«Ваша жизнь – в ваших руках! Только на этой неделе – акция на вакцину Продлеватель — 40%! Спасите себя и своих близких от бездарной кончины!»
Яркое полотно раздражающе заглядывало в окна клиники. Том бросил портфель в кресло и поспешил задвинуть шторы. Синяя печать на груди покалывала, напоминая о скорой встрече с пациентами.
Мир изменился буквально за несколько лет. Раньше человечество заботили мелочи – неугодное правительство, дырявые дороги, коммуналка. Сейчас всё свелось к одному – борьбе за существование.
Том сам принимал участие в разработке вакцины. Но и предположить не мог, к чему всё это приведёт.
Свою первую спасённую он помнит, будто это было вчера. Девочку привезли в реанимацию уже мёртвую. Страшное столкновение её велосипеда с автомобилем не оставляло шансов. Ему поручили провести беседу с родителями, жавшимися к стеклу кабинета, в котором шёл консилиум. «Или вакцина и крохотный шанс на жизнь, или…» — он безжалостно вынудил подписать необходимые документы. Операция прошла более чем успешно, никто не ждал таких грандиозных результатов. Девочка ожила буквально через несколько минут после введения препарата. Они наблюдали, как невидимая рука стирает шрамы, сращивает кости, стягивает кожу. Невероятное, жуткое зрелище. Доктор ещё не знал, как скоро придётся к нему привыкнуть.
Благодарные родители смогли забрать дочь через пару дней, после того как были проведены все необходимые исследования и тестирования. Той же ночью Тома пригласили на тайное заседание. Правительство никогда не любило ждать. Он и его коллеги подготовили отчёт, согласно которому действие вакцины было бесспорно ошеломляющим – полное возвращение к жизни. Том пытался отстоять право на продолжение экспериментов, но в глазах собравшихся уже видел зелёные бумажки, и заведомо знал – времени ему не дадут.
И всё завертелось. Ордена, дипломы, пост главы огромной, наскоро отстроенной государственной клиники. Его лицо мелькало на всех экранах, журналисты обивали пороги больницы и нового особняка, в который Том переехал со женой и детьми. Перелёты, конференции, обучение – система затянула доктора в свою цепкую, страшную паутину.
Это произошло где-то через год. Вакцина скупалась в огромных количествах. Том понимал, что уже не в состоянии контролировать стремительный рост лабораторий, но всё же старался следить за качеством продукции. Объяснял, объяснял и ещё раз объяснял, чего будет стоить малейшая допущенная неточность в составе. О подпольных изготовителях «Продлевателя» (под таким названием выпустили продукт) он предпочитал не думать. После изнурительных месяцев командировок, выступлений, статей Том взял небольшой отпуск. Тем вечером семья паковала чемоданы, собираясь лететь на Мальдивы.
Было довольно поздно, когда охрана оповестила их о посетителях.
— Я же сказал, не впускать сюда журналистов! – проорал в экран Том. Марси и Анри выглянули из детской, но Лори быстренько увлекла их обратно.
— Сэр, это не журналисты. И они не хотят привиться. Они очень просили встречи с вами. Я бы вышвырнул их, но тут ребёнок. По правде говоря, они приходят не в первый раз, — затрещал экран голосом охранника.
— Почему раньше не впускали?
— Вас не было, сэр.
— Ладно, пригласи.
Кивнув встревоженной Лори и наказав горничной – всё ещё к ним не привык – подать в гостиную чай, он накинул халат и спустился.
В креслах сжались фигурки. Отец, мать и девочка. Том узнал её – первый удачный эксперимент. Выглядели все трое откровенно неважно.
— Добрый вечер, — собственный голос показался ему оглушительным в этой просторной гостиной.
— Вы. Наконец-то, — мужчина смотрел на него тяжёлым, ненавидящим взглядом. – Перестали бегать от правды?
— Простите, я вас не совсем понимаю. От какой правды я бегаю?
— Вы знаете, что уничтожаете людей? Вы убиваете их пачками, а сами… сами живёте тут, в этом дворце, и в ус не дуете! – не выдержал отец семейства и поднялся было с места, но лёгкая рука жены удержала его.
В дверь протиснулась горничная, звеня сервизом. Испуганно остановилась.
— Всё в порядке, Камилла. Давайте успокоимся, выпьем чаю, и вы объясните мне, что происходит.
— ЧАЮ? – снова взорвался мужчина.
— Сядь, Ферд. Он ничего не знает. Разве не видишь?
