Морок

На дороге стоял архитектурный мертвец — прогнивший, полуразложившийся труп, бывший когда-то большим добротным домом. Истлевшая кожа досок струпьями свисала с покосившихся стен, слепые глаза заколоченных окон вглядывались во тьму приближающейся ночи. Дряхлое крыльцо тянуло кости ступеней вдоль тропинки, навстречу путникам. На фоне мрачного, в ожидании грозы, старого ельника, дом представлял собой очень впечатляющее зрелище.

— Это вот здесь ты предлагаешь заночевать? — спросила Даша дрогнувшим голосом.

— Ну а что, всё-таки крыша над головой.

Артём указал рукой на небо, откуда, подтверждая его слова, недвусмысленно рыкнул гром.

— Ну хорошо. Но как только рассветёт, мы встанем и уберёмся отсюда!

Вблизи дом показался гораздо больше, чем издали. Он навис над путешественниками, закрывая небо своей серой трухлявой тушей. Из-под козырька крыши выбивались лоскуты старого рубероида, мотавшиеся на ветру словно волосы седой старухи. Как только нога девушки коснулась крыльца, оно выстрелило и осело, распространяя запах плесени.

Друзья приоткрыли скрипучую дверь и ступили за горбатый порог, и тут же по дому пронёсся шумный вздох. Охнули половицы, прошелестели отставшие обои, крякнули балки, заскрежетали дверные проёмы и хлопнули окна где-то на втором этаже. Вздох прокатился, как волна, поднимаясь вверх от пыльного пола до самой крыши.

— Мне здесь не нравится, — сквозь зубы прошипела Даша.

Артём решительно сбросил рюкзак с плеча и сказал преувеличенно бодрым тоном:

— Главное, чтобы не прогнил пол! Надо внимательней смотреть под ноги. 

— Ги-ги-ги-ги – отозвалось неожиданное эхо. Звук был глухим и ломким, совсем не похожим на голос Артёма.

— Ой, — шепнула Даша.

Ещё не было и девяти вечера, но приближающаяся гроза до срока гнала сумерки, укрывая лес, просеку и покосившуюся заброшку тягостным предчувствием темени.

Артём достал фонарик. Сумрак бросился по углам, разбегаясь, словно крысы, улепётывая от весёлого сияния, пробежавшего вдоль половиц.

— Далеко ходить не будем, всё же дом древний, ещё обвалится что-нибудь, — сказал Артём. – Давай вот сюда заглянем.

Он осторожно приоткрыл первую же дверь, ведущую из широкой прихожей в одну из комнат.

— О, смотри, здесь и стёкла целы все. 

Даша быстро, словно по горячим углям, пробежала следом.

Обои висели клочьями, перекошенная рама окна немощно скособочилась, оттопырив створку, но в остальном всё было довольно прилично. Даже мусора на полу оказалось немного, только обрывки обоев, да сухие листья, занесённые ветром сквозь приоткрытую створку окна. 

— Смотри, чем не пристанище! – воскликнул Артём. — И от грозы спрятались, и ночь не на голой земле спать.

Даша тоже сняла рюкзак и стала устраиваться в противоположном от окна углу комнаты. На полу комом лежали облетевшие со стен обои. Даша пнула их, а потом сдвинула ногой в сторону и тут же вскрикнула, зажав рот ладонью. Артём, который пытался закрыть окно, оглянулся и поспешил к ней на помощь. Даша, вытаращив от ужаса глаза, показывала пальцем на пол, в кучу оборванных обойных лоскутов. Там, на полу, из-под куска бумаги, словно из-под одеяла, выглядывало живое человеческое лицо. Это был старик с длинными всклокоченными седыми волосами. Его открытые, но странно неподвижные глаза смотрели прямо на них с мрачным выражением злорадного торжества. Артём выхватил фонарик и выстрелил светом в сторону жуткого взгляда. Глянцевый отблеск полыхнул на полу – луч отразился от блестящей поверхности фотоснимка.

— Это фотография, — рассмеялся Артём, наклонился и поднял с пола портрет, сделанный в натуральную величину.

