Тихая Журавка
Места силы, та земля, где проросли корни, воспоминания и люди, к которым тянет вернуться... Этот родовой код, он навсегда, другого не будет. Стоит только всмотреться в него пристальнее, когда кажется, что вот уже край и, глядишь, становится легче лететь дальше сквозь суету.
Собираясь в скорую поездку к сыну в Киев, я погуглил "Владимирский собор", потом "Киево-Печерская лавра", посмотрел и стал вспоминать события тридцатилетней давности. Обновленный собор потряс вновь, как в том марте 1991-го своими росписями Васнецова, строгой тишиной нефов.
https://bellezza-storia.livejournal.com/190694.html
Тогда в девяностых я впервые побывал в Киеве. Март, референдум о Союзе, дикие очереди в гастрономах, водка и сахар по талонам, а у меня курсы повышения. В комнате общаги с нами жил врач с западной Украины. Он не просто постился, а осознанно и полностью голодал, вдобавок читал Бхагавад-Гиту. Мы с остальными попивали водочку, отнюдь не постились, подкалывали коллегу, советовали на ночь выпить магнезии или сделать клизму. Он не обижался почти, а всё упрекал нас, что мы вообще ни во что не верим, даже в черта. Побывал потом я дважды в Лавре, в соборе. Меня тянуло туда. И всё-таки его слова раздразнили. Купил Евангелие в переходе под Крещатиком, стал читать.
Мне приснилась бабушка. Она стояла в темном углу своей кухоньки на коленях перед иконой, а я подглядывал из-за печи. Бабушка молилась простыми словами неграмотной селянки, обращалась к Боженьке и к святым, как к давно знакомым людям, прося защиты и сил жить по правилам. Она так и жила, тяжело работала, никогда никого не обижая, растила в войну семерых детей без мужа. Бабушка закончила поклонами в пол, села на кровать, погладила меня по голове. Прошептала: "Ты такой худой, всё болеешь в городе. Скажи родителям, чтобы обязательно тебя покрестили... Мне на том свете спокойней будет. Боженька всё видит, он всем помогает... И тебе легче станет, знаешь как..." А я думал, что мне и так легко, чего там просить. Вот завтра с дядьками коров пасти пойдем, там на лошади покатаюсь, потом мотоцикл, пруд, рыбалка...
Помню родниковую Тихую Журавку моего детства и церковь с разрушенным куполом, рядом с бабушкиным домом. Там был сельский амбар. Мы лазали туда, катались с пшеничных и ячменных гор, гоняли голубей. Они ворковали, хлопали крыльями, эхо стояло под сводами. Бабушка крестилась на несуществующий купол и в ее полуслепых глазах всегда стояли слезы. Может, она вспоминала молодость и свое венчание в нём.
Утром семнадцатого я пошел на референдум, надеясь, что Союз сохранится, и уже точно зная, куда пойду после. В отгороженном правом нефе Владимирского собора был я, двадцатисемилетний, и еще двое школьников, которые во время всего таинства хихикали, мешая настроиться. Глаза святых мучеников с росписей и икон смотрели строго только на меня и спрашивали: "Ты готов? Ты понимаешь, что сейчас произойдет?" Только у Богородицы был прощающий взгляд бабушки Оксаны. Когда я с крестиком за пазухой пошел по бульвару Шевченко вдоль ограды собора к Крещатику, слезы сами покатились из глаз. В ушах стояли слова батюшки о духовном рождении и семени благодати, которое нужно теперь взрастить. И я готов был взрастить, лишь бы любимой бабушке там было спокойнее.
Вспомнил и деда. Он хромал, и я уже пацаном знал, что это после ранения. Когда сельские мальчишки укрепили красную звезду на дедовские ворота, я стал спрашивать про войну. Он мрачно улыбался, отвечая неохотно, что воевал рядом с домом, смотрел за лошадками. Мы тогда ехали вдвоем на бричке сдавать зерно на мельницу. Он так и сказал: «Нет, не страшно, Игорек... За такими вот лошадками...» Всего лишь! Мне, приехавшему из города на каникулы, этого было до слез мало, хотелось рассказов про танковые атаки, рукопашные схватки и взятие Берлина. Но дед молчал, или незаметно менял тему.
Повзрослев, нашел скупую выписку из документа: Служил в 42-м истребительно-противотанковом артиллерийском полку. Был ранен и попал в плен 23. 07. 1942 под Ростовом. Освобожден из плена 02. 05. 1945г."
ИПТАП — истребительно-противотанковый артиллерийский полк. «Смертники», так их звали на войне. Там обычно погибало втрое больше, чем в пехоте. В июле 42-го он воевал в тех родных донских степях, где происходят события романа «Они сражались за Родину». «Смотрел за лошадками», это значит — возил лошадиной тягой пушки на передовую. Всего лишь. Горечь отступления хлебал вместе со всеми. Попал в плен из-за ранения. Почти три года в плену: Шталаг III Б. Около четырех тысяч погибших в Шталаге III Б советских военнопленных в 1951 году были перезахоронены из двух кладбищ на Площадь Памяти Айзенхюттенштадта. Другой документ я нашел недавно на ветеранском поисковике и, затаив дыхание, вчитывался в родную фамилию. Показалось, увидел толстого очкастого "фрица" прилежно выводящего каллиграфическим почерком в бланке военнопленного слово "Sold." Раненого деда, стоящего рядом, и очередь из таких же солдат за ним. Судьба оставила его жить в тех раскаленных степях и в концлагере, чтобы он вырастил детей и внуков, увидел правнука.
Он не рассказывал почти ничего, но это сложно даже представить. Ты работаешь на немца, а в это время страна сражается, дома жена одна с семерыми детьми, которые едят весной ивовую кору и калачики, могут подорваться на итальянских минах, разбросанных в поле. Итальянцы в твоей деревне как дома. Отец мой так и подорвался, чудом выжил.
И вот теперь я хочу поехать в Киев, пойти во Владимирский собор и признаться там бабушке, что легче мне не стало, потому что знаю, как поганил душу свою делами, мыслями и словами... Как вспоминал о Боге только когда мне от него прощение было нужно, и убеждал себя, что я обязательно его получу. Потому что бабушка моя и все бабушки до нее знали это. Верили. Но жили по совести. Она умела прощать всегда и всем. Она умела бескорыстно любить, дарила покой и тепло. Это вошло в меня тогда, может, через ее простую молитву в темной кухне перед образом с лампадкой, и пролилось покаянными слезами в мартовском Киеве.
Когда хочется отбросить всё, остановиться, изменить что-то к лучшему, я заставляю себя вспомнить бабушку и Владимирский собор семнадцатого марта девяносто первого. И мне это помогает. Это не знание, точно. Но это прочно держит. Может, это такая вера. Моя вера в то, что они охраняют меня, пока я помню.
Набрал запрос: "Тихая Журавка, Ростовской области" и увидел тот же старый, вечный храм. Когда-то его обязательно восстановят.