Манипуляции и пистолет в отдельно взятом благородном семействе

"Гедда Габлер", пьеса в четырех действиях, Генрик Ибсен 

#Гедда_Габлер #драматургия #новая_драма #Генрик_Ибсен #новые_критики #imhoch

Как странно иногда работает единое, простите, информационное поле. Стоило только появиться на сайте статье о сериале Медиатор, где приводятся слова режиссера о некоей канонической драматургии, которой он посвящает свои работы, неся свет и истину в массы, как тут же случайными (ли) путями я попадаю на обсуждение пьесы Генрика Ибсена “Гедда Габлер”, которое называлось “Манипуляторы в мировой литературе”.

Несмотря на заманчивое название, само обсуждение вышло довольно скучным, впрочем, как часто бывает, когда незнакомые люди начинают что-то вещать, почти одновременно выпадая в эфир. Но боже, с каким искренним, просто нечеловеческим наслаждением, я проглотила эту странную вещь.

Странную, потому что она очень легко заходит, но после лежит тяжелым камнем на душе, и это, между прочим, тоже великолепно.

Чему я так радуюсь. Понимаете, читать как-то целенаправленно классику некогда. Кажется, что всему было свое время, каждая прочитанная книга прочно заняла или не заняла свое место в сердце, а нынче мимо успевают пронестись только новостные ленты да короткие заметки на полях интернета. 

И какое забытое наслаждение сидеть и обдумывать, крутить, вертеть со всех сторон прочитанную вещь, как диковинный экспонат давно ушедшей эпохи.

Примечательно еще и то, что, хотя Гедда Габлер впервые была поставлена в театре аж в 1891 году, она настолько вне времени, что не приходится как-то специально помещать себя на место героев или додумывать за них мотивы тех или иных поступков.

Они просто есть. Просто существуют, как данность, с которой можно соглашаться или нет.

Многие пьесы Ибсена характерны тем, что начинаются они в моменте, когда судьбы действующих героев уже сплетены в сложный, часто трагический узел, и читатель наблюдает не начало истории, а её завершение, конец, но не логический, какой следовало бы ожидать от хода повествования, а парадоксальный, ошеломляющий, заставляющий раз за разом перебирать события и повороты сюжета.

Мы оказываемся в богатом доме. Молодой муж, аспирант кафедры истории культуры, Йорган Тесман, снял его для своей возлюбленной жены, прекрасной Гедды Тесман. Мы видим их, возвращающихся из свадебного путешествия.

Оно растянулось на пять месяцев, и Йорган даже успел пройти практику, с восторгом порывшись в старинных книгах и документах. 

С визитом к молодым приходит тетушка Йоргена, фрекен Юлле. Добродушная, уступчивая пожилая женщина, которая стремится как можно радушнее принять нового члена семьи, но Гедда ведет себя совершенно не заботясь о чувствах тетушки. Вернее, она заботится о том, чтобы задеть её, тем самым сократив родственные визиты. 

Гедда родилась и выросла в семье высокопоставленного военного, генерала Габлера. Мать ее рано умерла, и девушка, воспитанная отцом, полюбила верховую езду и стрельбу из пистолетов.

Вокруг красавицы наверняка вилось немало кавалеров, но вот, к двадцати девяти годам, рядом не оказалось никого, кроме нелепого и смешного Йоргана, человека не ее круга, который какое-то время назад и помыслить не мог, чтобы завладеть ею.

Она вышла замуж, потому что  "успела наплясаться досыта", её "красные деньки уже прошли". 

Йорган скучен, противен ей до отвращения, но она вышла замуж, надеясь на карьерный рост мужа, которому прочат скорое звание профессора. Гедда не то, чтобы расчетлива, она просто не представляет себя вне роскошной, “достойной” её жизни, такой, которую обеспечивал покойный отец. 

Следующим на сцену безмятежной, пока еще, семейной жизни, выходит давний знакомый Гедды, судья Бракк, умный, проницательный человек. Вернее, как позднее окажется, хитрый изворотливый интриган, рассчитывающий не мытьем, так катаньем, заполучить Гедду в любовницы, составив премилый треугольник с тюфяком Йорганом. О чем, собственно, судья, не таясь и сообщает Гедде, благо, муж совершенно рассеян и постоянно витает в облаках. 

