Его Величество поет блюз...

отрывок

Электромобиль Айвена Персакиса уже торчал на парковке, оставленный ровно по разметке. Маленький, яркий, несуразный и идеально чистый обмылок пластика. Та самая, экологическая тачка, при производстве которой трудолюбивые китайцы загадили литием пару гектаров Поднебесной. С моторчиком от стиральной машины.

С высоты этой своей ответственности перед природой Айвен посматривал на наш отдел, в котором Рубинштейн и Толстяк обладали вызывающими оторопь колымагами, чихающими черным дымом и сопливившими маслом из всех прорех, как на комочек грязи, прилипший к новеньким кроссовкам из пластика. Кусочек грязи из позапрошлого века.

Мы были чем-то вроде пиратов, двигающими на абордаж с кремневыми пистолетами с раструбами. Лохматых дикарей с кривыми кинжалами за поясом. Рудиментов прошлых эпох, променявшими кондиционированный воздух на трущобы.  Вроде тех бедных индусов, раз за разом ныряющих в канализацию, чтобы прочистить ее тяпками. Прочистить для расы белых господ, ворочающих прогрессом в офисах.

Ограничения в потреблении пластика, которые он сам на себя наложил, заставили его завести выводок из пяти спиногрызов. Каждый из которых должен быть готовым к строгой экономии воды, раздельному сбору мусора, приобретению электромобиля и прочим сохраняющим природу делам.

– Салют, мек!

Айвен вынырнул из проводов, опутывающих какой-то прибор и скорчил рожу. Кокни, на котором мы общались ему никогда не был по вкусу.

– Починяешь primus?

– Primus? А что это? Что-то вроде факса, только на дровах? У вас там, на Украине до сих пор этим пользуются? Очень смешно. Привет, – едко ответил он.  Я внимательно на него посмотрел. Тем самым выбивающим из колеи любого, даже самого тертого негодяя, взглядом. Каждый волосок шевелюры был тщательно уложен в подходящее место, словно космонавт в ложемент. Не представляю, сколько часов занимал утренний туалет высокопроизводительного папаши. Хотя детишки вряд ли оставляли ему много времени. Использовав сарказм в квадрате, выражавшийся в упоминании факса и дров, мистер Экожеребец довольно хихикнул.

–Да ладно тебе, я же шучу. Как Агнес?  Уже ждете двойню?

– В порядке, – он пропустил остроту мимо ушей. – Агнес сегодня поведет младшего в ясли на адаптацию. Они принимают первые две недели на три часа.  Хотим попасть в тоддлер-класс, но пока нет мест. Там целая очередь.

- Тоддлер? Что-то из квантовой физики?

- Ну, монтессори, - помолчав шеф техотдела осторожно добавил, словно сомневался в значении этого слова, - чувак. Ты вообще с какой планеты?

Идеальный белый халат, который Айвен за каким-то чертом пялил на себя каждый день чуть сморщился. Моему собеседнику сложно было понять, это наше дремучее сопротивление прогрессу.

 Очевидная вещь, которая не нуждалась ни в каких объяснениях. Отсталость делала нас троих невидимыми. Тремя бесплотными призраками, которые боролись с себе подобными. Странно было бы прийти на вечеринку отсвечивая лицом в соцсети. Лицом, на котором крупными буквами было бы написано – Отдел расследований Таможенного управления. Это невозможно понять, когда ты пьешь исключительно водородную воду, потому что обычная вредна. Когда телефон рекомендует тебе капусту вместо стейка. Твой холодильник заказывает продукты, телевизор включает нужную программу. Ты сортируешь мусор, а в супермаркетах покупаешь вместо пластиковых бумажные пакеты. Не понимая того обстоятельства, что производство целлюлозы гадит больше нефтепереработки. Ты всего лишь приспособление, соединение углеводородов, аминокислот и прочей недолговечной чепухи, прокладка между одним гаджетом и другим.  И самое главное: ты делаешь все эти глупости потому, что прочел о них в соцсетях.

Я сделал вид, что понимаю, о чем он говорит и сменил тему.

– Слушай, Айвен, тут нужно пробить один номер. В сети не светится. Нужны: погоняло этого щавеля, история перемещений между базовыми станциями хотя бы за неделю и местоположение сейчас, сделаешь?

– Почему бы тебе не использовать этот свой primus? - съязвил мой собеседник, но потом смилостивился, - ладно, кидай в Ватссап.

Глядя ему в глаза, я достал из кармана ветерана Его величества с отбитым краем экрана, покопался в нем, а затем раздражая шефа технического отдела намерено неспешно записал номер на бумажке. Мистер Персакис криво усмехнулся, пожал плечами и немедленно отомстил:

- Будет готово к обеду… чувак.

 Будет готово к обеду, я пожал плечами, разрушая его злорадство, время меня вполне устраивало. Махнув ему на прощанье, я потопав на свою персональную Голгофу – наш кабинет в закутке на втором этаже.  В коридорах конторы пахло важными делами и несвежими тряпками уборщиц.

