Точка отсчета

История моя началась с преглупого совершенно случая. Я работал на складе печатной корреспонденции (бывший завод Ильича); рано утром, часам к пяти, шести, мы являлись туда разношерстной уставшей толпой, в основном – пьяницы, старики-пенсионеры, инвалиды, нищие студенты, - в общем, отщепенцы и отбросы общества. Мы набивали по два огромных пакета, - сунутых для крепости пакет в пакет, - газетами с полок стеллажей и отправлялись обратно на остановку ждать трамвая. Бабки и слабосильные везли барахло на тележках, остальные, как я, несли в руках, деля перекурами путь на отрезки и короткими перебежками преодолевая расстояния. С остановки каждый отправлялся в «свой» район разносить эту макулатуру.

Более состоятельная пассажирская публика уже привыкла к нашему ежедневному появлению и высокомерно прозвала нас «мешочниками», глядя, как мы штурмуем с гружеными пакетами турникет.

- Опять мешочники лезут! – возмущался кто-нибудь с места.

Офисный планктон и всякие (по виду) кабинетчики, ясное дело, с недовольством относились к такой вынужденной задержке.

Все началось стихийно: в середине вагона сидел у двери парень; до нашего набега было свободно, и он поставил на пустое место впереди себя сумку. Залетевшая в вагон бабка с тележкой, в запале борьбы, не дождавшись пока сонный молодой человек ответит на ее «Уберите, пожалуйста!», стала двигать сумку сама; та оказалась тяжелой, и на помощь ей подоспела боевая подруга того же возраста; вместе они кое-как сместили чужую вещь на пол и, довольные, уселись было в кресла. Но тут очнулся, наконец, молодой человек и сразу ввязался в бой:

- Э-э, вы чего мое трогаете, стоять?!

Краем уха праздную брань заслышал из конца вагона мужик, как говорят у нас, советской закалки (тоже мешочник). Он сильно возмутился происходящим, подскочил, схватил, аки камень преткновения, сумку молодого человека и выставил ее на улицу, а вслед за ней вытолкнул взашей (коренастый маленький мужичок советской закалки) и буйного со сна пассажира.

Казалось бы, конец, и офисный планктон с облегчением может выдохнуть: на работу не опоздаем, не штрафанут. Но ситуация отягчилась новыми обстоятельствами. Вагоновожатая объявила в трубку, что он-де лег на рельсы и требует, чтоб вышли те, кто его-де обижал. Тут нужно немного отмотать историю назад и дополнить ее, потому что высадка пассажира проведена была не так гладко, как мне вспомнилось поначалу.

Когда молодой человек встал и, размахивая руками, стал поливать старушек оскорблениями, а затем подлетел мужичок, схвативший и выкинувший его сумку, то сам-то он, молодой человек, еще оставался в вагоне и продолжал дебош; тогда на выручку подоспел еще один мужичок, действовавший больше из каких-то интеллигентских предрассудков, нежели из-за советского прошлого, а потому был он куда менее решительный. И пока он пытался усовестить грубияна, юркий маленький советский мужичок снова подлетел и дал молодому человеку под дых. Тот сразу согнулся пополам и был взят под руки тепленьким и вынесен мужичками на улицу.

(На улице, кстати, в то пору было прохладно, с зимы еще не растаял снег, а молодой человек, видимо, держал свою куртку в багаже).

Так что теперь читателю будет понятно, в чем заключалась обида, на которую ссылался молодой человек.

Минутное замешательство мужичков, потиравших уже было руки и скромно уклонявшихся от беззвучных похвал (вот-вот грянут на весь вагон аплодисменты), нарушили несколько человек с переднего края, сидевших сразу за водителем. Все они, видимо, были с одной работы. По виду – все тот же пресловутый офисный планктон, хотя автор может и ошибаться. Они одновременно повернули назад головы, одна из которых извергла противным голосом общее их обывательское требование:

- Ну вы там, выходить собираетесь, мы на работу опаздываем?!

Такого «удара под дых» не ожидал мужичок, видавший и величие, и крах советской эпохи, сейчас он был жалок и полностью дезориентирован: казалось бы, он выполнял свой долг мужчины – заступился за старух, и вот уже он посрамлен, обвинен и оплеван. Второй полуинтеллигентного (инженерного) вида мужичок тоже был заметно расстроен. Оба они, понурив голову, двинулись на выход, как на Голгофу.

