Сколекс. Огонь

Оказалось, заведующая видит всё и еще чуть. В Зуглове же она чувствовала угрозу, поэтому стала вываливать на опера анатомические и паразитологические термины, не дожидаясь его вопросов.

Понял он для себя из этого потока только одно — удаленная киста на самом деле была не эхинококковая. Внешне — да, а внутри оказались скопления таких сколексов и и финн, что даже завлабораторией за свою пятидесятилетнюю практику ни разу не видела. Где их мог набраться летчик испытатель? При чем они росли на глазах прямо под окуляром микроскопа, и пожилой женщине пришлось повозиться, чтобы не перезаражать всю лабораторию. Но Зуглова интересовало больше, от чего умерла на рабочем месте молодая лаборантка, и в каком виде был принесенный из операционной контейнер.

— Лаборантка Света... — напряглась заведующая, — что ж... там на вскрытии разрыв аневризмы, ничего криминального, хотя, могла с ней еще десяток лет прожить. Скачок давления на гормональном всплеске, знаете... эти молодые особы так бывают чувствительны.

— Ну, допустим, еще один несчастный случай, но вы ведь тоже не верите в совпадения? Как и моё начальство, впрочем... А контейнер? Где он сейчас, кстати?

— У нас все биологические отходы такого рода увозит специальная служба, как они точно называются, я уточню завтра, потому что, конечно, не помню... Операционный материал исследуется в патологоанатомическом отделении и только потом подлежит уничтожению. Из операционной приносят санитары в морг.

— А потом заразу сжигаете, конечно?

— По идее должна сжигаться, да. Или отдельно захораниваться на специальном участке на кладбище. Пока эту службу дождешься... — она закашлялась, отхлебнула остывшего чаю из старинной кружки. — Периодически подобные отходы мы подкладываем в трупы, которые пойдут на кремацию. Так что все страхи, что у вас в урне прах не совсем вашего дедушки, не беспочвенны, к сожалению. Ну, целую ногу, конечно, вряд ли засунут, но фрагменты кишок, например, легко. Отдельных законов про это нет, есть только всякие санэпид приказы. Контролируют вывоз санитары и лаборанты, отмечают в журналах утилизации. Собирают такие отходы в одноразовые жёлтые пакеты и жёлтые контейнеры, маркируются, как «Отходы класса «Б».

Зуглову начали надоедать эти лекции и извороты, он вспомнил странности тети Дуси, а инфа про прах подняла в нем старую волну внутреннего сарказма по поводу всего этого раздолбай-катаклизма. Опер поднялся с давно зреющим намерением осмотреть кое-что на месте:

— Ну! Пойдемте, мамаша, как говорится, в закрома. Без обид. Я хочу осмотреть эти два трупа и помещение, где хранятся контейнеры этого класса.

Через минуту двое парней в синих костюмах, дыша перегаром, лязгали отпираемыми засовами и скрипели вращающимися колесами на толстых железных дверях.

В заставленном бутылями и склянками с притертыми крышками холодном помещении на одной из полок заведующая показала Зуглову желтый контейнер с буквой «В».

Из холодильника, послушный рукам санитаров, выехал из стальной ячейки сизый труп кормилицы собак тети Дуси, рядом подкатилось на носилках второе тело не в меру чувствительной лаборантки Светы с роковой аневризмой. Зуглов не мог не обратить внимания на раздутые у обоих животы, еле сдерживаемые грубыми швами после вскрытия.

Завлабораторией остановилась рядом с ними, глядя и недоумевая, от чего это необъяснимое произошло в холодильнике. Уже подходя к контейнеру, Зуглов боковым зрением увидел, что началось в секционном зале.

Швы на животе тети Дуси стали медленно распускаться. Наружу из живота, глядя вокруг глазами-присосками и шевеля крючьями на концах полезли плоские черви огромных размеров. Один из них впился в шов на трупе Светы и, разорвав его вмиг, высвободил из живота еще десяток пятиглазых сколексов. Заведующая, сев просто на кафельный пол и двигая в ужасе вставной челюстью, была замечена одним из них.

Отбросив мгновенно астрономические очки и прижавшись крючьями к ее глазу, пульсирующая голова пила содержимое глазного яблока, подрагивая и урча.

Опер выдернул из кобуры черный, ласково легший в руку «Удав», стал стрелять по животам трупов, поднимая фонтаны черной крови, обрывки кожи и морщинистые фрагменты хрипящих сколексов. Но новые головы лезли, скользко тянули к нему свои, растущие на глазах, крючья.

Зуглов попятился в комнату, где на полке стоял желтый контейнер. Обернувшись, он увидел, что вся комната, от пола до потолка заполняется вылезающими из контейнера пузырями с серой слизью. Он стал палить по ним без разбора. Послышался стон. Один или два бутыля оглушительно рванули. В лицо Зуглову полыхнуло, заволокло дымом и обожгло огненной, смрадной каруселью пожара.

Ни он, ни корчившаяся в пламени вместе с ползучим клубком завлабораторией уже не могли видеть, как прорывается сквозь чад и пламя прибежавший на дым Ираклий Соломонович. Как падает на него горящая балка, а маленькая начмел в респираторе, окатив себя водой и скуля от натуги, вытаскивает вместе с пожарными из горящего морга своего шефа.

Вечером Кира и заклеенный пластырями, перевязанный бинтами Ираклий стояли у окна кабинета, глядя, как догорает старинное, двухэтажное здание морга. Она пододвинулась под него, поместившись вся под руку, чувствуя, как он хрипло дышит.

Кира подняла глаза, и они встретились с призывом. Растаяло былое, вместо него всплыли институтские воспоминания о горячечных ночах. Потянулись губы, чтобы случился долгий, неожиданный для обоих, поцелуй. Она почувствовала, что ее начинает знобить, положила обе руки ему на грудь, и глядя в зрачки и на заострившийся нос, стала опускаться на колени.

Ираклий Соломонович стоял с закрытыми глазами, стонал и гладил слегка подпаленное каре. Кожа и кость на его лбу расходились, пропуская из глубины черепа нечто.