Муза вызывали?
Мозг Геннадия кипел второй день. Он тужился, взрывался и плакал. Хозяин требовал от него невозможного – идей, творчества, рифм. На эти подвиги главная часть организма Геннадия не была способна по своей природе. Мужчина продолжал надеяться, а мозг упорно молчал.
С тех пор, как Геннадий решил, что он поэт, прошла неделя. За это время жизнь молодого человека переменилась в корне. Некоторое время ушло на оформление пространства вокруг себя. В самом деле, творить в стихотворном жанре и жить в обыденной комнате как-то неприлично. Ремонт слишком затратный и долгий процесс. Посовещавшись с собой, было принято решение изукрасить стены в пастельные цвета, добавить текстильно-бумажного антуражу. Обеденный стол был превращен в письменный. Полка украшена несколькими довольно увесистыми книгами. Кресло было укутано в старую шубу, что моментально придало ему нужную солидность.
Геннадий был очень доволен результатом. Его комната стала похожа на настоящее убежище творца. Теперь в отрешении от мира он сможет созда немеркнущие произведения и о нём заговорят. Для того, чтобы начать творить у него было всё – стопка белоснежных листов из магазина канцтоваров, несколько разноцветных шариковых ручек, простой карандаш. Об одном Геннадий сожалел – времена гусиных перьев закончились. Пару вычурных чернильниц с вензелями выигрышно смотрелись бы на его столе. Но будущий поэт не стал расстраиваться и приступил к созданию своего первого нетленного стихотворения.
Уместив себя в творческое кресло, взяв ручку, поэт склонился над чистым листом и…замер.
В голове было так же пусто и чисто, как и на листе. Прошел час. Ничего не изменилось. На листе появились нервные зарисовки автора, ряд букв, слов и немного нецензурных выражений. Геннадий теперь чётко понимал, что такое муки творчества. Их он испытывал вот уже целый час и очень переживал. Вдруг всплыла фраза из далёкой школьной программы «Ин вина веритас!» – про вино что-то. Поэта озарило: «Так вот, в чём дело! Решение проблемы найдено! Как я сразу не понял!» Он, счастливый пулей побежал в ближайший магазин.
Сосед с радостью разделил бутылочку красненького с молодым автором и дал неоценимые советы по поводу стихосложения. Вечер случайно превратился в творческий, и Геннадий нашел в нетрезвом лице соседа своего первого единомышленника. Были прощены прошлые обиды, найдено потерянное ранее понимание, машинально испиты несколько красненьких и потом беленьких бутылок чарующего алкоголя. Посиделки у соседа удались.
Новый день встретил Геннадия грубо. Голова раскалывалась. Послевкусие во рту напомнило феерию вчерашнего вечера. Поэт поморщился. Он решил не сдаваться и отправиться на прогулку. Утро для субботы было раннее. Соседи по выходным просыпались позже. Геннадий неспешно привел себя в порядок, без обычной очереди посетил места удобств и, вполне облегчённый, пошел в парк впитывать кислород. С каждым глотком воздуха голова будущего гения наполнялась новыми мыслями и идеями. В тот момент, когда она переполнилась, и содержимое готово было выплеснуться в стихотворном виде на бумагу, мужчина заторопился домой. Он хотел успеть записать потоки литературной мысли и боялся, что они улетучатся.
Не разуваясь, бегом, поэт бросился к столу, схватил ручку и стал записывать рифмы, строки. Его щёки раскраснелись, пульс участился. Оказывается, ему есть, что сказать миру! Как же раньше он молчал и почему? Когда художник творит, время мчится незаметно. Устав писать Геннадий остановился и откинулся на спинку кресла. Он выдохся, рука гудела, лицо пылало. «Вот он, настоящий творческий процесс! Я пережил муки, потом подъем и, наконец, первый шедевр создан. Да, тяжело он мне дался!», – у молодого человека от впечатлений выступили слёзы. Он закрыл глаза, чтобы немного успокоиться. Теперь нужно было как-то донести до зрителя этот импульс. Коммунальные потенциальные зрители до сих пор безрассудно спали, не понимая, какое откровение их сегодня ждёт в лице талантливого соседа.
– Не, Гена, это слишком сложно для меня. Иди, Василию прочти свои стихи! Он давно хорошей литературы не слышал.