Со снимка смотрел старый лохматый мужчина, снятый мастерски – фотограф настолько удачно поймал ракурс, что игра светотени рисовала черты лица объёмными, практически живыми. Правда взгляд старика был очень неприятным: тяжёлые низкие брови, глубоко посаженные глаза - словно угли, тлеющие каким-то страстным, но мрачным светом. Впечатление усиливали массивные скулы и холодно сжатые в узкую полоску бледные губы.

Даша шагнула на негнущихся ногах и, прислонившись к стене, съехала на пол.

Артём сел рядом, держа перед собой злосчастный портрет.

— Дурочка, ну ты чего, это же снимок! Я тоже сначала струхнул, очень уж он натуральный. Но сейчас – посмотри – это всего лишь клочок бумаги!

— Убери его, — клацая зубами сказала Даша. – А лучше порви. Он жуткий.

Артём с сомнением взглянул на снимок.

— Жалко, — сказал он. – Хорошая работа. Прямо хоть на выставку отдавай.

— Убери его, — воскликнула Даша, голос её сорвался, — я не останусь с ним в одной комнате. 

— Ну ладно, ладно, — Артём поднялся и вынес фотографию за дверь. 

Гроза уже подошла вплотную. Тяжёлая туча нависла чёрно-серыми клубами, возникающие в глубине её короткие сполохи сопровождались глухим грозным ворчанием. В комнате стало темно. В то время, как Артём закрывал за портретом дверь, молния ударила в первый раз. Ослепительный зигзаг высветил макушки ёлок и, сразу вслед за этим, громыхнуло так, что заложило уши. Тут же хлынул дождь. Ветер рванул покосившуюся створку, она, судорожно вздрогнув, распахнулась настежь, впуская в дом толстые струи косо обрушившегося дождя.

Даша завизжала. Артём бросился к окну, схватил створку обеими руками и попытался закрыть перекошенную раму. Через несколько попыток, ему это удалось. Гроза билась в окно, швыряла воду и молнии, но внутрь пробраться уже не могла. В комнате стало тише — звуки и запахи леса остались за стенами дома, зато сразу же стал заметнее затхлый аромат разлагающейся древесины и запустелого человеческого жилья.

Артём, шумно отдуваясь, подошёл к еле видимой в темноте фигурке девушки, скрючившейся у стены. Так же шумно он подтащил к ней свой рюкзак и стал отвязывать спальник, деловито приговаривая время от времени:

— Так-так-так. Ну ка. Сейчас-сейчас.

Даша сидела, как мышь, не шевелясь, молча, съёжившись в тугой комок, почти не занимая места. Артём закончил со своим и принялся за её спальник. Было уже так темно, что он практически ничего не видел, делая всё на ощупь. Громыхнул гром, стёкла задребезжали под ударом звуковой волны.

Даша пошевелилась и проскулила тихонечко из темноты:

— Ты чувствуешь, что на нас кто-то смотрит?

Артём прислушался к своим ощущениям, и вдруг что-то холодное и скользкое коснулось его кисти. Он вздрогнул, отдёрнул руку и отпрыгнул, нашаривая фонарик.

— Ты чего, это я! – прошептала Даша.

— Да тьфу на тебя! – в сердцах сказал Артём. – Сама напугалась, меня напугала. Чего бояться-то! А то мы грозы не видели! Помнишь тогда, на Алтае, в палатке, пять часов подряд, как под артобстрелом.

Он сел, прислонившись спиной к стене рядом с девушкой.

— Это не гроза, — прошептала она, обвивая его кисть своими холодными ладошками. – Это дом. Он смотрит, он затаился.

— Не придумывай ерунды. Как может дом смотреть? Обычная старая развалюха. Здесь раньше имение было, до революции. Ты представляешь, сколько этому дому лет? И ведь стоит ещё.

— Вот именно, — прошептала Даша. Её шёпот терялся в громовых раскатах и Артёму приходилось напрягать слух. – Представляешь себе, здесь люди жили. Ходили, разговаривали, ссорились, мирились. Здесь, наверное, и прислуга была. И дамы в длинных платьях. У них дети… И здесь ведь не только жили, умирали тоже…

Голос Даши совсем затух. Так затухает свечка, израсходовав свой фитилёк. В это время у них над головами раздался шорох, затем громкий скрежет и ясный звук падения. Они вздрогнули разом, Даша вцепилась в руку Артёма, ногтями впилась в его ладонь. Боль привела его в чувство.