— Он притворяется, Жанетт! Он врёт! Сидит на мешках с деньгами, и плевать ему на нас! Убийца!
Тома ощутимо затрясло. Не от гнева, нет. Странное чувство вины, возникшее в день первой операции, подняло голову, словно могучее чудовище, взревело, вспарывая грудь. Он совершил какую-то ошибку. Что-то не так, но что?
— Расскажите мне всё. Поверьте, я понятия не имею, что случилось. Если я смогу вам помочь…
— Я думаю, уже ничто не сможет помочь. Мы хотим предостеречь вас. Когда Лиз лежала на том столе… вся растерзанная, разбитая… я поклялась себе, что сделаю всё, чтобы вытащить мою девочку. Я готова была отдать жизнь за неё. Подписала документы, умоляла спасти. Я помню вас, хотя как тут забыть – ведь ваше лицо в каждой газете. Но… посмотрите на неё. На меня. Вы заметили? Это уже не моя Лиз. Не моя живая весёлая дочь. После операции она почти не разговаривала, плохо ела, не желала спать. Я водила её повсюду, думала, последствия травмы. Но врачи только руками разводили. Показатели в норме. Только она уже... – в глазах женщины стояли слёзы, — не знаю…
— Она не человек. Моя дочь – робот, — жёстко закончил её муж.
Том присмотрелся к комочку, съёжившемуся в кресле. С виду обычная девочка, но что-то странное. От неё веяло холодом, как от мертвеца. Глаза были пусты и смотрели в одну точку. Она слегка покачивала головой и руками как будто хваталась за невидимый руль.
— Я не выдержала долго. После истерики Лиз начала вести себя, как нормальный ребёнок. Но в том и дело, что «как». У вас есть дети? – Том кивнул. – Тогда вы поймёте, о чём я говорю. Я больше не чувствовала её. Лиз теперь – просто функционирует. Механически что-то делает, безупречно послушна. Но в глазах – или пустота, или страдание. Иногда по ночам она кричит. Вспоминает аварию. Но что-то мешает ей, не даёт вернуться к обычной жизни. И она не чувствует боли. В последние месяцы отказалась от еды и воды. Дело в том, что Лиз как будто не нуждается больше ни в том, ни в другом. И я думаю, она умирает.
Слова Жанетт эхом отзывались в голове. Он так и знал. Не могло всё быть идеально. Просто – чудес не бывает. За всё надо платить.
— А что с вами?
— Я больна, и больна серьёзно. У меня почти не осталось волос, выпали зубы. Мне тяжело ходить, больно дышать. Поначалу я тоже списывала это на стресс. А со временем… Не знаю, поверите ли вы мне, но кажется, в тот день в больнице я, сама того не понимая, отдала часть жизни Лиз. Я ведь просила этого, так?
— Ну это что-то из разряда сверхъестественного, — слабо возразил Том.
— А ваше чудо-средство? Обмануть смерть, обойти замысел божий, — Ферд старался говорить ровно, но голос его сорвался. – Я почти потерял дочь, я теряю жену… Сделайте что-нибудь!
За спиной Тома тихо плакала Лори. Жанетт и Ферд больше не плакали. Тому казалось, они уже выплакали последнюю надежду.
— Я попробую принять на веру всё то, что услышал. Лори, вы летите без меня. Я связываюсь с клиникой и немедленно забираю Лиз на обследование.
Начались безумно длинные часы работы. Показатели девочки действительно были идеальны. Тогда Том взялся за изучение свойств вакцины. Снова. Сутками он сидел над бумагами, считал, отмерял, сравнивал. Результат оказался ужасен. Как он и предполагал.
У человека, вернувшегося «оттуда», препарат уничтожал эмоции. В коре головного мозга полностью ампутирована зона, отвечавшая за потребности, гормональный фон. По сути, подопытный превращался в некое «существо», вроде зомби, но без какой-либо жажды. В течение года постепенно атрофировалась память. Оставалось только тело, живущее вопреки всем биологическим законам. Но и это ещё не всё. Тот, кто подписывал документы на операцию, соглашался подпитывать это существо своей жизнедеятельностью, превращая его в паразита. В результате обследования Жанетт Том выяснил, что процесс старения её организма ускорился приблизительно на пять лет. Проще говоря, мать отдала свои пять лет, чтобы дочь могла прожить год. Но паразитирование подходило к концу, девочка слабла, несмотря на энергию матери. Это не было связано с кровным родством – на остальных членов семьи оно не распространялось. Связь существовала только между тем, кто «просил» и тем, за кого «просили».
