Большая книга-2021. ЗАСЛУЖЕННЫЙ СЕЛЕКЦИОНЕР
(В. Ремизов «Вечная мерзлота»; Владивосток, «Рубеж», 2021)
#новые_критики #новая_критика #кузьменков #большая_книга #ремизов #вечная_мерзлота
Виктор Ремизов побывал в финалистах «Большой книги», «Русского Букера», «Студенческого Букера» и «Нацбеста», однако лычку нигде не выслужил. И правильно, между прочим. Нет еще той премии, что была бы ему под стать. «Заслуженный селекционер», к примеру, или «Почетный мичуринец». Из года в год Виктор Владимирович кропотливо трудится над выведением гибридных сортов отечественной литературы: скрещивает ежа с ужом, пшеницу с кактусом и розу белую с черной жабой.
В «Воле вольной» знатный экспериментатор пытался совместить вкусную и мастеровитую, личутинского образца, деревенскую прозу с триллером. Рыжемясые мужики с крюковастыми руками и мохнатыми взглядами уж как набулькотят стакан гамызы да заведут про лошалый аргыз, путики да гадыки (это все раскавыченные цитаты), – тут сперва вздребезнешься, потом сопритюкнешься, а опосля и навовсе заколдобишься.
А дальше – Columbia Pictures не представляет: беглого браконьера ловят два отряда омоновцев, московский и костромской, – почему не вся дивизия Дзержинского? Отставной оперный певец, а ныне поселковый бич, некогда ушел из театра добровольцем в спецназ – Риголетто в краповом берете, тоже охотно верю. В финале, в пару к горящему ментовскому вертолету, подорванному двумя гранатами, просился титр The End, сложенный из березовых поленьев. Кр-расотишша. Энто ты, паря, оченно даже по-нашенски заворотил. Крюковасто, значить, и крутовасто!
«Вечная мерзлота» – очередной опус гибридного сорта, помесь лагерной прозы с производственным романом. Текст нравоучительный и чинный, отменно длинный, длинный, длинный. Я принимался за книгу о сталинской Трансполярной железной дороге с гибельным восторгом: 840 страниц гадыков, бирканов, ястыков и кривовастых лиственниц – серьезная нагрузка. По счастью моральный вред оказался невелик: пилы шинькают, печка шает, а батюшка Анисей, весь во взмырах, буровит мимо. Кроме того, в репертуаре отыскались традиционные для наших почвенников синезисы: «десяток стерлядей истекали жиром», «с десяток оленей шли» и загадочная «деревянная культя от колена». И только-то. Спасибо, Виктор Владимирович, могло быть и хуже.
Ремизовская проза как-то располагает к рецензиям в духе ушедшей эпохи. Надеюсь, не забыли еще: автор воспевает суровую, величавую красоту неоглядных сибирских просторов, щедрыми, широкими мазками рисует запоминающиеся портреты мужественных, скупых на внешние проявления душевной щедрости жителей Севера. Язык романа лаконичен и метафоричен, речь колоритных персонажей образна и сочна. Писатель клеймит корысть, лицемерие и предательство, не боится остросоциальной проблематики…
Стоп, а вот здесь у рецензента начинаются проблемы. У прозаика, впрочем, тоже.
Производственный роман, он про что? – про то, что гвозди бы делать из этих людей. Пафосные интонации обязательны, ибо труд есть дело чести, доблести и геройства. А лагерная проза? – про то, что из людей наделали гвоздей, кирпичей и прочих стройматериалов. И без всякого пафоса, ибо душа болит за производство, а ноги просятся в санчасть.
Производственный роман, он такой: «Для экспериментального рейса взяли палубную баржу “Припять”. В Дудинке погрузили 2 000 тонн угля и стали толкать ее в Игарку. Туда было двести пятьдесят километров. Баржа была подготовлена, вместо деревянного кринолина, который защищал рули, был сделан металлический. Нос буксира входил в специальную обойму. Главным был вопрос управляемости. Буксир вместе с баржей были длиннее ста метров, и как они поведут себя счаленные вместе, никто не знал. Управлялся состав тросами, которые натягивались с кормы буксира за корму баржи. Они могли быть натянуты максимально жестко и тогда получался “жесткий счал”. Баржа при нем была одним целым с буксиром, не рыскала, не болталась даже в шторм». И с непременной гордостью за себя и страну: «Вот она – настоящая Россия-матушка!»
А лагерная проза, она такая: «Тут все туфта! Ленточки разрезали, ура покричали, шапки в воздух, в Москву рапóрт: проложены первые километры по нехоженой тайге! Мешками с песком! Вот уж где туфта! Бросят сто мешков в болото, а бригадир с нарядчиком закрывают тысячу! И всем это болото, как мать родная! Бригадникам зачеты закрывают за ударную работу, начальству премии, генералам звезды! Ура! Через пару лет эти мешки сгниют, песок растечется, и ваша железная дорога в болото уйдет!» И никакой, естественно, гордости: «В фундаменте Великой Сталинской Магистрали лежали ложь и круговая порука».