Соседка Ирина варила утреннюю кашу сынишке, и ей явно было не до высокой поэзии. Гена простил ей невежество и пошёл искать Василия. Он-то должен прочувствовать глубину творения. Сосед, почёсывая оголившийся кусок пуза, покуривал, полусидя на коридорном подоконнике. Он не мог отказать соседу и внимательно поучаствовал в утренней литературной минутке. Когда автор победоносно закончил, ожидая оваций, Василий задумался. То ли он не всё понял, то ли слог был витиеват, но что-то не срослось в восприятии.
– Ну, как? Не понравилось?
Геннадий от волнения прикусил дрожащую губу. Он понимал, что творческий человек раним, но не думал, что так скоро почувствует на себе непонимание серых масс.
– Я не то, чтобы не понял, просто стихи не моё, видимо. Почитай ещё кому-то. Не расстраивайся. Василий увидел, как изменился сосед за последнюю минуту и решил его подбодрить. Не стал рубить правду матку сразу, что, мол, такого литературного дерьма он и не слышал за всю свою опытную многострадальную жизнь. Пожав автору руку, Василий быстро удалился из кухни, чтоб ненароком не стать слушателем еще одного поэтического произведения. С утра и на голодный желудок впечатлений ему хватило. Он даже забыл про чайник, который поставил на плиту.
«Это провал! Не оценён!», – Геннадий сидел на кровати, обхватив голову руками, и страдал. Он успокаивал себя, вспомнив, что почти все талантливые люди были не признаны долгое время, особенно при жизни. О «после жизни» ему думать не хотелось. Это был не его путь. Ему нужна слава и почёт уже сейчас и он был готов на многое. И тут его снова осенило – «Я понял! Мне нужна Муза! Ну, конечно, именно она и навевает своему хозяину самые прекрасные строки!». Поэт гордился собой. Теперь осталось только понять, как призвать эту самую Музу. Взяв в помощники гугл, Гена перечитал всё, что нашел на просторах паутины по поиску и призыву богини. Из всех советов стало понятно, что нужно яростно желать и мысленно призывать к себе эту помощницу, и она обязательно придёт к талантливому автору. А в своих талантах молодой поэт нисколько не сомневался. Оставалось сосредоточиться и возжелать. Так он и уснул, после перенесённых впечатлений.
– Ну, и долго мне ещё вас ждать, дорогой мой человек?
Геннадий очнулся от противного хриплого голоса и не поверил своим глазам. За его письменным столом, на его кресле сидел мужик в серой майке, полосатых пижамных штанах и нагло обращался к нему.
– Вы кто и по какому праву? Кто вас пригласил в мою комнату? Тем более в таком виде.
Гена аж захлебнулся от возмущения. Вскочил с кровати и открыл дверь, показывая гостю, где выход.
– Здрасте Вам! Вы же и пригласили. Да были так настойчивы в своём желании, что пришлось вызвать меня, потому что все другие разобраны и заняты. Меня, между прочим, из отпуска выдернули. Вот в чём был, в том и явился, а Вы тут пылите и безобразите. Сядьте уже!
– Я вас не звал. Вы кто?
– Позвольте представиться. Я – Муз! Муз Иннокентьевич.
Мужичок поднялся во весь свой невысокий рост, приосанился и важно протянул ошалевшему поэту круглую тёплую ладошку.
– Кто? Муж? Чей?
Гена машинально ухватил чужую руку и начал её зачем-то трясти, лихорадочно вспоминая, чей муж к нему наведался, и с чьей женой он накосячил. Мужичок вернул обратно свою руку и недовольно поморщился.
– Прекрасно! Сам тут полдня вибрирует, импульсы шлёт: пришлите мне Музу, я сам не могу, а теперь отказывается от услуг! Так не делаются дела. Садитесь и ваяйте, пожалуйста, под моим чутким руководством. – Мужичок занервничал и плюхнулся обратно в кресло.
– Да кто вы такой?! И почему уселись в моё кресло? Моментально встаньте и удалитесь! Я не собираюсь вами руководиться, то есть, вами, ну и вообще…Не словоприкладствуйте!
У Геннадия иссякли ругательные выражения. Он успокоился и сел на кровать.
– Итак, молодой человек, начнём работать. Я вам поведаю историю и основные принципы стихосложения, так как вы нигде не обучались оному мастерству. – Муз, сев на своего профессионального конька, воодушевился и приготовился прочитать увлекательную лекцию своему подопечному.
Но гений был не готов к поучениям. Ему нужны были идеи прямо здесь и сейчас, сразу.
