Деконструкция и десапиентизация

­#новые_критики #новая_критика #ципоркина #деконструкция #десапиентизация

Одним из самых пугающих занятий становится чтение тенденциозных критических обзоров и разборов литературы, сделанных не просто так, а «через оптику». Представители того или иного общественного течения без всякого стеснения требуют, чтобы критик надел на себя «правильную оптику», через которую он, а по его следам и почтенная публика узритшедевры прошлого в новом свете. Оптика эта, как господам ангажированным критикам кажется, нужна для вящей широты обзора.

Притом, что любой, кто носит очки или хоть раз смотрел в бинокль, в подзорную трубу, вам скажет: широкого обзора увеличивающие стекла не дают. Иначе перископам не требовался бы поворотный механизм. Любая оптика может увеличить и приблизить лишь небольшой участок реальности, притом увеличить с искажением, именуемым «рыбий глаз». То же происходит и с «критикой с оптикой»: она лишь якобы дает новый взгляд на культурное старье, ах, простите, на мировое наследие.

Что именно в том взгляде нового? Уж точно не заокеанские медиа-технологии. Наши соотечественники предлагают литературоведению подходы прямиком от BLM и радикального феминизма. Причем все это, набравшее силу лишь в 2010-х, подается как… классический академический метод: «Canon wars — уже сложившаяся сорокалетняя практика в академической западной среде. Исследователи разбились на два лагеря: одни, в числе которых автор «‎Западного канона» Гарольд Блум, встают на защиту классической литературы, другие предлагают взглянуть на канонические произведения сквозь постколониальную, феминистскую и квир-оптику».

Выходит, квир-оптика оказалась на носу у Гарольда Блума в 70-е. Впрочем, начать можно было и не с него, а сразу с Лиотара и Деррида, отцов, можно сказать, постмодернизма и деконструкции — и на каждого напялить квир-окуляры. Или радфем-очки. Тогда и практика из сорокалетней враз станет пятидесятитрехлетней. И даже еще старше.

Передернув колоду, просветители предлагают нам применить к людям, жившим во времена другого менталитета, в иной парадигме, нравственные законы (точнее, законопроекты) последних десяти-двадцати лет. Ну и что, что даже юридические законы не имеют обратной силы, если это не те нормы уголовного права, которые устраняют или смягчают (а отнюдь не отягощают)ответственность за ранее совершённое преступление. Пусть безжалостное патриархальное сообщество и бесчеловечное государство поступает с виновными гуманее, чем толерантные либералы, всегда готовые начать охоту на ведьм с попутным промыванием мозгов.

«Кураторки» из Школы литературных практик представили проект «Камон, канон», «где исследовали классическую литературу в контексте современности (http://literatice.ru/decanonization). Они попросили «журналисток, филологинь и специалисток по женской истории в литературе прокомментировать канонические произведения, используя современную оптику». А проще говоря, определить, соответствует данное произведение заветам партии родной или не соответствует.

Событие мелкое, однако стоящее в длинном ряду таких же. И весьма показательное как мелкий признак надвигающейся катастрофы. Человек всегда упускает подобное из виду — и обнаруживает себя на краю пропасти вдруг, ни с того ни с сего. Итак, что нам предлагают «филологини» и иже с ними сотворить над великим русским писателем Михаилом Юрьевичем Лермонтовым — а за ним и с прочей «пошехонской стариной»?

Выхватив из текста реплику военного человека, получившего «два чина за дела против горцев»: «Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки все ни с места... Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих... Избаловали мошенников! Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня не проведут!»— нам предлагают мнение… бота — из тех, что ищут в сетях признаки сексизма, расизма, фэтшейминга и черт знает каких еще поводов позапретительствовать. И часто банят людей неведомо за что. За чувство юмора. За то, что они люди, а не боты.

Бот по поводу лермонтовской прозы рождает следующее: «В этом отрывке есть ксенофобия — предубеждение против людей другой национальности; также примениимо: маргинализация, этническая стереотипизация, колониальная оптика». И, похоже, готов уже забанить Михаила нашего Юрьевича за нетолерантность. Примерно так же, как американские умники ищут, какого деятеля приговорить к забвению за то, что родился в эпоху, когда слово «негр» значило «черный» и никакими эвфемизмами не заменялось, ну а то, что черный такой же человек, как и белый, понимали немногие.

Научный сотрудник Дома-музея Лермонтова Кристина Сарычева пытается объяснить ботам и похожим на ботов адептам гуманизма обратного действия элементарные вещи. О преемственности идей Иоганна Готфрида Гердера, писавшего в своем философском труде, что по крови/происхождению своему человек может быть более мирным или диким, гостеприимным или грубым. Затем К. Сарычева упоминает влияние этой идеи на русских славянофилов и на творчество поэта, упоминает произведения Лермонтова, где повествование ведется от имени горца и образ подан с уважением—но всё сказанное оказывается неважно и меркнет перед мнением бота, выраженным кратко, прямо и тупо. То есть понятно для всех.

