные сосиски. В другом овощной салат с майонезной заправкой. Лицо Максима перекосилось от одного его вида. Нерешительно он поднес контейнер с салатом к носу. Резкий, кислый запах заставил Максима отстранится, чуть не выронив контейнер из рук.

— Что за отрава. Нет, этим я свою дочь кормить не позволю, — проворчал Максим, но тут же подумал, что именно этим они и питались последние два года. — Как я мог этого не замечать до сих пор?

— Мы не сильно опоздаем, если немного задержимся? — громко спросил Максим.

— Первым уроком у нас математика, — ответила Аня, забегая на кухню. — Если и совсем ее пропустим, я не расстроюсь.

- Ишь ты! Не расстроится она. А учиться кто будет?

— А я и учусь, задачки решать умею. Лучше всех в классе, кстати.

- И таблицу умножения знаешь наизусть?

— Конечно знаю. Мы ее еще три года назад выучили. Пап, ты чего? — заулыбалась девочка.

— Три года… — озадаченно проговорил Максим сам себе, задумавшись. Затем оживился. — Ладно, подожди меня минут десять и пойдем. Я тебе полдник новый сделаю.

«Так, — думал Максим. — Что мы имеем? Хлеб, сыр, томаты… Где-то паштет еще был. Попробуем что-нибудь придумать». Медленно, очень медленно он вынул искалеченную правую руку из кармана, размял пальцы и взялся за нож. Вес ножа показался Максиму настолько большим, что он уронил его на стол. Поморщившись, он попробовал снова взять нож в руку. На этот раз получилось лучше, но при этом его руку пронзила острая боль от кончиков пальцев до затылка. Нож в руке задрожал. Максим сжал зубы и подсунул под лезвие кусок хлеба. Нож резать хлеб не хотел. Он был плохо наточен, а сил в руке не было совсем. Кое-как Максим отрезал несколько ломтиков хлеба. «Сделаю пару-тройку сандвичей, — думал он. — Не съест сама — угостит подруг». С тем же трудом были порезаны овощи и сыр. Максим продолжал готовить, комментируя каждое свое действие: «Так. С этим все. Теперь нужен соус. Магазинный — дрянь. Надо найти приправу, масло…» Постепенно, шаг за шагом он сделал несколько сандвичей. Внешний вид у них был на слабую троечку, но на вкус заслуживали высшую оценку. Максим уложил сандвичи в чистый пищевой контейнер, а в термокружке заварил свежий чай с мятой.

— Все готово. Можем выходить, — сквозь сжатые от боли зубы проговорил Максим.

Аня довольно быстро оделась, сложила свой полдник в пакет и вместе с отцом вышла на улицу. До школы они шли быстрым шагом. Левой рукой Максим держал за руку дочь, правую, все еще пылающую от боли, он сжал в кулак, чтобы унять дрожь, и спрятал ее в кармане куртки.

На урок Аня опоздала на двадцать минут, но ни капельки не сожалела об этом. Она спокойно и не спеша переодевалась в фойе школы. По всему было видно, что торопить ее бессмысленно. Максим сел в кресло, закрыл глаза, откинул голову назад и, ожидая пока Аня приготовится к занятиям, попытался совладать с не отступающей болью в руке. «Если через полчаса не пройдет, выпью обезболивающее», — решил он. В это время, будто вихрь, в двери школы ворвалась молодая женщина в стильном черном пальто и кремовом брючном деловом костюме. Перед собой она двумя руками толкала девочку, на вид ровесницу Анюты.

— Привет! - весело и громко поздоровалась девочка, размахивая руками.

Аня улыбнулась в ответ и тоже поздоровалась.

— Быстрее, быстрее! - подгоняла девочку женщина. — Переодевайся. Мы везде, где только можно, уже опоздали с тобой.

Аня была готова и теперь ждала, пока переоденется ее одноклассница. Наконец, они вдвоем побежали по школьному коридору в класс, где шел урок математики.

— Вика! - кричала вдогонку девочкам женщина. — Я тебя люблю! Я тебя заберу в три!

— Хорошо, мама! — донесся звонкий голосок Вики.

Женщина еще некоторое время провожала их взглядом, вытягивая шею, и медленно перебирала пальцами поднятой руки по воздуху, пока те не скрылись из виду.

Выполнив свой родительский долг, она опустилась в кресло рядом с Максимом и тяжело вздохнула.

