Красное на сером
1.
– Волк, – коротко представился он.
– Аркадий Петрович. Присаживайтесь, пожалуйста.
Доктор оказался невысок, немолод и неказист. От белого халата Аркадия Петровича пахло стиральным порошком и казенными бумагами, а от него самого детским мылом.
– С чем вы ко мне? – интонации, впрочем, были заинтересованные.
– Ухо. Стреляет в нем постоянно.
– С ухом вам к участковому терапевту. У меня несколько другой профиль.
– Я там уже был. Она меня к вам и отправила.
– Ну хорошо. Расскажите подробнее: каков характер болей, частота, продолжительность.
– Болит часто. Стреляет то есть. Бегу – стреляет, лежу – тоже.
– На погоду реагируете?
– Я метеонезависим.
– Хорошо. А вот тут у вас что? – доктор показал на большой кривой шрам, идущий чуть ниже сонной артерии.
– Это меня Красная Шапка так. К делу не относится.
– Вот как, Шапка? Хотели съесть, а она.. – Аркадий Петрович понимающе кивнул.
– Вы что? Конечно, нет!
– Не самозащита, значит. Простите, что же в таком случае произошло?
– Неважно. Что у меня с ухом?
– До уха доберемся. Вы не знали, что она Красная Шапочка, и поплатились?
– Все я знал! – он резко встал, черное кресло на тонких металлических ножках отлетело в сторону, – Я ее берег.
– На потом хотели оставить? Тоже рабочий вариант, особенно для голодной зимы.
– Нет! Да. Вернее, в самом начале я собирался. Даже мечтал, как я ее съем. Вино выбирал. Это была моя лучшая добыча. У меня зубы сводило от того, как она боялась. И лапы, руки то есть. Просто голову терял от ее беззащитности.
– Просила вас не есть ее?
– Умоляла. Обовьет мою шею руками и шепчет: пожалуйста, пожалуйста, мой милый, съешь меня! Съешь меня так, как умеешь только ты!
– А вы?
– Что я? За кого вы меня все держите?! Я цивилизованный. Хожу на службу с девяти до шести. У меня галстук. На велосипеде езжу, мусор сортирую.
– Совсем не ели?
– Ел. Несколько раз. Но немного совсем. Боялся, что не смогу остановиться.
– А она?
– Она сумасшедшая. Любовалась укусами. Благодарила. Просила еще.
– А вы?
– А я не мог смотреть на себя в зеркало. Хотел повеситься на галстуке. Или в реку броситься. На велосипеде.
– Она была вам очень дорога, понимаю, – Аркадий Петрович смотрел сочувственно и серьезно, – А другие Шапочки? Вы с ними, простите, не сублимировали?
– Ничего не было! Хотя она каждый раз считала иначе. Но я любил только ее. Заботился, как мог. Не подпускал себя к ней. Спал в клетке.
– Хотите воды? – Аркадий Петрович поднялся из-за стола и наполнил из стеклянного графина стакан.
– Тут дело такое, – продолжил он, осторожно подбирая слова, – Вы Волк, она Красная Шапочка. Вы вписаны Сказочником в сценарий, где проголодавшийся хищник съедает заблудившуюся в лесу девочку. Вы понимаете, о чем я? Звучит страшно, но герои должны пройти свой путь. Съешьте уже ее, и колесо Сансары перестанет скрипеть.
– Некоторые вставляют молнию, вот сюда, – Аркадий Петрович показал ему на область живота, – Удобный выход.
– А с ухом у меня что?
– Отоларинголог вам скажет. Шурочка, выпишите молодому человеку направление, пожалуйста.
2.
Волков бояться – в лес не ходить. Так меня учила бабушка.
– Не слушай сказки, – раздражалась мама, – Это у нее возрастные изменения, когнитивные функции угасают.
Мама уже тогда личностно росла, не употребляла оценочные высказывания, углеводы и возила меня к бабушке на машине не короткой дорогой, а через семь перекрестков и два моста.
Бабушка была очень строгой: заставляла есть суп и спать после обеда, зато все остальное время можно было бегать везде.
Однажды я потерялась. Мне было четыре. Я сидела в лесном малиннике и, онемев от страха, слушала, как трещат под чьими-то ногами ветки. Волку, несомненно, повезло – на обед у него была переевшая ягод девочка. Но это оказался не волк, а бабушка с тетей Лидой.
– Отхлещи ее вицей, – сказала тетя Лида, – Чтобы понимала.