Итак, слово «ксенофобия» сказано. Боты не различают тонкостей, доступных филологу. И если воспитать не филологов, а ботов, или, как выражаются «кураторки», «филологинь» — те любой приговор произнесут без сомнений и метаний. Устроить посмертное аутодафе классику будет занятно, к тому же это понизит уважение к великой русской литературе еще на несколько пунктов.

Та же аудитория узрела в лермонтовской «Тамани» «эйблизм — предубеждение против людей с инвалидностью, снисходительное отношение к ним» в истории о слепом воришке, пособнике контрабандистов: «Признаюсь, я имею сильное предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею члена душа теряет какое-нибудь чувство».

Приглашенная «авторка телеграм-канала об инвалидности и феминизме» заявляет (пунктуация и орфография «авторки»): «С чего-то (хотя как с чего-то? видимо по той лишь причине, что он человек без физической инвалидности) автор высказввания решил, что может давать оценку людям с инвалидностью, более того, их душам. И согласно его оценке, люди, у которых отсутствует какая-либо конечность, не функционирует какой-то орган восприятия. Вообще люди с «ненормативной» внешностью — это, в общем, неполноценные люди не только внешне, но и внутренне».

Зачем ангажированным замечать, что герой именует такое отношение между наружностью и душой странным, то есть и сам не уверен в его неразрывности и непременности? Зачем ей вспоминать, что дело происходит в позапрошлом веке, когда калека не имел надежды на социальную адаптацию, а значит, был обречен на маргинальное положение в обществе и «странное» поведение изначально? Зачем думать над тем, для чего автор придает персонажам те или иные черты, приписывает определенные взгляды, создавая образ?

Всё это мешает главному занятию нынешних критиков, литературоведов, филологов - устранять конкурентов, сбрасывать с парохода современности значимые фигуры, освобождая пространство для «колеблющихся вместе с линией партии».

Сами видите, «критикой с оптикой» уже сделан шаг от того, что может поведать аудитории профессиональный филолог, исследователь творчества Лермонтова, научный сотрудник, в нужную сторону, к огульным обвинениям. В рамках повышения интереса к классике, которая, по мнению некоторых, может заинтересовать публику, только если ей, классике, устроят аутодафе. Плебс любит публичные казни!

Следующий шаг нам демонстрирует писательница, создавшая удручающе косноязычное произведение «Сестромам»: «Евгения Некрасова считает, что канон негативно влияет на начинающих писателей. У студентов литературных школ нет примеров актуальных текстов и языка для описания реальности, поэтому они ориентируются на авторов, чей стиль уже устарел». И правда, давайте уже принимать в эти школы неграмотных. Вдруг на них и знание письменности плохо влияет? Кстати, в этом направлении сделано уже немало...

Апологет всего женского против всего мужского Е. Георгиевская некогда предлагала подождать, пока «квир-дети выйдут из пеленок фанфикшена»— и, надо понимать, заменят всех этих пушкиных-лермонтовыхгомоэротикой. Когда она корит мужчину-критика (https://articulationproject.net/3466): «Статья Кузьменкова напоминает то памфлет из газеты “Правда” года этак семидесятого, то жёлтую прессу девяностых, то религиозную агитку “о вреде ЛГБТ”», — помнит ли рьяная феминистка о приемах, которые использует и она сама, и ее единомышленницы, обвиняя в своих излюбленных методах мужчин?

Нужен повод, чтобы обвинить конкурентов в эйблизме, сексизме, расизме и вообще во всем, что позволит убрать крупную фигуру с поля — не шахматными ходами, а по-бендеровски, прицельным броском. Гендер — отличный повод! Все-таки половина населения земного шара мужчины, отсеются по половому признаку, как миленькие.

А то жалко своих — вон как подруга по партии Анна Голубковамучается сомнениями: «Может ли женщина-критик занять позицию публичной интеллектуалки? Или же мы навсегда обречены на роль  «чучела горохового» или в лучшем случае скромной труженицы/молчаливого украшения литпроцесса?»— не отвечать же бедняжкам в духе Козьмы Пруткова: «Хочешь быть интеллектуалом — будь им!»

Чем маяться, не имея возможности честно добиться места в истории литературы (или науки), надо поступить по-умному — выбить квоту и не пытаться взять поставленную планку. Пусть не только заслужившие это Ахматова-Цветаева-Ахмадуллина присутствуют в списках популярных русских писательниц прошлого века, но и те, кого поместят в список согласно квоте.

Все чаще критик разбирает совсем не текст, а принадлежность автора к своим или чужим. Нам, читателям, признаться, это до смерти надоело. Мы книги читаем, а не слепо моргаем через навязанную «оптику». А книги «свои люди» пишут на отвяжись. У них есть дела поважнее.