— Сумасшедший дом какой-то, - сказала она, подпирая голову рукой. — Можете себе представить: и вот так почти каждый день. Все бегаю, бегаю как белка в колесе. Все дела какие-то бесконечные, и ничего ровным счетом не успеваю. Вот и сейчас: Вика опоздала на урок, а я опоздала на встречу. А! Ну их к черту! Не поеду уже никуда! Пять минут хоть посижу спокойно, отдышусь. И все так, все на ходу. А это что у вас там, в пакете? Еда? Простите за нескромность, можно мне немного, а то я не знаю, когда еще смогу сегодня поесть по-человечески.

Максим, ошеломленный таким внезапным потоком энергии, который шел от этой женщины, только сейчас заметил пакет, в котором лежали сандвичи с чаем для Анюты на полдник. Он даже не успел ничего ответить, как женщина уже откусывала кусок от одного из сандвичей.

— Ммм, - промычала она с полным ртом, — божественный вкус. Вы не беспокойтесь, я оплачу. Где покупали? Надо будет заехать, тоже взять чего-нибудь. Очень вкусно. Там только бутерброды или горячие блюда тоже есть? А салаты? Ммм.. Соус в этом бутерброде — просто феерия вкуса. Напоминает тот, что готовили в одном ресторане французской кухни в городе. Название его позабыла. Кусочек Франции в нашем чудном городке! Смешно, да и только. Но готовили там вкусно. Что было, то было. Этого не отнять. А вот когда сменился шеф-повар пару лет назад, то и готовить стали по-другому. Совсем не то, что было. Сейчас в этом ресторане всем заправляет французик Пьер. А с прежним шеф-поваром беда случилась. Не то его машина сбила, не то он сам под колеса прыгнул. В общем, калекой он стал. Готовить он больше не может, а значит и шеф-поваром ему тоже не быть. Руководить-то любой сумеет, а вот показать, научить, приготовить — тут талант требуется и руки приложить нужно. А у него, говорят, как раз руки сильнее всего пострадали. Врачи по кусочкам собирали. Но, при должном уходе и желании, я думаю, он сможет еще что-нибудь приготовить. Реабилитация штука долгая. Но возможно все. По себе знаю. У меня нога сломана была, танцами в свое время занималась. Врачи говорили, что все, конец, оттанцевалась. Хорошо если вообще ходить смогу. Ох, как я ревела. Все мои мечты и старания в одно мгновение пошли прахом. А я без танцев жить не могла. Танец для меня был всем: и душой, и сердцем. Остаться без мечты, без работы с ребенком на руках, что может быть хуже? Но ничего, поревела несколько дней, а потом думаю, глядя в потолок: «Дура, ты, дура. Чего ревешь? Если не ты, то кто? Встань и иди». И что же Вы думаете? Я встала и пошла. Не сразу, конечно, несколько лет ушло на восстановление. Но пошла же. Потихонечку, шаг за шагом, каждый день, сквозь боль и слезы. В конечном итоге доктора глазам своим не верили. А я не просто пошла, но и на сцену вернулась. Еще пять лет выступала после этого. Теперь вот школу танцев свою открываю. Ваша дочка, кстати, танцами увлекается? Я Вам карточку свою оставлю. Звоните, скидочку сделаю. Ох… ладно. Пора. Заболтала я Вас совсем. Вы уж меня простите. У Вас своих дел наверняка много, а я задерживаю только. Спасибо Вам за то, что не дали умереть голодной смертью. Очень вкусно. «Прованс»! Вспомнила! Ресторан тот назывался — «Прованс» или «Ля Прованс», да простят меня французы за мое произношение. Соус в этом бутерброде точно как в ресторане «Прованс» в прежние года. Ни с чем не спутать. Это Вам за бутерброд и чай. Побежала я. Всего хорошего.

Женщина сунула в руку Максима купюру, залпом осушила кружку с чаем и унеслась, будто здесь ее и не было.

С минуту Максим тупо смотрел на входные двери. Затем медленно перевел взгляд на свою руку и разжал кулак. На ладони лежала пятисотенная купюра.

«Нет, — подумал Максим, - рано меня со счетов списывать. Я еще побарахтаюсь, как мышь в молоке, но тонуть не стану добровольно».

Это были первые деньги, которые Максим заработал на готовых завтраках.