Лиз оказалась не единственной. За работой Том не замечал, как в прессу один за другим просачивались слухи об ухудшении состояния прооперированных и их родственников. Теперь у него открылись глаза. Какую величайшую ошибку он допустил!
В тот день, когда состоялась ещё одна тайная встреча с правительством, Лиз умерла. Вместе с ней умерли надежды доктора на то, что можно всё поправить. Запретить препарат, оградить людей от добровольного заклания. Адская машина была запущена, и остановить её значило потерять миллиарды. Том сумел лишь отстоять право придать огласке действие препарата.
Этого было ничтожно мало. Лаборатории продолжали работать, а мир неизменно меняться. Теперь он делился на богатых и бедных, во всех смыслах. Люди за чертой бедности добровольно продавали свои годы в обмен на хрустящие бумажки. Богачи продлевали себе жизнь. Для того, чтобы вернуть хоть какие-то эмоции после возвращения, они были вынуждены принимать наркотики. Когда дошло до того, что часть запрещённых веществ легализовали, Том понял, что больше не сможет спокойно наблюдать за происходящим.
Его оставили во главе клиники, не отобрали медалей, не лишили денег, но строго-настрого запретили убеждать кого-либо в отказе от операции.
И он остался. Опасался за семью, к тому же, ему нужна была аппаратура. Днём он принимал пациентов, делал инъекции, выписывал рецепты, говорил слова поддержки. А вечером с командой запирался в просторных кабинетах и продолжал свою работу.
Прошло немало времени, прежде чем им удалось создать «печать». Тоже вакцину, при введении которой на груди отображался знак в виде татуировки. Знак светился синим при встрече с потребителями «Продлевателя». Те, кто ставил «печать», ограждали себя от любого действия вакцины. Иными словами, жили и умирали согласно законам природы. Но и их жизнь отнять неестественным способом никто не мог.
Как и «Продлеватель», новый препарат сработал безотказно. Том протестировал его сначала на себе и своей команде, а потом и на добровольцах. От своего имени выпуск «печати» был невозможен, но к тому времени Том изрядно оброс связями. Он открыл подпольную лабораторию на Гаити, и запуск начался.
Немногие соглашались на то, чтобы поставить «печать», но такие были. Ошалевшие люди, видя, какой развал происходит во всём мире, просто хотели быть уверены, что их не похитят для того, чтобы вынудить поставить подпись. Они, как и Том, предпочитали смерть тому, что ждало их и их жертв. Несмотря на то, что правительство отлавливало и безжалостно уничтожало всех, кто распространял «печати», дело всё же пошло на лад. Тома и его команду не проверяли, поскольку были уверены, что разработчик вакцины бессмертия уж точно не станет изобретать что-то, в корне противоречащее своему гениальному проекту.
Столкнулся он и с тем, чего не ожидал больше всего. Лори наотрез отказалась ставить «печать» и не дала сделать этого с Марси и Анри. Не поддавалась никаким уговорам. Она была сиротой, воспитывалась в детском доме, и понимание смерти у них разнилось. «Если я буду когда-нибудь нужна своим детям… Я просто не смогу жить, зная, что могла их спасти, и не спасла. Я не могу, Том», — плакала Лори в подушку. Оставалось смириться.
Прошло десять лет. Каких-то десять лет. Тому казалось, что он провёл в этой безумной борьбе вечность. Но красное полотно плаката каждое утро напоминало ему: война жизни и смерти продолжается.
Очередная операция подходила к концу, когда в реанимацию ворвалась медсестра.
— Скорее! Вам нужно последовать в другую палату! – глаза молоденькой девушки были широко распахнуты, в них отражался ужас.
— Пару минут. Внеплановые у нас отдельно.
— Нет, вы не понимаете! Там ваш сын!
— Мой… что? – медленно, очень медленно он развернулся и позволил медсестре увлечь себя к выходу.
— Анри, ваш сын! У нас в соседней палате. Ситуация очень серьёзная, — тараторила девушка.
В коридоре стоял тренер футбольной команды Анри, белый, как полотно.
— Я сам не понял, как это случилось. Игра уже закончилась, парни переодевались. И тут эта арматура… Господи, я сотни раз говорил, что нужен ремонт зала! – тренер почти рыдал, но Тому было не до того.
Клиника специализировалась на оживлениях, но заведующий не позволил отнимать палаты у тех, кому требовались другие операции. Влетев в реанимацию, он застыл на мгновение.
