Karl Kremnev207 30.05.21 в 12:05

На экзекуции

 

( написано в 2020г по заданию Шторма в ВК)

 

«…И было много, много дум,

И метафизики, и шУмов.

И строгой физикой мой ум,

Переполнял профессор Умов…»

А.Белый

 

«Экзекуцией» называли испытания новенького, когда тот впервые, приходил в  театральный коллектив при ДК МИИТа.

 

Новенького артиста, просили встать в центр класса и рассказать о себе. Потом просили что-то прочесть, спеть, сплясать или станцевать, а дальше как пойдёт.

 

Руководил этим театральным студенческим коллективом Валерий Львович Юрковский. Режиссёр, педагог, знаток Брехта, Чехова, а в юности актёр.

 

Его не раз приглашали в комиссию в «Шуку». Но ему нравилось возиться с нами, с технарями-студентами в своём большинстве.

 

 Валерий Львович был еврей, родом с Днепропетровска. Он носил густую чёрную бороду. Росточка он был не высокого, но при случае мог и в морду дать хулигану. И, по-русски выругаться мог, да так, что мало не покажется. Короче говоря, интеллигент советской закалки. Глаза его чернели как смоль, Казалось, взглядом насквозь прожечь могут.

 

Вот и стоял я посередине класса прожигаемый этим добрым и честным взглядом. Это было первое моё публичное выступление. Я преодолевал определённую неловкость.

 

К тому времени я переболел физикой. Когда-то я мечтал стать физиком. Решал задачи, изучал законы, перелопатил множество учебников по физике. Но физиком мне стать не удалось. Но зато стихи про физику я знал наизусть и начал их читать.

 

Валерий Львович умел чутко слушать артиста. Я не видел, что бы так внимательно слушали люди как он. Когда артист на репетиции  начинал читать текст своей роли, то Валерий Львович взглядом своим и сердцем будто сливался с ним.

 

Когда он тебя слушал, то он словно превращался в ребёнка, который ловит каждое твоё слово с благоговением, с наслаждением, с величайшим уважением к тебе. Это фантастически действовало на артиста. От этого артист раскрывался и, выдавал сценическую правду.

 

Если Валерий Львович замечал, что у актёра не получается роль, то он мог его прервать, сделать замечание, отругать, показать: как надо играть, и как не надо играть свою роль. Это часто сопровождалось его добрым юмором.

 

Он был театральный диктатор и за это мы его обожали.

 

На «экзекуции» Валерий Львович давал публично высказаться испытуемому.

 

И я шпарил Белого!

 

«…Мир рвался в опытах Кюри!» – горланил я. Валерий Львович с жадностью ловил слова моего стихотворения. Глаза его горели от восхищения. Ребята, сидели вдоль стенки, замерли. А я читал.

 

«АтОмной, лопнувшею бомбой,

На электронные струИ,

Не воплощенной гекатомбой!..» – голосил я самозабвенно. Когда я дочитал до конца, воцарилось мхатовская пауза.

 

А через полминуты я услышал вопрос.

 –Хорошо, Женичка, а о чём это стихотворение? – спросил он

Тут я развернулся на всю Ивановскую. Я стал рассказывать, кто такая была Мария Кюри, И про то, что я видел бюст профессора Умова в физическом корпусе МГУ, и про  то, что знал закон Бойля-Мариотта и даже про то, в каком учебнике написано про закон Ван-дер-Вальса.

 

Да, но о чём оно это стихотворение? – спрашивал меня Валерий Львович.

 

И тут я стал задумываться: « И в правду, о чём оно?»

.Особенно эти строки:

«Я сын эфира –  человек,

Свиваю над стезёй надмирной,

Своей порфирою эфирной,

За миром мир,

Над веком век!»

 

– Ты же не понимаешь, о чём ты читаешь?– не дожидаясь моего ответа, сказал  Валерий Львович.– Это видно зрителю. Старичёк, артист должен знать, о чём он читает зрителю. Какую идею он хочет донести до зала.

 

–Ну, вот послушайте Валерий Львович, – сопротивлялся я мастеру.

 

«..Я вижу огненное море,

Кипящих веществом существ.

Сижу в дыму лабораторий,

Над разложением веществ.

Крестализуются растворы,

Средь колб, горелок и реторт,

Готово. Порошок растёрт…

Бывало, затеваю споры…»

 

– Мне представлялся собирательный образ какого-то профессора физика, пророка, то ли фанатика, увлечённого наукой. Типа из фильма  « Назад в будущее».

 

– Понимаешь, это, стихотворение богатое на образы, на символы. Это не одна бедная масочка чокнутого профессора.

 

 Перечисленные тобою законы физики, фамилии учёных это – символы. А когда эти слова символы «уложены» в стихи, то они приобретают иное назначение и поднимаются до других высот понимания, нежели повседневные приземлённые представления о них.

 

Я возмутился, мне стало обидно. Разве может человек так внимательно слушать, а теперь вдруг задавать такие странные вопросы?

 

Но тут мою строгую физику победила мудрая человечная лирика.

 

Это стихотворение было насыщено символами. Символами времени, эпохи. И как всё талантливое оно было пророческим. Оно было написано до 1917года.

 

«..–Что новый опыт мир взлетит!

– Сказал, взрываясь, Фридрих Ницше…»

 

 Но с Валерием Львовичем мне пришлось согласиться. Я действительно не знал о чём это стихотворение. В чём сверхзадача этого стихотворения? Но этот случай стал началом вдумчивой работы над словом. Это был урок первого осмысленного поиска. Поиска смысла, того о чём ты читаешь со сцены зрителю.

 

Спасибо мастеру Валерию Львовичу Юрковскому.

 

Подписывайтесь на нас в соцсетях:
  • 9
    3
    122

Комментарии

Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
  • Karl

    Благодарю за публикацию)

  • bitov8080

    Сижу, читаю с телефона. Очень душевно написано. хорошо, когда везет с педагогами.

  • Karl

    prosto_chitatel спасибо за оценку)

  • shcherbina

    Ожидала ответ узнать. Самой думать придется

  • shcherbina

    Kremnev207 

    О чем оно? В чём сверхзадача?))

  • Karl
  • shcherbina
  • Karl

    Это отрывок только


    Взойди, звезда воспоминанья;

    Года, пережитые вновь:

    Поэма — первое свиданье,

    Поэма — первая любовь.

    Я вижу — дующие зовы.

    Я вижу — дующие тьмы:

    Войны поток краснобагровый,

    В котором захлебнулись мы…

    Но, нет «вчера» и нет «сегодня»:

    Всё прошлое озарено,

    Лишь песня, ласточка господня,

    Горюче взвизгнула в окно…

    Блести, звезда моя, из дали!

    В пути года, как версты, стали:

    По ним, как некий пилигрим,

    Бреду перед собой самим…

    Как зыби, зыблемые в ветры,

    Промчите дни былой весны,—

    Свои ликующие метры,

    Свои целующие сны…

    Год — девятьсотый: зори, зори!..

    Вопросы, брошенные в зори…

    Меня пленяет Гольбер Гент…[1]

    И я — не гимназист: студент…

    Сюртук — зеленый, с белым кантом;

    Перчатка белая в руке;

    Я — меланхолик, я — в тоске,

    Но выгляжу немного франтом;

    Я, Майей мира полонен,

    В волнах летаю котильона,

    Вдыхая запах «poudre Simon»,

    Влюбляясь в розы Аткинсона.[2]

    Но, тексты чтя Упанишад,

    Хочу восстать Анупадакой,[3]

    Глаза таращу на закат

    И плачу над больной собакой;