***

В конуре все было так, как мы оставили неделю назад. Войдя, я прошел в центр между столами и повертелся на месте, раздумывая: с чего бы начать. Человек никогда не исчезает просто так. После него все равно остаются следы. Мусор, крошки, обрывки, незавершенные дела. Записи, папиллярные узоры, запах. Пройдя мимо обеззараженного хлоргексидином стола Рубинштейна, я сразу направился к заваленному хламом рабочему месту Невозможного. Нужны были детали. Пара намеков. Неясностей. Того ничего, из которого обычно состоят рабочие версии.

Стол еще попахивал дермаситом тридерьмафакта, а к его поверхности были приклеены пятьдесят фунтов в исполнении нюд. Пять чистых листиков денежной бумаги в том месте, где мы их оставили несколько недель назад. Рядом валялся засохший кусок пиццы.

На почетном месте красовался блокнот для записей, навевавший мысли о деревенском нужнике и пара обгрызенных карандашей. Все говорило о рабочей обстановке, будто хозяин всего этого хаоса только встал и отбыл по неотложным делам. Копаться в хламе, наваленном по всему столу, было бесполезно, и я сразу же занялся блокнотом.

Записи Его Величества с равным успехом могли расшифровать три человека: Шантильон, прочитавший египетские иероглифы, Алан Тьюринг, расшифровавший коды Энигмы и я. И тут дело было в правильной последовательности. Для начала надо было рассмотреть рисунки. Всю эту наивную порнографию, людей, насекомых и предметов. Сложить их вместе. Кусочек к кусочку.

В нашей конуре внутренние телефоны обычно звонили в следующей последовательности: первый пиликал аппарат в жирных пятнах, заваленный грудой бесполезного мусора на столе Его Величества. Когда абонент на том конце провода отчаивался и вешал трубку, начинал трезвонить, пахнувший дезинфекцией телефон великого больного, когда и он умирал, в бой вступал мой собственный.

В это утро первым подал голос именно мой телефон. Я озадаченно посмотрел на него. Как выражался Мастодонт, все в этом мире происходит по закону коровьей лепешки. Ржал своим непередаваемым канализационным смехом и в сотый раз рассказывал о детской забаве, в которую все поголовно играли в его деревне.  Игравшие становились в круг, каждый ставил перед собой кирпич и доску, на конец которой укладывалась коровья лепешка.

- Берешься за руки с соседями, и бьешь что есть мочи ногой по концу доски. Лепешка взлетает, а потом – шлеп! На самого удачливого, просекаешь, чувак? Или на нескольких сразу. Особо счастливые умудрялись засадить в собственную витрину! Прямо по центру! Тут главное знать физику с химикой, сечешь? Свободное скорение на длину массы.  Это закон Архмехтепа, если тебе интересно. Миссис Рой, учительница матеши вдолбила его в мою бестолковку. Ты бы ее видел! Для своего возраста она была еще будь-будь! Корма как у внедорожника. А сколько она знала, я уже позабыл большую часть. Вот матушка у меня была неграмотная. Если бы слышал, как она разорялась каждый раз, когда я приходил домой! Это было сплошное бомбометание. С порога прям начинала. Эдвард!! Маленький поганец!! Где ты был?! А все потому, что коровье дерьмо не так уж легко отстирать с школьной формы.

Когда я интересовался, где они брали столько дерьма, он таинственно сообщал, если сильно чего хочется, найти можно все что угодно. Но потом выдавал великий секрет.

- У нас в деревне была ферма, чувак!

- Не самое приятное времяпрепровождение, Моба.

— Это делало нас счастливее, сечешь?

Это делало их счастливее. Что именно, я так до сих пор не понял. Народная забава Невообразимого - коровья лепешка в свободном скорении, сегодня приземлилась на меня. Прямо на макушку. Потому что я точно знал кто находится на том конце провода. И то, что первым ожил мой аппарат говорило о многом.

Во- первых о том, что звонила секретарь нашего директора графини Маллори- Сальтагатти мисс Джонс. А во-вторых – Бетонная жаба знала, что я в конторе. В-третьих- понимала, что я один. Из чего следовало, что она знает об исчезновении Мастодонта с Рубинштейном. Ни одна из этих догадок меня не радовала.

Чувствуя себя осужденным, самостоятельно вязавшим узел на веревке, я поднял трубку.

- Инспектор Акиньшин, слушаю вас.

- Инспектор?

- Я весь в внимании, дарлинг, - очередная тщетная попытка с ней заиграть. Такая же тщетная как предыдущие пятьсот семь. Маленькая аккуратная англичанка в пиджаке от Шанель. Узкие пальцы, пара колечек. Со взглядом чуть выше точки замерзания. Каждый раз я чувствовал себя прозрачным, она разглядывала меня поверх узкой оправы очков, будто я был пятном на обоях. Или раздавленным тараканом. Трубка остыла на пару градусов.

- Мадам директор хочет вас видеть.

- Прямо сейчас, Кейт?

- Немедленно.

Я попытался что-то сказать, но в трубке пошли короткие гудки. Дело начинало не просто пахнуть, дело начинало смердеть. Как у нас в кабинете – тридерьмаситом дерьмафакта, старыми носками и лекарствами. Тремя чемоданами без ручек, которые мне предстояло нести. Словно Христос на Виа Долороса, только не хитоне и терновом венке, а в стоптанных мокасинах, джинсах и серой футболке. Волочить три чемодана вместо креста. Редкое занятие в наш обросший удобствами век.