Бабаевский, помноженный на Яхину, – такое единство противоположностей не снилось даже Гегелю. Результат оказался вполне предсказуемый, шекспировский: «Скорей красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту». Яхина начинает и выигрывает. И никакого жесткого счала.
Ремизов не раз говорил, что много работал с документами. Похоже, это действительно так. И слава Богу. Стоит автору остаться без конвоя, как начинаются отвязанные, на зависть «Зулейхе», фантазии. Вот, скажем, московская спецгруппа МГБ задерживает судовую повариху: «В Севастополе во время отступления она должна была эвакуировать тяжелораненых бойцов из подвала, но не сделала этого, а сдала всех в плен немцам. Шестнадцать человек. Сама вместе с ними осталась в этом подвале, сама позвала немцев. Вместо того чтобы дать бойцам возможность защищаться! Она не дала им оружие… радовалась приходу немцев и обкладывала Красную армию и ее руководство самым грязным матом. У предательства нет срока давности». К эпизоду, само собой, прилагается бесплатное поучение: во всех армиях мира… жизнь человеку дал Господь, а не Сталин… Словом, этически бывший саниструктор просто безупречна. Ага. А в плену у вермахта тяжелораненых бойцов, selbstverständlich, ждала неотложная помощь und Bier mit Wurst – подробности в обширной документалистике, от Шимона Датнера до Кристиана Штрайта.
Впрочем, Ремизову явно не до того: он с азартом первооткрывателя повторяет перестроечные речевки – хороша, мол, Россия-матушка, да не тем людям досталась. Давно говорю: в России нет национального самосознания. Его у нас заменяет либо самолюбование, либо самобичевание. Кому тут мазохизма оптом и в розницу, распивочно и на вынос? – милости просим к Виктору Владимировичу: «Вы, русские, совсем ненормальные – не хотите знать про себя правду»; «русские всегда врут»; «ему становилось невозможно стыдно за свою родину и за всех русских».
Зато остальные – вылитые юные пионеры: и в труде всегда помогут, и в беде утешить могут. В рыбачьем поселке Дорофеевский обитает братский немецко-литовско-эстонский интернационал под ласковым присмотром развеселого грузинского коменданта Вано Габунии – чекист, если не русский, то совсем уж и не зверь. А ссыльная француженка Николь Вернье – вообще mademoiselle sans peur et sans reproche. И тужур-бонжур до гробовой доски: «Это знаешь что?! Не могу тебе сказать! Это как твое небо! Вот! Глаза! Понимаешь?! Таких русских баб не бывает! Ни хрена!»
Ладно, насчет мамзелей возражать не стану: так далеко меня мои прегрешения не заводили. Тем паче, и обсуждаем-то другой предмет – изящную словесность.
Тут впору будет спросить следом за фольклорным северным жителем: человек, ты зачем, однако, приходил? Ремизов не отремонтировал изношенные жанровые шаблоны. Даже не потрудился отмыть клише от многолетней плесени и паутины. В особенности это касается лагерной составляющей. Здесь все до боли родное, знакомое еще по «Детям Арбата»: и восторженный комсомолец, которому жизнь поубавит оптимизма, и чекистская подстилка – стерва высшей квалификации, и безвинно пострадавший интеллигент. И даже такая замшелая банальность, как злой и добрый следователи, идет в ход без признаков реконструкции. Насчет болтов в томате – и оно сотню раз читано у патриархов соцреализма, не у скучнейшего Колесникова, так у скучнейшего Кожевникова. Всякоразные этнографизмы тоже попадались в избытке – что у Астафьева, что у Распутина, что у Михаила Тарковского. Одолевать 45 (!) авторских листов, чтоб узнать, что копченая стерлядь лучше баланды, – пустая трата времени.
Изучим и смягчающие обстоятельства: на фоне той же «Зулейхи» или «Концертмейстера» ремизовский текст выглядит вполне сносно. Виктор Владимирович всего-то Дейнеку посадил да досрочно вернул матерям-одиночкам алименты, отмененные Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года. «Деревянная культя», она тоже существует в единственном экземпляре, иными нелепицами не подкреплена. А провальные эксперименты с синергией жанров – личная драма автора, никак не больше.
Вот и пусть себе буровит мимо, как батюшка Анисей.
И напоследок: в 2018-м Трансполярная магистраль воскресла под именем Северного широтного хода. Негодная тактика не отменяет продуманную стратегию.