Александр и Александра

Так редко бывает, чтобы супругов звали одинаково. Ёще реже, когда начали дружить в садике, сидя на соседних горшках, а в школе всем уже было понятно, что как только стукнет восемнадцать – они поженятся. У молодоженов Саши и Шуры, о которых я вам хочу рассказать, всё так и было.

Свадьба была скромной – жених посадил невесту в свой старенький «Логан» и повез в ЗАГС, где ждали только самые близкие и родные. Если любовь настоящая, то пафосное празднование не к чему!

Жить молодые стали у бабы Нади – матери отца. У неё была четырехкомнатная квартира, с двумя санузлами и большой кухней, казавшаяся всем родственникам, проживающим в скромных «панельках» или «хрущебах» - хоромами.  Жилье в элитном доме осталось от безвременно ушедшего мужа - директора крупного завода. У бабушки, каждый в своё время, гостевали почти все многочисленные внуки, но быстро почему-то сбегали.

И вот это нашим молодожёнам, вначале, было совершенно не понятно: квартира - просторная, внуков баба Надя любила искренне и самозабвенно, хорошо и вкусно готовила, а по выходным пекла пироги.

Причины быстрого «исхода» всех её жильцов стали выясняться позже. Когда Саша, в свободный от учебы день решила сделать в квартире уборку, бабка вежливо, но решительно отобрала у неё тряпку.

– Не надо, отдыхай, внученька.
– Ну, как же, баб Надь, я ж помочь, я аккуратно всё…

Бабка помялась, пожевала губами.

- Мне не тяжело, я сама потихоньку, полегоньку... Че мне делать-то ещё? – немного помолчала и добавила: - Мы с моим Сережей, царствие ему небесное, столько по миру поездили! Он же у меня выдающийся геолог был, всё нефть искал! Вот это копьё с острова Пасхи, эти статуэтки не упомню, вроде как с Кубы, эти вазы - иранские. Их три штуки было – осталось две. Люба, сестра твоя двоюродная постаралась. Для вас это хлам старый, а для меня память! - и смахнув, навернувшуюся слезу, бабка ушла на кухню и долго гремела там кастрюлями.

А потом как-то сами собой стали появляться послания-стикеры на разных предметах: «Я дверь холодильника. Вы меня прошлый раз не закрыли – все продукты испортились!» «Мы сковородки - любим лежать все вместе, в одном ящике!» «Я форточка и должна…» и ещё, и ещё.

Вечером Саша дождалась с работы мужа и решительно закрыла за ним дверь в их комнату.

– Всё, Шурка, я в эту Алису: «я пирог – съешь меня!» играть больше не хочу! Давай искать жильё!
- Я всё понимаю, Сашка. Но, нельзя же вот так, съехать в никуда! Дай мне время. Я подумаю, ладно? А вообще, я – голодный муж. Покорми меня! – мягко сказал Шура и подмигнул.

Прошло ещё две недели.

Вечером, когда муж пришел с работы, Саша обвила его шею руками и, притянув к себе, прошептала на ухо:  - Давай сегодня ей скажем, что съезжаем? Поблагодарим за гостеприимство, например, фруктовой корзинкой, и съедем?

-Давай,- так же шепотом ответил он. – Только сначала подыскать квартиру надо. А мне – подработку... Платить-то чем?

Но вечером, за ужином, баба Надя, раскладывающая ароматный, только что приготовленный соте, их опередила:

-Что, голубки, съехать от бабки надумали?
 Повисла неловкая пауза.

- Да, вы не думайте, не подслушала я, догадалась – давно живу. Все внуки сбегали, теперь и вы… И чем я вам таким не угодила? – и бабка, вздохнув, отвернулась к плите.

 Шура открыл рот, но Саша больно пнула его под столом:  

- Ну, бабулечка, всё у тебя замечательно! Квартира хорошая, ты добрая… А готовишь – пальчики оближешь. Просто, понимаешь…нам надо самостоятельно пожить, может и я так же вкусно, как ты, готовить научусь?!

Баба Надя помолчала, задумчиво помешивая поварешкой в кастрюле. - Честно говорите, что не устраивает – всё, как есть.  Вы у меня последние внуки, младшенькие. Больше постояльцев не будет. Я обижаться не стану!

Шура с трудом проглотил нежнейший кусочек телятины с баклажаном и твердо, как ему показалось, начал:

-Баб Надь, всё замечательно. Вот только зачем ты пишешь и клеишь эти записочки - стикеры дурацкие? Мы что, маленькие? Да, у нас нет такого порядка, как у тебя! Я бывает свои вещи, носки, например, раскидываю. Саша семейной жизни только учится! Не можем мы постоянно чувствовать себя неловко, что кастрюли не убрали, сковородки. И чашки не туда сунули!

- Стикеры дурацкие…записочки… это да…,- бабка перестала мешать уже сварившийся борщ и тяжело опустилась на стул. – Склероз у меня. Так что записки эти не для вас. Слова забываю, простые самые. Не напишу, буду полдня вспоминать: где штука эта, с ручкой и дырками, в которою макароны отбрасывать? Плиту забуду выключить! Потому и должно всё быть на своих местах, что не найду потом, и не вспомню! - и бабка отвернулась к окну и вздохнула.