— Это ветер! – сказал он. – Ветер, понимаешь? Вон как бушует, сорвало щеколду, залетел сквозняк, что-то упало.

То, что упало, каталось над их головами, по воле ветра ли, само ли по себе, производя мерный ритмический звук. Артём встал, достал фонарик, включил. Свет растёкся, жёлтым блёклым бульоном освещая драные стены, бросая странные тени. Он не принёс облегчения, только позволил видеть бледные, напряжённые лица друг друга.

— Батарейка садится, — сказал он. – Надо бы его погасить.

— Гаси, — ровным голосом согласилась Даша.

И тут глаза её замерли, взгляд упёрся в противоположную стену. Словно загипнотизированная, она подняла руку с дрожащими пальцами.

— Лицо, — прохрипела она, почти беззвучно.

Артём оглянулся и увидел на стене безобразную гримасу — искривлённый рот, большие глаза, вытянутый до нереальности голый череп. В груди что-то ёкнуло, ногу свела судорога, он покачнулся, свет фонаря дрогнул, ушёл в сторону – лицо растеклось по стене, распалось на фрагменты и исчезло.

— Хух, — выдохнул Артём, хватаясь за сердце, — ты меня точно решила сегодня прикончить?

Он подошёл к стене и осветил тёмную рассохшуюся деревянную панель. Рисунок на её поверхности и в самом деле напоминал сюрреалистическое изображение, похожее на череп. Этот рисунок, странным образом сложился из самой структуры дерева. Артём погладил пальцем трещину и обнаружил отошедшую щепку. Решительно топая он прошёл к спальнику, взял чехол от него и, вернувшись к сюрреалистичной черепушке, повесил чехол, зацепив шнурком за щепку. 

Потом он вернулся к Даше, сел рядом, обнял её за плечи и стал говорить тихим уверенным тоном.

— Так нельзя. Ты так сама с ума сойдёшь и меня сведёшь. Утро настанет и застанет в доме переживших грозу двух безумных идиотов. Возьми себя в руки. Нам нечего бояться, это просто пустой старый дом, большой и разрушенный. И здесь ничего нет, кроме старых стен, пустых комнат, лесного ветра и пыли по углам. Мы с тобой сейчас возьмём спальные мешки, завернёмся в них и попробуем отдохнуть. Вот смотри, я погашу фонарик — мы посидим немного и послушаем дождь.

Артём выключил фонарик и стал покачиваться, увлекая в это мерное качание свою подругу. Он запел старую туристическую песню про коня, который выпил слишком много пива. Конь не хотел признаваться, что пьян, поэтому впрягся в плуг и вспахал все грядки с морковкой, капустой и свёклой у своих хозяев в огороде. Под эту весёлую мелодию даже погода стала успокаиваться. Небо посветлело, гроза отступила, унося с собой раскаты и молнии, гром ворчал где-то поодаль, уже больше для острастки, и Даша расслабилась, превратившись из тугого холодного комка в нормального тёплого человека.

— Ты должна что-то сделать с этим, — сказал Артём. – Иначе ты когда-нибудь попадёшь в беду со своими нервами. Ну ведь согласись, позор какой: живёшь в двадцать первом веке, а боишься каких-то бабушкиных страхов. Дома-людоеды, призраки. Вот смотри, сейчас поднимутся половицы, сложатся в зубастую пасть и слопают нас с тобой – ам!

— Прекрати! – рассмеялась Даша. – Не надо так шутить!

— Ну а тебе не стыдно?

Они смеялись, пихаясь плечами, пока не уловили какой-то необычный звук, доносящийся сверху. Больше всего звук был похож на шаги, только очень лёгкие и торопливые. Даша опять напряглась:

— Что это?

— Давай рассуждать логически. Сколько раз мы уже испугались сегодня, принимая вполне обычные вещи за нечто ужасное? Значит и сейчас, то что мы слышим, имеет какое-то очень простое объяснение.