– Своих засранок хлещи, – ответила бабушка, потом закрыла мне обеими руками уши и сказала еще что-то, от чего лицо тети Лиды вытянулось. Она плюнула бабушке под ноги и пошла домой без нас.
Мысли о волках не покидали меня. Волнующие и настолько стыдные, что я представляла, как волк всегда ест какую-то другую девочку, а не меня. Она плачет, говорит, что раскаивается, обещает больше никогда не ходить короткой дорогой через лес, а волк слушает, хищно улыбается и повязывает себе на шею белую салфетку.
Я стала заходить в своих фантазиях так далеко, что волком у меня оказывалась наша Светлана Львовна из средней группы. Она снимала воспитательский халат, под которым было серое платье, ставила перед собой тех девочек, которые плохо полдничали, и говорила, что сейчас будет их есть, каждую по очереди. Девочки плакали очень жалобно, но Светлана Львовна была неумолима. Меня не было среди них – я кислый кефир допивала до самого дна, на котором приторной горкой лежали два не растаявших кусочка сахара.
Когда мне было восемь, я снова потерялась, но уже не одна, а с Ленкой, тети Лидиной дочкой. Сначала она говорила, что знает, где тот черничник, потом, что уверена, в какую сторону идти домой. Мы все-таки добрались, но уже затемно и разошлись, каждая в свою калитку.
Бабушка молчала. Что говорит тетя Лида тоже не было слышно, хотя она была сразу за забором.
Потом Ленка истошно завизжала.
Бабушка выломала длинный прут, взяла меня крепко за руку и сказала “идем” плоским голосом, который я у нее никогда не слышала.
Она сама открыла калитку к соседям. Стучаться не было смысла – никто бы не услышал. Ленка стояла коленями прямо на земле. Тетя Лида прижала ее за шею к лавке и хлестала тонкими остатками березового веника, которым они мели во дворе.
Бабушка ударила тетю Лиду сначала по плечу, там где кончался короткий рукав платья, потом ниже, так быстро, что я сначала не поняла, что происходит. Тетя Лида выпустила воющую Ленку и оторопело смотрела на бабушку, нелепо держа перед собой веник, будто гвардеец кардинала шпагу. Бабушка замахнулась снова, но бросила прут.
– Еще раз девку тронешь, я руки тебе переломаю, поняла?
Меня стошнило по дороге.
– Вырастешь поймешь, – сказала бабушка, – Или нет.
Утром я слышала, как приехавшая мама кричала ей, что она сумасшедшая старуха и сломала мне психику.
Вернувшись домой, я первым делом спустила в унитаз все свои шапки красного цвета.
– Мой ребенок учится переживать гнев, – невозмутимо объясняла мама, бушующему подъезду, оставшемуся без воды, пока сантехник ковырялся в забившемся стояке.
Реальность попрала мою сказку. Слишком страшно, по-настоящему невыносимо визжала Ленка “волки, волки!”, чтобы хоть одна мысль о них продолжила волновать меня.
Но горбатого могила исправит – так говорила бабушка.
– Тут безглютеновые маффины, – давала мне инструкции мама, она улетала на очередную випасcану, – Тут омега 6 и 9. Отнеси это бабушке. Мы давно ее не навещали.
3.
– Петя, проснись! Петя!
– Мм…
– Петя, она снова звонит! Четвертый раз уже.
– Я не могу.
– Петя, она сказала, что будет звонить, пока ты не ответишь.
– Придумай что-нибудь, я полночи работал.
– Ты в танки свои играл, я видела.
– Маша!
– Что, Петя?! Я ее боюсь. У меня от ее голоса мурашки!
– Какие мурашки, Маша? Скажи, я перезвоню.
– Сам скажи!
– Алло.
– Петр?
– Эльвира Михайловна.
– Как хорошо, что я вас застала! Ваша очаровательная жена сказала, что вы будете только в следующем году.
– Маша?
– Петр, Владимир Сергеевич прочитал, что вы прислали. Он озадачен и в недоумении. Я озвучу его вопросы.
– Хорошо, но я работал по утвержденному плану – у меня все записано.
– Начнем с главного. Скажите, Петр, вы волконенавидец?
– Кто я?