Саша встала. Показала зачем-то кулак мужу и, подойдя к бабке, обняла её за острые, вздрагивающие плечи.

- Прости нас, бабулечка! Ну, мы же не знали! Никуда мы от тебя не уйдём!

***

На следующий день, Александра пришла с занятий пораньше – отменились лекции. Налила себе вкусный чай с травками, которые бабка сама летом собирала, и прошла к ней в комнату. Баба Надя что-то вязала.

 - Бабуль, а расскажи про старые времена, про детство своё? – И тихо добавила. - Если помнишь, конечно.
- Сашка! – бабка грозно посмотрела на внучку поверх очков,- Слух-то у меня отменный! Память, это да, чудит. Не помню, что давеча было, а детство своё – как будто вчера с подружками по полянкам скакала.

Помолчала, отложила спицы. – Это хорошо, что интересуешься. Ты первая из всех внуков и спросила, - и бабка ненадолго задумалась. - Ну, слушай, издалека начну.

- Род наш с Тулы пошел. Это еще мои деды, три родных брата, ох, прям как начала сказки выходит, решили перебраться туда, где живется повольготнее, да земли свободной поболе будет. Старший – дед Семион, я его и не помню совсем, по торговой части был. Приехал в наши края, место купил в торговых рядах, да и возить стал всё, что тульские мастера делали – и ружья, и самовары, и утварь скобяную. Землю взял, дом отстроил, да и стал хутором жить. А за ним братьЯ переехали – ему подсоблять, да своим хозяйством обзаводиться.

Бабка помолчала, стараясь спицей поймать пропущенную петлю.

- А младшенький из братьёв - дед Иван, от которого наш род и пошел, большой повеса, да бабник был. Послали его по делам торговым в Питер, а он оттудова - невесту привез. Да ладно бы бабу нормальную, а то – балерину! И фамилия у ней была, не то Лепешинская, не то Ксешинская.

Не упомню уж. Но стала она – Кузнецова. К жизни такой, да хозяйству долго она приноравливалась, но обвыкла. Детки тут пошли один за другим. Маменька моя – последышем была, как и ты. А последыши, Сашка, говорят – счастливые! Ну, вот, со временем хозяйство справное у них стало. Коровушек – два хлева, коз, а свиней и кроликов – без счета. Коней разных  табун был! Только «был да сплыл». Белые наступали – лучших статных, да породистых, офицеры себе взяли. Потом красные – так те хуже цыган, почти всех и угнали.

- Так, они «кулаки» были?
- Да, какие там «кулаки»? Отродясь, батраков не держали, разве, что в сенокос кто нанимался! А так всё своим трудом – семья-то большая! Но когда революция пришла, так и посчитали «зажиточными», да и раскулачили. К тому времени только дед Иван и остался. Старшего брата медведь на охоте задрал, средний – в первой войне с Германцем полег…

Саша слушала и удивлялась – рассказывая, бабка начала употреблять слова «старорежимные», давно вышедшие из обихода, судя по всему пересказывала то, что слышала от родителей. Вот она связь времён, связь поколений!

….Баба Надя ненадолго замолчала, в тишине лишь цокали спицы, которыми она ловко превращала шерстяную нитку во что-то мягкое и теплое.

- Вспоминаю вот и думаю – всегда туго жили, что до войны, что после. У маменьки карточки на продукты в трамвае украли, а тятя - на фронте. Соседи помогали, подкармливали, мать на трёх работах – на хлебозаводе, в прачечной, да ещё шила на заказ - кому платья, кому юбки. Машинка у неё была - «Зингер», еще дореволюционная. Не хватало всё равно. А нас у неё семеро, я за старшую. Был еще у нас мальчик, брат мой - Минечка. Хороший такой, волосики на голове белые, что пух одуванчика, и сам весь такой, хороший, ласковый. Улыбнется бывало, как солнечным светом тебя одарит. – Бабка прикрыла, глаза и замолчала.

Потом, словно очнувшись, продолжила:

- Это мой грех и мой крест– не доглядела… Наелся чего-то он с огорода, голодно же. А потом  живот у него распух, болеть стал… А он и не плакал совсем, стонал только, жалобно так, как щеночек побитый… Соседка сердобольная нам козу свою на время одолжила. Так мы его молочком козьим отпаивали. Да и коза с ним спала, грела – озноб его сильный бил. Маменька и я от его постели, почитай, и не отходили. Настои из трав давали, да молились…

 А вот и сейчас, иной раз приблазнится мне, будто за юбку он меня хватает своими ручонками…- лицо у бабки было отрешенное, словно и не здесь, она была, а там, с больным Минечкой. - Ничего ему не помогало, потом совсем лихо стало. Отвезли в больницу. Помер, до пяти лет не дожив. Маменька его так всю дорогу из больницы на руках домой и несла.  Денег на машину не было…

Баба Надя рассказывала глухо, как-то буднично, видно переболело, отгорело уж всё давно…

 - А потом решилась мама дом продать – он у нас очень большой был, в два этажа, на совесть дед построил! Да только дров много надо, чтоб протопить. Покупатель быстро нашелся, дом не торгуясь, купил – видно продешевили. А она простодырная была, ещё и упрашивала его, в ногах валялась, что бы дал пожить немного, пока себе жильё новое не найдем..