Звук то отдалялся, то приближался. Чьи-то маленькие ножки топотали в районе верхнего этажа, топотали вполне осмысленно. Шаги то замирали, топтались на месте, то опять отправлялись в поход.

— Может быть это белка? – предположил Артём.

— Белка скачет, а это кто-то ходит, — сказала Даша. Она опять съёжилась, задрожала. – Слушай, давай уйдём отсюда, прямо сейчас? И лучше прямо из комнаты, через окно.

— Ну ты чего опять? На улице дождик, мы вымокнем, даже палатку не успеем поставить. И трава вся мокрая. 

— Плевать. Лучше вымокнуть в лесу, чем помирать здесь от страха каждую минуту.

— Слушай, мне надоело! Ты ведёшь себя, как ребёнок. А ты взрослая девушка, почти женщина уже! Тебе детей рожать, воспитывать их! Ты должна быть сильной! Ты должна быть храброй! Потому что трусливая и слабая женщина не вырастит своего потомства! Собери волю в кулак, что ты разнюнилась!

— Не кричи, — умоляюще проговорила Даша. – Он услышит и придёт сюда.

— Кто?!

— Ребёнок, — прошептала она.

— Откуда здесь может взяться ребёнок?!

Даша приложила палец к губам. Шаги наверху затихли. Вместо них послышался явственный стук: тук-тук, тук-тук-тук.

— Боже мой, — прошептала Даша в отчаянии схватившись за голову.

Тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук.

— Так, всё, хватит, — решительно сказал Артём. – Пойдём наверх и всё узнаем.

Даша замотала головой, вцепилась в Артёма, прижалась к нему.

— Давай уйдём, прошу тебя, давай уйдём, — жарко шептала она ему в лицо.

— Какой-то сумасшедший дом! – простонал Артём. – Если ты боишься, я сам схожу.

Он отцепил от себя руки девушки и встал, но она схватила его за ногу.

— Не смей! – почти закричала она. – Нам нельзя порознь! Все, кто разлучаются, потом погибают!

— Да ты ужастиков насмотрелась что ли? — возмутился Артём. Он снова опустился рядом с подругой и обнял её. – Посмотри на себя со стороны. Ты довела себя до истерики. А ещё даже ночь не началась по-настоящему. Подумай, во что ты превратишься к утру. Неужели вот так сидеть и фантазировать себе всякие ужасы легче, чем один раз встать и посмотреть им в глаза? Что может страшного случиться с нами? Ну? Ты хоть раз в жизни видела привидение? Так пойдём и посмотрим на него.

Он замолчал и ждал, крепко сжимая трясущиеся плечи девушки. 

Тук-тук-тук, тук, тук-тук-тук, доносилось сверху. Снова шаги – лёгкие, торопливые. И снова – тук, тук.

Даша всхлипывала всё реже, дрожь постепенно унималась. Вскоре она справилась с собой, всхлипнула последний раз и поднялась на ноги.

— Пошли, — сказала она. – Ты прав. Лучше умереть один раз, чем миллион.

— Вот и умница, — похвалил Артём.

Он включил фонарик и обнял Дашу за талию. 

— Мы храбрые артиллеристы и для нас, — пропел он тихонько. Они шагнули в пустоту прихожей. По правую и левую стороны шёл ряд дверей. Артём открывал их по пути. Там было такое же, одинаковое, запустение. Некоторые двери были перекошены и не открывались.

Прихожая заканчивалась лестницей, ведущей наверх. Шорох, топотание и постукивание здесь были слышны яснее. Но, когда они стали подниматься по скрипучим ступеням, звуки стихли.

— Проверяй ногами ступеньки, — посоветовал Артём. – Им, скорее всего, более ста лет.

Ступеньки скрипели, но не рассыпались. Друзья благополучно поднялись на второй этаж. Лестница заканчивалась небольшим холлом, в который выходили двери четырёх комнат. Друзья постояли, прислушиваясь и через несколько секунд услышали знакомые шаги и постукивания. Теперь они звучали очень явственно, но звук по-прежнему шёл откуда-то сверху. 

— Крыша! – шёпотом воскликнул Артём. – Это ходят по крыше! Скорее всего какие-то крупные птицы. Вороны! Это вороны! И они что-то там клюют.