– Какой экскурс? В какую историю? Да вы что себе позволяете? Мне нужна прекрасная богиня-вдохновительница, а не потрёпанный мужик в пижаме. Покиньте помещение немедленно. Из-за вас у меня последнее вдохновение пропало. Я сам сотворю свой шедевр, раз на талантливых людей муз не хватает. – Разъярённый Геннадий распахнул дверь и злобно уставился на нежданного гостя.
– Ну, ну, батенька. Смотрите, как бы хуже не сделали себе. Нельзя обижать высшие силы – себе дороже. Можете не расхлебать потом. – Обиженно, но горделиво, Муз Иннокентьевич понёс своё божественное тело по коридору и растворился в темноте выхода.
Настроение было испорчено. Нежданный неприятный гость, муки творчества – как это всё некстати! Геннадий открыл окно. Комната наполнилась весной. Молодой человек потянулся, раскинул руки, пару раз покрутил головой. После такой лёгкой разминки можно было снова приступать к творческому процессу.
Время – штука странная. Когда ждёшь чего-то, то оно тянется словно жвачка, зля и раздражая. Когда спешишь – просишь его остановиться и притормозить, а оно мчится, проглатывая минуты, часы, недели…
Пошёл пятый час работы мастера над произведением. Написано было немало – четыре строки, но какие! Комната походила на поле боя в игровом бумажном шоу. Исписанная, мятая, рваная, белоснежная бумага покрывала почти все поверхности: стол, пол, кровать, подоконник.
Голова Геннадия трещала. В ней происходило нечто невообразимое. Мириады букв, слогов путались между собой и отказывались складываться во что-то членораздельное. Предложения менялись местами и строились в немыслимые фигуры. Рифмы складывались только из неприличных и матерных слов.
Внутренняя борьба автора закончилась затемно. Слышно было, как по коридору разбредались соседи по своим норам, утихали запахи разнообразных коммунальных ужинов. Ночь готовила всех ко сну.
Геннадий, с красными глазами и затекшими пальцами сдался. Есть не хотелось. Обидевшись на несправедливую судьбу, поэт упал на кровать прямо в одежде и провалился в лирический сон.
Кошмар начался с первых секунд. Геннадию снились строки чужих произведений, они насмехались над ним, принимая человеческие обличья. Затем, на четверостишье, как на коне, в сон ворвался кричащий Муз Иннокентьевич, крича что-то противное. Ехидные шипящие звуки пчёлами летали по всему геннадиевому сну и мерзко жужжали. Согласные звуки вообще отказывались произноситься, и на поэта уставилось его же лицо. Оно читало стихотворение из одних гласных. Это жуткое зрелище походило на выступление умалишённого на выпускном в психушке с уникальной мимикой и страшными утробными завываниями. Геннадий вспотел. Ему было страшно, но выйти из сна он не мог. Его домучивали стройные ряды существительных, шагающие под дикие звуки марша. Глаголы – глаголили, прилагательные – прилагались, а междометия застревали в горле. Вся эта ночная вакханалия прекратилась к семи утра, когда яростно зазвонил соседский будильник.
Геннадий подскочил на кровати. Ему срочно нужно было в душ смыть ночной кошмар. Схватив полотенце, пулей вылетел из комнаты. Ирина готовила завтрак на кухне и напевала. Молодой человек хотел поздороваться, но из его уст гордо прозвучали строки стихотворения: «Просыпается с рассветом Вся советская земля!»
– Ты чего, Ген, не выспался? – Ирина с любопытством взглянула на соседа.
Геннадий попятился в ванную, поняв, что его рот сейчас самовольно выдаст еще пару поэтических загогулин. Ему стало страшно. Что с ним? «Это болезнь от переизбытка творчества», – парень умылся холодной водой.
– Гена, иди с нами позавтракай! Я оладушек нажарила с вареньем. – Ирина заглянула в комнату соседа. Не понравился он ей, и она решила поучаствовать в судьбе парня, порадовать.
Геннадию стало приятно, и он радостно ответил – «Муха села на варенье. Вот и всё стихотворенье!». От испуга зажал рот рукой.
По выпученным глазам соседа Ирина догадалась, что не совсем вовремя пришла, и, закрыв дверь, тихонько удалилась.
– Это, что ж, я теперь всегда так буду разговаривать? От ужаса у Геннадия поднялись корни волос и зашевелились.
