Некуда бежать

Я энергично размахивал руками на балконе. По какой-то причине называю это "утренней зарядкой". Восток еще розовел. Солнце едва просвечивало через облака над десятиэтажкой напротив.

Тем временем внизу из кустов вынырнул пожилой пенсионер с белым полиэтиленовым пакетом. Он уселся на скамейку рядом с песочницей на детской площадке. Его бейсболка и коричневый потертый плащ не привлекали внимания. Намерения пожилого человека были очевидны ‒ пожилой человек собирался выпить. Знаю по собственному опыту. Все в человеке на лавке было предсказуемо и ясно как это утро. Он не был с похмелья, иначе бы дрожал, торопился и вряд ли дошел бы сюда, на эту скамейку, а выпил бы сразу, не отходя от кассы.

Посидев с полминуты, дед полез в свой пакет, вынул пиво и по старой советской привычке сдернул пробку о деревянную спинку скамейки. «Эй, старый! ‒ почти вслух заорал я, ‒ пробка откручивается, сейчас все пробки просто откручиваются!».

Но дед меня не слышал, он поставил пиво обратно в свой пакет, вынул носовой платок и долго сморкался. «Ну давай уже, старый, не тяни», ‒ подбадривал я ‒ стоять на балконе было не жарко. Однако пенсионер не торопился, спешить ему некуда. Он достал сигареты, долго разворачивал пачку, закуривал не спеша. Я понимал, что пиво ‒ это предлог, предисловие, и в запасе у деда есть что покрепче. Пришлось ждать. На минуту пришла даже мысль, что он ищет себе собутыльника.

Покурив, дед снова полез в свой пакет, позвенел бутылками, вынул плоскую пол-литровую пляшку и спрятал за пазуху погреться. Посидел, глядя перед собой. Наконец отвинтил пробку и принял... Первый глоток ‒ самый смачный. Я почти ощущал этот вкус, этот запах, ожог горла и теплоту внутри желудка.

Дед не закусывал. Он сидел и просто смотрел перед собой. В пустоту. Где-то позади у него была жизнь. Впереди… даже думать про это не хочу.

Как-то мы с однокурсниками отмечали очередную годовщину выпуска. Гуляли на втором этаже "десятки". Народу набралось полкурса, человек сто, может больше. Было шумно и весело, Верка Сердючка пела, что все будет хорошо. Народ верил и плясал; плясал и верил. А в это время на первом этаже свою годовщину отмечал другой выпуск. Они окончили факультет на двадцать лет раньше. Их было немного, человек пятнадцать. Сидели тихо, как на похоронах. Бежать с этого бала им было некуда.

Несмотря на бодрое, с зарядкой, утро, что-то тоскливое было и в этом человеке на лавке, и в этой картине. Это беспросветное солнце в тумане, эти серые, пустые дома, эта осень. Одиночество. Никчемность. Пустота.

Через пальцы ног холод залез в штаны, пробрался в живот, дошел до сердца. А я все смотрел и смотрел. Что я мог сделать?