Вздох облегчения вырвался из груди Даши.

— Вот я дура, — прошептала она. – Я же чуть с ума не сошла от страха!

Они почему-то не решались нарушить ночную тишину громкими голосами и говорили шёпотом.

На втором этаже гулял сквозняк – часть окон была разбита и кое-как заколочена досками. Но зато здесь витал аромат послегрозовой лесной свежести и отчётливо слышался ритм дождя по крыше – мелкого, ровного, убаюкивающего.

— Слушай, может притащим сюда вещи и поспим немного? – прошептала Даша. — Здесь приятней, чем там, так свежо.

— Давай осмотрим комнаты.

Они двинулись, пробуя ногами половицы, прежде, чем сделать шаг. Доски поскрипывали, но держались крепко.

Самая левая комната была ничем не примечательной. Там так же свисали обои, валялась ломаная табуретка. Во второй комнате, видимо, была библиотека, или склад, потому что на стены опирались рассохшиеся стеллажи, похожие на книжные полки. Некоторые, самые деформированные стеллажи валялись на полу. На полках темнели потёки какого-то вещества, пол тоже был испачкан кляксами, брызгами и разводами.

— Кровь? — спросила Даша. Губы у неё задрожали.

— Ну почему сразу кровь? А если грязь? А если варенье? Видишь полки какие грубые, наверняка здесь стояли банки со всякими консервами, стояло варенье! 

— Ну, да, — согласилась девушка. — Полки на книжные не похожи. Да, это точно варенье! 

В третью по счёту комнату Артём заглянул первым. Далида нашла какую-то тетрадку в углу и захотела её поднять. Посветив подруге на тетрадку, Артём перевёл свет фонарика в комнату и замер. На противоположной от входа стене висела картина. Эта картина находилась в таком контрасте со всем остальным обветшалым домом, что выглядела шуткой, или нелепым розыгрышем. Роскошная золочёная рама, не тронутая временем, сочные краски полотна. На картине сияла белым светом странная архитектурная конструкция со множеством переходов, арок и дверей. Артём подошёл поближе. По мастерски нарисованным лестницам шагали лохматые люди. Они кривились в разных позах, как будто судорога сводила им руки и ноги, и все они были одинаковы, и все они напоминали кого-то. Артём пытался припомнить, кого напоминают эти странные кособокие фигуры, перебегал глазами с одной на другую до тех пор, пока ему не показалось, что человечки зашевелились. Они стали прыгать с лестницы на лестницу, кривляясь и дразнясь, но как только Артём пытался поймать взглядом их движение, они снова замирали в своих нелепых позах. Раздался еле слышный многоголосый смех. У Артёма закружилась голова.

Из холла раздался громкий треск и отрывистое «Ой!». Артём выскочил из комнаты и увидел, что Даша таки нашла прогнившую половицу — нога её застряла между досками.

— Осторожнее же надо, — сказал Артём, помогая освободить ногу из капкана. – Пошли скорее, смотри, что я там нашёл!

— Где? – удивилась Даша. 

Артём уже увлекал её к двери комнаты, где висела картина. Он толкнул дверь и посветил фонариком на стену. Стена была совершенно пуста.

— Как же это? – растеряно сказал он. – Она же только что была здесь.

— Кто?

— Картина! Понимаешь, когда ты поднимала тетрадку, я посмотрел туда и увидел картину! Большую, яркую, там чудной дом нарисован, дом, не дом, лабиринт, и человечки какие-то кривляются, как живые, честно! Только я не успел рассмотреть.

Даша не моргая смотрела на него, нижняя губа у неё снова начала подрагивать.

— Артём, зачем ты меня пугаешь? Может быть тебе показалось? 

— Да что я, по-твоему, идиот какой, чтобы видеть то, чего нет! Здесь была картина, большая, странная яркая картина. Надо её найти, не могла же она… Я её в институт заберу!

Артём шагнул в комнату и в этот момент дом зашевелился. Громкой дробью сыпанул по крыше дождь, зашуршали обои по стенам, само собой растворилось и захлопнулось окно, двери, скрипя, стали раскачиваться в дверных проёмах.