Так же, в гости нагрянет добрейшей души юное, миловидное создание, Tea Эльвстед.

Теа поначалу была горничной у одного богатого господина, ну а позже сделалась и его женой, но вот только богатый господин мерзок и “совсем не по ней”.

 Теа сбегает от постылого мужа, чтобы рассказать друзьям о предмете своих воздыханий, бывшем сокурснике Йоргана, бесшабашном гуляке, Эйлерте Левборге, который какое-то время работал гувернером в доме ее мужа. 

О Левборге вообще все только и делают, что говорят, ведь он написал какую-то невероятно глубокую книгу, где рассуждает о культуре будущего, и книга, заметьте, идет нарасхват. А  маленькая Теа Эльвстед принимала живейшее участие в ее создании, она вдохновляла и полностью разделяла с любимым все тяготы, а еще, благодаря ей он бросил пить и встал на путь исправления. 

Наконец, появляется сам, вроде как центральный персонаж всей истории, Левборг, которого все так напряженно ждут.  Мятежная и талантливая душа. Автор замечательных книг.

Из диалогов между героями, становится ясно, что у него и Гедды когда-то было что-то вроде романа, но со стороны Гедды скорее познавательного характера. Как признается девушка, ей были интересны его рассказы о похождениях в запретные для приличной женщины злачные места.

Дальше все мешается, персонажи перемещаются, события валятся, как из рога изобилия, и все эти события, даже мелкие, ведут к трагической развязке. 

Всю дорогу Гедда только и занимается тем, что бесится, раздражается на бестолковую служанку, вазы с цветами, тетушку Юлле, дурачка мужа, свою беременность, которой она ужасно тяготится, даже больше, резко прерывает любые попытки близких поумиляться,  хотя бы косвенно, скорому радостному событию, и безмерно, бесконечно скучает. 

- Я, кажется, создана для того, чтобы скучать, - говорит она приятелю, судье Бракку. 

Бракк вообще, самый умный и проницательный, вернее, просто нормальный, я бы сказала, человек, из всех, кто окружает Гедду. Только с ним она может расслабиться и быть самой собой, почти откровенно говорить о планах и желаниях. 

Но у того свой интерес. 

Гаденький фонтан Бракка, мечтающего быть “единственным петухом в курятнике”, временно затыкается, потому что, чуть что не по ней, Гедда сразу же хватается за пистолеты, которые она привезла с собой из отцовского дома. Но Бракк не теряет надежды дожать своенравную, любыми способами превратив в любовницу. 

Поначалу кажется, что тетушка Юлле и молодой историк муж- прекрасные, простые и милые люди, но Ибсен показывает, насколько это обманчивая видимость. Простые люди настолько просты, что им по сути все равно, кого любить и о ком заботиться. Смысл жизни состоит в любви, а кого любить, они почти не различают. 

Да и герой времени, автор глубоких книжек, Левборг, оказывается не такой уж грандиозной фигурой, а слабым и безвольным дебоширом-пьяницей. 

В общем, казалось бы, куда ни кинь, везде клин. 

Женщина обязана выйти замуж, продолжить род и вышить крестиком 146 салфеток, и Гедда пытается построить свою жизнь так, как велят нравы того времени, но в итоге предпочитает пустить себе пулю в висок из единственно любимой вещи, - пистолета.

Что это за пьеса? Трагедия женщины, которая опередила свое время?

Даже, как сейчас можно было бы предположить, некоторого феминистского толка. 

Трагедия человека, который не смог найти себе место в унылом, мещанском обществе?

История несчастной души, не умеющей любить? 

Человек, не умеющий насладиться жизнью?

Единственный цельный, настоящий характер, честный и прямой?

История о пистолете, который, как чеховское ружье, появляется в первом акте и стреляет в последнем?

Мне стало интересно, что писали об этом произведении, и я случайно нашла потрясающие мемуары актера Сергея Юрского “Попытка думать”. 

В них он, помимо прочего, размышляет и о пьесе “Гедда  Габлер”. Это вот то самое, за что я благодарна “Гедде”, кроме, собственно,  удовольствия от чтения.