Анри лежал там, маленький, обмотанный какими-то бинтами, такой чужой в этих стерильных стенах. В его голове зияла дыра, кровь продолжала капать на сияющую поверхность стола. Вокруг бегали врачи.
— Отойдите! Дайте пройти! – Том не помнил, что говорил и что делал. Руки сами брали инструмент, резали, подкалывали, шили, а в голове стучал молоточек. «Не смей умирать. Не смей. Ты сильный мальчик. Ты сможешь. У нас получится». Спустя полчаса Анри впал в кому. Рану удалось зашить, но состояние было крайне тяжёлое.
В коридоре ему на грудь бросились Лори и Марси. Марси рыдала, сжимая в руках платок. Глаза Лори были сухие и неестественно блестели.
— Том. Дай мне бумаги.
— Какие бумаги? – картинка мальчика, его мальчика, на операционном столе, не желала выходить из головы, и он плохо понимал, что говорила жена.
— Чёртовы документы на «Продлеватель». Их у тебя целая куча. Деньги есть. Ты не можешь отдать свои годы из-за, — она понизила голос до шёпота, — грёбаной печати, зато я могу. Я подпишу их, и если… если он умрёт, всё получится.
— Что?
Ошеломлённый Том смотрел на Лори, словно видел её в первый раз.
— Пойдем к тебе в кабинет, — Марси всхлипнула, и оцепенение мигом сошло с Тома.
Схватив жену и дочь за руки, он протащил их по коридору и буквально швырнул в дверь кабинета.
— Вы с ума сошли? – не в силах принять услышанное, он заорал. – Ты с ума сошла? Ты представляешь, что сделает с ним этот год? С тобой?
— Нет, Том. Это ты сошёл с ума, если позволишь нашему сыну вот так нелепо уйти.
— Он ещё борется! Он никуда не ушёл! А если так случится… значит, так нужно. Ты хочешь получить робота? Может, хочешь подсадить его на наркоту, а? – он тряс жену за плечи, отчаянно желая, чтобы до неё, наконец, дошло. – А потом? После этого года, может, попросишь Марси накинуть ещё пяток лет! Это же так легко!
— Прекрати! – Лори вырвалась из его рук. – Ничего не легко. Но выбора у тебя нет. Анри будет жить. Он должен жить, пойми уже!
— Не так! Не таким способом! Я не позволю!
— Не смей указывать мне, как спасать своего сына. Тебе он безразличен, свой выбор ты сделал давно. Но я не дам его загубить!
Они стояли друг напротив друга, в большом светлом кабинете. Их разделяла пропасть. Мир, который он собирал по кусочкам все эти годы, рухнул.
— Извините, — в двери показалась голова Джима, лучшего друга и напарника Тома. – Анри. Состояние ухудшается, мы пробуем сделать всё возможное, но…
Они бросились в коридор. Лори схватила со стола документы, а Том – шприц. Это была гонка жизни и смерти. Только сейчас он был на стороне последней.
В палату ворвались практически одновременно. Доктор, стоявший у кровати Анри с дефибриллятором в руках, устало качнул головой. Всё было кончено.
— Время смерти…
— Нет! – Лори выхватила ручку, подняла с пола упавший договор. Том, ловко перехватив её локоть, зажмурился и отточенным движением всадил шприц. Она попыталась вырваться, но в открытом вырезе блузки уже виднелись синие поля татуировки. «Печать» сработала мгновенно.
— Убийца! – истошно заорала жена, но в эту секунду подбежали медсестры. Что было дальше, он уже не помнил.
***
На похороны собралась толпа народу, в том числе журналистов. Том не хотел никого видеть, но приходилось пожимать руки, принимать соболезнования, смотреть на эти ненавистные белые цветы повсюду. Анри вообще не любил цветы, но кому теперь какое дело. Лори не разговаривала с ним, особенно после того, как Марси той роковой ночью вернулась с отцом из больницы с синей татуировкой на груди. Их дом стал пустой и холодный.
Впервые за долгое время, стоя у могилы единственного сына, Том понял, что упустил что-то важное. Упустил свою собственную жизнь. А теперь не знал, стоит ли к ней возвращаться.
Священник что-то глухо лопотал, узкая ладонь Марси незаметно сжала его руку. Такая взрослая.
— Пап, — прошептала Марси ему на ухо, — я с тобой. Я буду помогать тебе бороться с этим, — она кивнула в сторону двух женщин, кузин Лори, которые переговаривались, не обращая внимания на священника, и хихикали. Доза, наверное, только что подействовала.
Он кивнул. Поднял глаза к небу.
— Неисповедимы пути твои, Господи.