Даша взвизгнула. Артём быстро шагнул назад. На улице поднялся ветер. Мрак сгустился вокруг света фонарика, который начал мерцать.

— Мамочки, — прошептала Даша.

Артём обхватил девушку, сунул ей в руку фонарь и придерживаясь за перила стал быстро спускаться вниз, таща за собой спотыкающуюся Дашу. Они торопясь миновали прихожую, почти вбежали в своё грозовое убежище и тут Даша издала отчаянный истошный вопль: фонарь высветил лежащую на полу прямо посередине комнаты фотографию жутко улыбающегося лохматого старика. Это было нереально, это было неправильно, это было страшно!

Взвыл ветер за окном. Створки окон по всему дому хлопали так, что звук стал похож на аплодисменты. Артём никак не мог оторвать взгляд от ужасной улыбки. Он понял, кого напоминали кривляющиеся человечки – это был он, повторённый бессчётное количество раз.

Его надо было убрать, порвать, уничтожить! Но тут произошло что-то уж совсем непонятное и необъяснимое. Даша мощным движением бедра оттолкнула его в сторону, встала посреди комнаты, выпрямилась и заорала снова, да так, что в один миг не стало слышно ни ветра, ни дождя, ни стука расходившихся окон. Крик этот был ужасен. В нём не было больше ни капли страха, отчаяния, или слёз. В нём клокотала ярость! Так буйвол ревёт на арене, перед тем, как растоптать в пыль своими копытами тореадора, размахивающего красным плащом.

— Я должна быть сильной?! – заорала Даша, потрясая в воздухе кулаками. – Я должна быть стойкой и смелой?! А какой, раздери вас гаргулья, ещё может быть женщина в этом радужном мире, построенном нам мужчинами?! 

Тут она добавила такое мощное трёхэтажное выражение, что у Артёма язык завязался узлом даже на слух. 

— Я должна рожать детей, я должна их кормить, корячиться на трёх работах, я должна быть опорой и поддержкой моему будущему мужу! Но этого мало! Его ещё надо найти!! А для этого мне надо быть не только красивой, но ещё и креативной, спортивной, талантливой, остроумной, стройной и подтянутой! Ходить в походы, плавать на байдарке, прыгать с парашютом, потому что все мало-мальски подходящие будущие мужья именно так проводят свой досуг!! Но прежде чем отправиться в поход с человеком, который мне интересен, я должна, вылезая из кожи вон, разрулить все проблемы своего начальника по работе, потому что карьера в нашем мире строится не по принципу профпригодности, а по принципу рабовладения!! И даже тогда, когда я, словно лошадь в конкуре, преодолев все барьеры, ищу пристанища во время ненастья в какой-то полуразвалившейся халупе, мне здесь оказывается тоже надо проявлять чудеса стойкости и твёрдости духа?! Да знаете что?! 

Артём предусмотрительно заткнул уши пальцами, прежде чем Даша выпустила обратно воздух, который набрала в грудь, чтобы выпалить свою последнюю уничижительную тираду.

— А сейчас я ложусь спать, — запыхавшись сказала она, повернулась на каблуках, забралась в свой спальный мешок и демонстративно отвернулась носом к стенке.

Брошенный фонарик остался лежать, примостившись на носу у лохматого старика. Свет уже совсем ослаб — светил тускло, мерцая, словно свеча. Ни свиста ветра, ни дождя больше не было слышно за окном. Лес притих, тучи разошлись, на чистом небе угадывались признаки близкого рассвета. Замер и дом – ни скрипа, ни шороха.

Артём подобрал фонарик и склонился над фотографией, разглядывая злополучный портрет. Однако, в мерцающем свете, он уже не смог разглядеть жуткой улыбки, так напугавшей его. Напротив, взгляд старика сейчас казался вовсе не тяжёлым, а каким-то растерянным и, даже, слегка виноватым. 

— Вот так вот, батя, — тихонько сказал ему юноша и подмигнул. 

А потом он расправил свой спальный мешок, погасил фонарь и улёгся рядом с Далидой, размышляя о том, а он-то сам хочет иметь детей, и если да, то сколько именно.

А морок… Морок исчез.