А потом был февраль месяц, мороз. Я на речку за водой с ведрами пошла. Возвращаюсь, а младшие замерзли и печку решили затопить, а заслонку не открыли – дыму напустили! Я окна нараспашку, из печки давай всё выкидывать, а там деньги! Маменька на работу пошла, да спрятала не думая! Они сгорели не полностью, так обгорели чутка. Только спортились там, где портрет Сталина! А тут соседка к нам зашла, да как на мать зашипит: «Ты что наделала! Детей сиротами хочешь оставить? Тебя ж за порчу лика товарища Сталина – в тюрьму!» И стали они вдвоем деньги на мелкие кусочки рвать, да в сортир спускать.

А тут и я пошла работать - на хлебозавод. Мне пятнадцати лет тогда ещё не было – мама еле упросила, чтоб взяли!

Вставала рано,  засветло ещё, да пешком шла. А идти почитай пять килОметров, да через мост, да в гору потом. В одно утро иду, туман с реки такой поднимается. И вдруг слышу, сзади тихо идет кто-то. И вот прям, не хорошо, так сердцу стало. Я шаг ускорила, потом побежала – слышу, он тоже бежит. И на беду запнулась за камень, в тумане не увидела, да и полетела на землю. А он сзади подошел, коленом придавил и давай душить. «Тока пикни!» - шипит так, с сквозь зубы, как змея подколодная. И по карманам. Думал деньги, али чё ценное – а откудова? Всего-то и было, что два куска хлеба. Плотно в бумагу завернутые – обед мой, да ужин. Выхватил он их, не побрезговал, да и убежал. Вот вы молодежь, не цените хорошей сытой жизни! Не знаете, какое оно, лихо-то, бывает!

И тут же, как будто себя одернув, баба Надя стукнула со всего маху ладонью по столу:

- И, слава богу, что не знаете!

Саша подсела к бабушке, прижалась и стала гладить её по плечу. Так и сидели думая, каждая о своём.

- Ох, заболтались мы с тобой, дочка. Хватит, на сегодня воспоминаний. Иди мужа корми, небось, голодный! Там, на плите всё ещё теплое.

Сашка подняла голову. Она и не заметила, как пришел с работы Шура и тихонько устроился в кресле, в углу.

- Да, вы уж сегодня никуда не ходите. – крикнула им баба Надя вдогонку, отрываясь от вязания. – Соседка вечЁром придет - Людка, с другого подъезда. Хочу, чтобы вы её послушали, вдруг интересно будет.

***
Чуть позже действительно пришла соседка, принеся с собой запах чеснока и специфический старушечий дух. Была она ровесницей бабы Нади, но выглядела намного дряхлее; постоянно кряхтела, постанывала и жаловалась то на одышку, то на сердце.

Когда сели пить чай, как водится, после светских разговоров про рост квартплаты и цен на продукты, соседка начала: - Мы с Надюшей подруги, уже лет двадцать, почитай, как. Она про вас рассказывала – вы ребята молодые, аккуратные воспитанные. А я – бабка одинокая. Родственников у меня нет. Вот помру – квартира-то кому достанется? Государству?! Я вот и хочу вам предлОжить – будете мне помогать по хозяйству – я вам квартиру и отпишу. Много ли мне надо? Продуктов два раза в неделю купить – самых простых, я скоромное ем, да раз в неделю убраться прийти. Про Тимуровцев читали? Только они бесплатно, а я вам – квартиру!

Молодые были не против, вариант, что и говорить был хороший, и сразу согласились.

Баба Надя стала готовить чуть больше, да разнообразнее. Саша относила кушанья соседке, раз в неделю тщательно убиралась. Шура покупал соседке продукты. Так продолжалось полгода, и шло бы своим чередом и дальше, если бы замотавшись на работе, он дни не перепутал и не пришел вместо четверга в пятницу. И столкнулся у двери соседки с молодым парнем в очках и пакетами продуктов в руках. Звонить не стали, отошли на лестничную площадку покурить.

И разговор их, плюс задействованные агентурные сети бабы Нади быстро выяснили, что к соседке продукты таскают несколько молодых придурков. А родственников у неё пруд-пруди!

- Эх, хотела я пургена в пирог сыпануть, да ей снести! Но не стала. Оно грех все-таки, хоть и прощенный. Это я, дура старая, во всем виновата. Простите меня, дети. Не научила меня жизнь о людях плохо думать, а только хорошее. А Людке – Бог будет судья!

P.S. Дорогой друг!  Спасибо, что нашел время прочитать мой рассказ. Прошу – отнесись снисходительно к возможным огрехам. Я его написал и не вычитывал и не правил – как есть. И не из-за лени или нехватки времени. Слишком личное...нервно…