Неожиданно зазвонил телефон. Говорили с компании, в которой молодой человек проходил собеседование и хотел устроиться на работу. Его пригласили еще раз приехать к ним. Радости не было предела. Жизнь налаживается! Геннадий хотел поблагодарить, но неожиданно для себя его рот спел припев из замечательной песни: «Позвони мне, позвони! Позвони мне, ради бога!». Когда он закончил – в трубке нависло молчание. Вскоре кто-то на том конце вышел из обморока и секретарским голосом произнес, что они ошиблись, и молодой человек может не приезжать, потому что их компания не сможет в полной мере оценить небывалый талант исполнителя.
– За что мне это? Почему именно я? В чём я виноват? Я же ничего плохого не сделал и никого не оби… – Озарение всегда неожиданно бьёт под самый дых. Геннадий понял, кто обижен и перед кем он виноват. Осознать – это полбеды, а вот как теперь извиниться? Где искать обиженного поэт-неудачник не знал.
– Писать! Писать письмо! А ещё мысленно призывать, как первый раз.
Молодой человек разгрёб завалы бумаги на столе, взял белоснежный листок и стал писать извинительное письмо. Текст получился покаянно-слезливый. У автора выступили сентиментальные слёзы, и появилась гордость за слог и поэтичность.
– О, боже, опять это слово! Не хочу о поэзии ничего слышать! Чур его! – Геннадий испугался, что его мысли услышали, и снова закрыл руками рот, словно они оттуда вылетят. Он решил, что кроме письма нужно мысленно просить. Усевшись на своё бывшее поэтическое кресло, зажмурившись, он стал мысленно взывать к Музу.
– Скоро вы управились, мил человек.
Знакомый столь неприятный ещё недавно голос прозвучал в комнате. Геннадий распахнул глаза и увидел перед собой Муза Иннокентьевича. Он был необыкновенно импозантен в дорогом твидовом костюме тройке, с зализанными назад волосами, в сверкающих туфлях.
– Да, с важного приёма вызвали меня сегодня, – прочитав мысли оппонента, ответил Муз. Затем достал из подмышки чёрную папку и вытащил из неё листок и перо.
– Я хотел извиниться. Я не должен… Простите… Вёл себя не…
Геннадий так обрадовался гостю, что пытался жестами его усадить то на стул, то в кресло. Бегая по комнате, размахивая руками, топча комья бумаги, путаясь в ней, он был похож на неуклюжую птицу, которая случайно попала в маленькое помещение и билась обо все предметы.
– Успокойтесь, дорогой вы мой, и подпишите документ о том, что в моих услугах не нуждаетесь и больше не обратитесь ни при каких обстоятельствах. Иначе…
Последнее слово было сказано столь убедительно, что Геннадий похолодел, представил, какое «иначе» его ждёт, судя по предыдущим суткам. Бывший поэт быстро поставил подпись и вернул перо гостю.
Муз Иннокентьевич облегчённо вздохнул и похлопал по плечу полумёртвого от напряжения парня.
– Ничего, ничего, отойдёте. Водички вон попейте, погуляйте. И займите себя чем-то более…прозаическим.
Гость исчез так же неожиданно, как и появился.
В голове Геннадия зазвучало: «Раз, два, три – Геннадий отомри!» – Что, опять? Молодой человек ужаснулся.
– Шутка! На прощанье. – Лицо Муза, лукаво улыбаясь, исчезло из головы Гены.
Молодой человек убрал все следы поэтического прошлого, вернул комнате её надёжную бытовую скучность, избавился от всех напоминаний о лирике и отправился на кухню.
Ирина вместе с сынишкой лакомились оладьями.
– Приглашение на утренний пир ещё в силе? С чем там у вас оладушки?
– С вареньем! Наполненным оладьями ртом пробубнил мальчик.
– Никакого варенья! – Машинально испугался Геннадий. – Никакой лирики. Мне простых прозаичных оладьев…со сметаной…и с сахаром.
Ольга Жук
-
.Вот белый лист лежит передо мной,
Пугающий манящей белизной.
И говорит: вот я какой!
А я подумаю: ну, погоди, постой.
И начерчу своею я рукой
Какой-нибудь иероглиф непростой,
Аль человечека с огромной головой,
Стоящего на ножке, на кривой.
Нет, просто скомкаю и ... брошу с глаз долой-
Прощай, родной!
P.S. Муз приходил...1 -
-