Вот что пишет Сергей Юрьевич: 

«Новая драма» принесла совершенно новые ощущения зрителям. Говорили о шекспировской силе и шекспировском размахе исторических пьес Ибсена. Вроде все и было — могучие характеры, сработанные, изваянные словно из камня, взмывали на высоту страстей и сталкивались в грандиозном конфликте. Гибли, оставляя по себе многовековую память в сагах и песнях скальдов. Все было в этих пьесах, и все находило и приверженцев, и хулителей (так же, впрочем, как и у Шекспира, и у древней трагедии были и свои приверженцы, и свои хулители). Чего не было.… не было того катарсиса, того очищения, того просветления, которого привычно ждали от театра. Было нечто новое: пьеса порождала боль, которая не исчезала с концом представления. Эту боль нужно было унести с собой”

Именно это чувство тяжелым камнем ложится на душу после прочтения, боль от того, что случилось с Геддой. 

Вроде бы никто там не плохой и не хороший, как в классических пьесах, где есть зло и есть добро. Ибсен выписал героев так, что они составляют собой единение и пороков, и страстей, и самых высоких порывов человеческой души. 

Цитируя опять же Юрского:

“В «Гедде Габлер» после выстрела, оборвавшего жизнь героини, всего две реплики:

Тесман. Застрелилась! Прямо в висок! Подумайте!..

Бракк. Но, боже милосердный… ведь так же, наконец, не делают!

Конец пьесы.

Что за корявость! Что за бессвязное бормотание в такую минуту?!

 Какой уж тут катарсис, какая гармония! Где мораль?! На что это похоже?!

На жизнь! На жизнь это похоже! На жизнь в ее пошлом, натуральном, неэстетизированном виде.”

А здесь уже добавлю от себя. 

Да, все это, безусловно, похоже на жизнь. Но для меня это похоже на узко - специальный случай из жизни. Как ни прискорбно нивелировать таким образом пьесу до описания клинического случая недообследованной, психически нездоровой женщины, но лично для меня складывается именно такая картина из небольших, но странных звоночков, раскиданных по тексту. 

В одном месте, когда Гедда абсолютно хладнокровно и продуманно, заманивает простушку Тею Эльвстед в сети якобы дружеского расположения и участия, та, смущаясь и краснея, признается, что раньше боялась Гедду. Ведь она даже обещала “спалить” густые, золотистые волосы Теи, которые привлекали так много мужского внимания.

Далее по тексту, находясь все в том же притворном расположении, Гедда произносит уже вслух и словно бы шутя,  “а волосы твои я все-таки, пожалуй, спалю!” 

Уже одна такая странная реплика по идее  должна заставить не то, что не дружить, а держаться как можно дальше от человека, который так шутит. 

На фоне этой незаметной, вроде бы, детали постоянная тяга к манипуляциям, эмоциональная холодность и отстраненность Гедды, сжигание ею книги Левборга, то, что она всучила ему один из своих пистолетов, который позже по неосторожности разрядился у того в кармане, смертельно ранив, - все это не звоночки, это уже целый набат. 

И наконец, простите, самоубийство, под каким бы соусом оно ни подавалось - невозможность ли это реализовать себя, страдания от мещанского быта, тот факт, что все мужики сволочи или тюфяки, кроме покойного папеньки, все это не зачеркивает необратимости суицида.

А суицид, как по мне, здоровый психически человек не совершит, будь он не реализован хоть сто раз.

Очень жалко Гедду, которую в то время не смогли пролечить от глубокой депрессии, возможно, вызванной беременностью.

Пистолет стреляет, Гедда умирает, а Чехов, ружье которого сравнивали с пистолетами бедняжки, по воспоминаниям Л.Н. Андреева в его очерке “Письма о театре”, тем не менее говорит и вовсе:

“....мне вспомнились слова покойного Чехова. На мой вопрос об Ибсене — что-то вообще — Чехов совершенно серьезно, без тени шутки, ответил кратко:

— Ибсен-дурак”.

Нет, Антон Палыч, Ибсен не дурак, а пьеса чудесная. 

Но, честно говоря, здесь, как в Дудочке и Кувшинчике: "одну ягодку вижу,  за другой тянусь, третью примечаю" - еще чудеснее мемуары Юрского, к которым не терпится припасть по-настоящему.

Душевного всем здоровья и хороших книг. Берегите себя.

*в публикации использованы фото различных театральных постановок пьесы из открытого доступа