Трагикомичность ситуации усугубил «инженер»: в последнюю минуту, когда двери закрывались, он трусливо пытался влезть обратно в трамвай, но парень с улицы цепко схватил его за пальто.

Так они там и остались втроем: парень снова принялся говорить и размахивать руками, мужички молча его слушали. Трамвай двинулся и, провожая взглядом ставшую уже родной троицу, я заметил в заднем окне, как мужичок (разумеется, тот что в доску советский) снова дал беспросветно молодому человеку под дых, так же резко, без замаха, - и тот согнулся пополам еще сильнее. Неподалеку послышалась сирена. Кто-то успел вызвать ментов.

Трамвай с облегчением удалялся, а меня грызло чувство вины, пока я прокручивал в голове этот последний привычный, но робкий какой-то, гражданский удар под дых: мужичок будто уже не был так уверен в том, что он делает, но ничего другого придумать не мог. Он напоминал мне мой собственный. Дело в том, что ваш покорнейший во время перепалки в вагоне толкнул парня в спину, подло так, жиденько, - слабенький такой тычок со спины. Все потому что тот нечаянно налетел мне туфлей на туфлю и отдавил палец. Потом я сожалел об этом, а в тот момент – с позиции заправского аутсайдера – мог позволить себе многое: находясь уязвленным, не прощаешь никому и за любой наскок на ногу готов уже пихать человека, даже если на него и так ополчилось полвагона. Хотя и молодой человек, конечно, был не прав: пьяный был он, вштыренный, или спросонья, или на нервах, черт его знает, но так обрушиваться на бабок было излишним. В общем, ситуация была спорная. Впрочем, и итоги подводить еще рано. Потому как и на этом история не заканчивается.

Как только трио несчастных людей с активной жизненной позицией скрылось из виду (и за кадром поглощено было полицией, прости господи за рифму), в вагоне объявилась ветхозаветная старуха, которая якобы знала парня. Природа ее знания была туманна, но, судя по тону, священна. И теперь она, с апломбом пророка, обличала и костерила на чем свет  «порочных старух», которые-де  со своими кобелями набросились на бедного парня, проститутки такие, а парень-де пред богом свят (она сказала «свит», на какой-то старорежимный манер) и он-де с ней в один божий храм ходит.

Тут я и заинтересовался: что это за храм такой, а главное – подумал, что можно встретить там молодого человека и извиниться, - да и сам храм посетить по нужде духовной. Дело-то в том, что набожным, верующим и тем более воцерковленным назвать меня сложно, но религиозным я был всегда. Еще в детстве я любил в уме разговаривать с богом и даже загадывать ему желания, а то, что они иногда еще и сбывались (святая простота), только подкрепляло мою детскую веру. Правда, за неимением в доме икон я молился прямо в окна, на природу, как истый язычник. Бабушка выучила меня молитве «Отче наш» (что до сих пор, по скромному моему мнению, являет собой по благозвучию верх древнерусского поэтического совершенства), и, проговаривая ее, я крестился на наползающую из-за горизонта череду многоэтажных строений северо-западной Москвы (тогда у нас прекрасный был вид из окна).

Среди них закралась одна Сталинская высотка, особенно мне нравилось молиться, глядя на нее. По детской логике именно над этой красотой где-то в облаках должен был сидеть бог, чье эстетическое чувство прекрасного не подвергалось сомнению. Тогда я еще не знал, что русский бог любит всякую босоту в грязной рванине: убогих, юродивых и калечных кривляк. И вообще я смотрел на бога несколько по-американски, и если бы у нас в красном углу висел портрет Сталина, я определенно, в экстазе молитвы, переключился бы с архитектуры его времен на него самого, потому как именно так респектабельно (теперь это слово, конечно, звучит пошло) должен выглядеть «божий человек» – представитель бога и старший его менеджер. Кавалерийские усы, трубка, на все пуговицы застегнутая крепкая мужская грудь (осетина ли?) в орденах, чистый взор вдаль и придающая солидности проседь в проборе смолянистых некогда волос, а наши эти заросшие дремучие черные батюшки, это ей-богу что-то от колдовской древней Руси, а не от светлого цивилизованного христианства. Это уж извините.