Не отмстиши дважды за едино

— Приблизься, отец Михаил.

Молодой священник, нервно теребя жидкую бородку и потупив очи долу, подошел к столу. 

— Ответствуй епархиальному суду. Раскаялся ли ты?

— Раскаялся, владыко Гавриил.

— Готов ли ты воспринять епитимью, как врачевание духовное?

— Готов, владыко.

— Теперь расскажи нам, что вчера произошло во храме. Только правду говори, ибо страшен суд Господень.

Отец Михаил поднял взгляд на лик тезки архангела. Архистратиг торжественно держал в руках пламенный меч со щитом, строго, но понимающе взирал на подсудимого.

— Вчера, владыко, — начал отец Михаил, — я служил Литургию в нашем храме. Со словами: «...и видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его...» приготовился я влить в потир вино. И в это время в храм вошел тот человек…

— Знал ли ты его ранее?

— Не знал, владыко.

— Продолжай.

— Он стал возводить хулу на Господа... делал всякие непотребства, так как был сильно пьян. Человек этот, к тому же обижал прихожан.

— Что сделал ты?

— Я подошел к нему... попытался силой слова Божьего унять беснующегося. Но он стал замахиваться на меня и угрожать.

— Значит, не возымели силы слова твои над вселившимся сатаной?

— Значит, так и есть, — отец Михаил опять опустил взгляд.

— Что ты сделал потом?

— Я снял рясу, владыко.

— Как ты посмел снять рясу при пастве? Да еще во время литургии...

Батюшка вновь поднял глаза. В боковое окно проник солнечный луч, заиграл на золотых окладах икон. Архангел смотрел вопрошающе. Голос отца Михаила окреп.

— Я не мог бить грешника, будучи в рясе, владыко.

В зале на минуту стало шумно. Члены суда покашливали и переговаривались шёпотом. Владыка Гавриил призвал к порядку. Потребовал:

— Рассказывай дальше.

— До рукоположения... еще в миру я занимался боевыми искусствами. Я знал, как сделать, чтобы быстро обездвижить нападавшего, но не причинить большого вреда... Потом с прихожанами мы вынесли человека во двор, уложили на лавочку. Я же продолжил службу. Все было благопристойно, по канонам, Говорили, что пьяница проспался и потом ушел.

— В проповеди ты объяснил свою правоту? Ты донес нравоучение до паствы? Использовал ли ты премудрость Евангелия, сын мой?

— Да, владыка.

— Стороны, высказывайтесь.

Справа от Владыки Гавриила встал священник. Перекрестился и начал читать обвинение:

— Требую извергнуть из сана за избиение, хотя бы и невольное или совершенное в состоянии самозащиты. Апостольское правило гласит: «Аще кто из клира в сваре кого ударит и единым ударением убиет, да будет извержен за предерзость свою, но и за избиение, хотя бы и лица виновного». Так же требую запрещения священнослужения.

— Протестую, — подал голос священник слева.

— Протест принят, — сказал Владыка. Сидящий слева встал, крестясь.

— За свои преступления клирики не подлежат наравне с мирянами анафеме. Ибо в таком случае одно и то же преступление каралось бы двойной карой. Апостольское правило гласит: «Епископ, или пресвитер, или диакон, в блудодеянии, или в клятвопреступлении, или в татьбе обличенный, да будет извержен от священнаго чина, но да не будет отлучен от общения церковнаго. Ибо Писание гласит: «Не отмстиши дважды за едино». Значит, запрещение служения отца Михаила невозможно.

Владыка Гавриил поднялся. Встали все священники и в тишине Епархиального суда зазвучал приговор:

— За то, что отец Михаил не смог вначале явить пастве и пьяному бесноватому чуда слова Божия, что привело к рукоприкладству в храме во время Литургии, он достоин извержения из сана. Но ему не может быть запрещено церковное общение, ибо мы не караем дважды. Однако, — Владыка сделал паузу, — за то что отец Михаил перед свершением кары за святотатство снял облачение и, действуя умело, не причинил вреда жизни и здоровью... а так же за то, что в проповеди своей объединил паству словом Евангелия ему полагается честь, слава и поощрение. Засим заключаю, — Владыка поднял крест и благословил склоненную голову отца Михаила, — иди с миром и служи исправно в прежнем сане. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа... Аминь.

Целуя протянутый крест, молодой батюшка был поражен: архангел теперь по-другому смотрел на него с иконы напротив. Такие же ласковые глаза сияли теплом у Старшего Посланника в день его, отца Михаила, рукоположения. «Да, меч и щит... силой слова святые великомученики диких зверей на арене останавливали, а я такого-то — и не смог...» — думал отец Михаил. Весеннее, задорное солнце брызнуло в глаза, как только он, поправив скуфью, вышел во двор Епархии. Отец Михаил улыбнулся и затрепетал от радостного предвкушения — скоро ему служить на Пасху.