– Куда вы его засунули? Что это за психоневрологический диспансер? Было указано: Волк помещен в спокойное, безопасное пространство, соответствующее его статусу. Натуральные тона, мягкое освещение, оригинальные дизайнерские решения, возможно с добавлением природных акцентов. Профессор – мировое светило, радушный бонвиван. Умен, сдержан, корректен, крайне заинтересован в стоящей перед ним задаче – помочь Волку. Где все это?
– Понимаете, это все штампы…
– У вас Аркадий Петрович пахнет стиральным порошком. Считаете это удачной литературной находкой?
– Эльвира Михайловна.
– Петр, почему у вас интеллектуал Волк говорит короткими фразами, как гопник с лесоповала?
– На районе.
– Что?
– Гопники – на районе. На лесоповале – зеки. Заключенные, я хотел сказать.
– Так зек или гопник? И кстати, кто у вас Волк по национальности?
– Эм… По национальности он волк.
– Тогда почему ведет себя, как отмороженный скандинав, прыгая с велосипедом в реку?
– Это небольшой гротеск. Преувеличение, чтобы осветить глубину переживаний.
– Петр, а если я в нашу следующую встречу преувеличу степень так любимого вами болевого воздействия, я могу рассчитывать, что переживания будут достаточно глубоки?
– Простите, Эльвира Михайловна.
– Повтори, плохо слышно.
– Простите, Эльвира Михайловна.
– Красная Шапочка. Вы пишете – Шапка. Ваше пренебрежение, с чем связано? Может с тем, что она у вас мозгами так и застряла в средней группе детского сада? Шапка, шлюха – Владимир Сергеевич тоже не увидел особой разницы. Липкие кусочки сахара в кислом кефире – вот она вся ваша героиня.
– Я хотел описать ретроспективу, вынести наружу истоки, предпосылки…
– Подвижки.
– Что?
– Истоки, предпосылки, подвижки. Борец вы наш со штампами.
– Эльвира Михайловна, дуракам полработы не показывают. То есть, тут дурак я. Нужно было отправить весь триптих целиком.
– Это еще и триптих?
– Конечно! Часть про Волка, часть про Шапочку и объединяющая, про них двоих, их отношения, их любовь.
– Какую любовь, Петр?
– Которая была в основе всего. Суть. Краеугольный камень.
– Петр, Владимир Сергеевич очень ждет от вас эту историю. Сказку, если хотите. Я напомню: жила-была Красная Шапочка, однажды она пошла в лес, где встретила Волка. Волк должен был съесть ее, но не смог – он цивилизованный, осознанный хищник – тут завязка конфликта. Волк добр, ответственен, он заботится о Шапочке. Шапочка же эгоистична и неблагодарна, ей все время кажется, что ей что-то недодали. Она не хочет видеть ничего, кроме собственных желаний, возлагает на Волка непомерный груз ожиданий, которых он не в силах оправдать. Гнев Шапочки копится, и в один ужасный день происходит трагедия. Помните?
– Помню.
– Так вот, Петр, если Владимир Сергеевич по каким-то причинам не дождется своей сказки, у вас появится возможность самому выбрать краеугольный камень для вашей метафорической, если так можно выразиться, писательской могилы. Я сумела донести до вас мысль?
– Да, Эльвира Михайловна. Я все понял.
– Прекрасно. За халтурную работу вы в этом месяце без жалования. На общественных началах. Всего доброго, Петр.
– До свидания, Эльвира Михайловна.
– Маш! Маша! Помнишь ту серую шубку, которую ты мне показывала на прошлой неделе?
– Ой Петя! Правда? Правда-правда?
– Нет. Забудь теперь, Маша!
Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
-
-
Docskif 10.07.2021 в 17:29
Йес! Автор хорошо слушала бабушку, многое поняла ) Да так сублимировала, что не успеваешь отхохотать, как задумаешься, какое раздолье для психоаналитика. Реально крутой триптих, получил удовольствие громадное. Диалоги феерические. Спасбо, Реми Эйвери!
1 -
-
mayor1 10.07.2021 в 23:42
если Владимир Сергеевич по каким-то причинам не дождется своей сказки (с) - наводит на мысли о каких-то психосексуальных отклолнениях этого персонажа. У бабушки, во второй части, тоже неясные сублимации: то говорит: своих пори, то вмешивается в порку и порет мать. BDSMщина.
1 -
Иван Рабинович 11.07.2021 в 21:52
Отличное подтверждение, что "всё родом из детства"! И БДСМ, психические детские травмы. Но написано здорово. С удовольствием сыграл бы с афтором в " доктора и медсестру";)
1 -
