Владимир Сорокин “Настя”

“НЕ ЧИТАЙТЕ!!!!!!!!!!!!!! НЕ читайте сами, а главное — детям, родным и близким, не вовлекайте сюда друзей, соседей по лестничной клетке, не зачитывайте на собрании жека, и даже если ходите в литературный кружок, не цитируйте (в том числе и дом. животным), не повторяйте на ночь, не хвастайтесь «продвинутостью» в литературе на работе, не эпатируйте публику, не засоряйте атмосферу, не портите жизнь себе и окружающим. Автор — говнюк, извращенец, слов не подобрать”.

(Мнение читательницы)

#imhoch #книги #сорокин

Не пора ли нам, братцы, замахнуться на Владимира нашего, понимаете ли, Сорокина? А если уж начинать замахиваться, то погружаться в творчество великого русского писателя нужно сразу и резко - как нырять в холодную воду. Два произведения Сорокина как нельзя более лучше подходят для перехода в состояния “обухом по голове”: рассказ “Настя” и повесть “Сердца четырех”. Сегодня речь о Настеньке.

Вообще говоря, лично я считаю Сорокина ныне живущим гением. Если вы считаете иначе - что же, наши мнения разошлись, бывает. Мне не очень нравится, например, его “Голубое сало”, а кому-то не нравится “Сахарный Кремль”. Но я уверен, что его имя можно поставить в один ряд с Гоголем, Достоевским, Булгаковым. И уж совершенно точно Сорокин на порядок талантливее моего любимого Гиляровского, о котором я еще обязательно напишу.

Итак, приступим к “Насте”. Готовьтесь, будет много цитат, потому что рассказ не длинный, и пересказать историю Сорокина не так-то просто. 

Речь идет о дне рождения Настасьи Саблиной, любимой дочери своих родителей. Начало рассказа - прямо чеховское. 

Солнечный луч тронул кончик стеклянной ручки, она вспыхнула напряженной радугой. Настя закрыла дневник и снова потянулась - сладостно, мучительно, закинув руки за голову. Скрипнула дверь и мягкие руки матери сомкнулись вокруг ее запястий: - Ах ты, ранняя пташка: - Maman: - Настя запрокинула голову назад, увидела перевернутое лицо матери, обняла. Неузнаваемое зубастое лицо нависло, тесня лепных амуров потолка: - Ma petit filet. Bien dormir? - Certainement, maman. Они замерли, обнявшись.

Вся любящая семья готовится отпраздновать 16-летие дочери. Готовится и сама Настя. Всё радужно и лучезарно. Но Сорокин гениально начинает нагнетать странное и непонятное - пока еще не страшное. Сначала по капельке, малыми дозами.

Хосподи, о чем тужить-то, золотце моё! - колыхнулась няня. - Тебе ли красоту на семя пущать? Ты на другое сподоблена.

Семья на веранде большого дома собирается пить чай и обсуждает предстоящее торжество. Настенька убегает погулять, и вновь - что-то чеховско-тургеньевское в описании происходящего.

Настя открыла глаза. Широкий поток солнечного света бил сквозь дубовую крону в хрустальный шар , преломляясь, вытягивался из шара золотой спицей, вонзающейся в толщу воды. Затаив дыхание, Настя смотрела. Луч медленно полз по воде, она исходила нежным паром. - Благодарю тебя:о, благодарю: - шептали Настины губы. Мгновение Тайны Света прошло. Луч погас так же неожиданно, как вспыхнул.

Собираются гости, и снова - тревожные звоночки. Что-то затевается, то, чего вся семья, включая Настеньку, давно и с нетерпением ждала. Но почему же холодок пробегает по спине?

Темно-синий шелк кабинета отца, копия звездного неба на потолке, бюст Ницше, слои книг, огромная древняя секира во всю стену, руки, крепко берущие Настю за плечи: - Ты сильная? - Я сильная, рара. - Ты хочешь? - Я хочу. - Ты сможешь? - Я смогу. - Ты преодолеешь? - Я преодолею. Отец медленно приблизился и поцеловал ее в виски.

И вот! Вот оно - началось! Ужас начинает хлестать из каждой строчки! Ты читаешь - и это как будто взгляд в пропасть - очень страшно, но оторваться ты не в силах. Чем дальше ты погружаешься в текст - тем больше понимаешь, что оправдываются все те подозрения, которые ты старался отмести от себя на протяжении всего рассказа. 

И кульминация ужаса - как выстрел спермы:

Савелий перекрестился, плюнул на ладони, ухватился за железную рукоять лопаты, крякнул, поднял, пошатнулся и, быстро семеня, с маху задвинул Настю в печь. Тело ее осветилось оранжевым. "Вот оно!" - успела подумать Настя, глядя в слабо закопченный потолок печи. Жар обрушился, навалился страшным красным медведем, выжал из Насти дикий нечеловеческий крик. Она забилась на лопате. - Держи! - прикрикнул отец на Савелия. - Знамо дело:- уперся тот короткими ногами, сжимая рукоять. Крик перешел в глубокий нутряной рев. Все сгрудились у печи, только няня отошла в сторону, отерла подолом слезы и высморкалась. Кожа на ногах и плечах Насти быстро натягивалась и вскоре, словно капли, по ней побежали волдыри. Настя извивалась, цепи до крови впились в нее, но удерживали, голова мелко тряслась, лицо превратилось в сплошной красный рот. Крик извергался из него невидимым багровым потоком. 

И - вишенка на торте - Сорокин добивает читателя:

Железная рукоять вдруг дернулась, жестяная заслонка задребезжала. Из печи послышалось совиное уханье. Отец метнулся, схватил нагревшуюся рукоять, но все сразу стихло. - Это душа с тела вон уходит, - устало улыбнулся повар.

Если вы еще не поняли сами, то я вам расскажу - Сорокин написал о том, как где-то, явно в дореволюционной России, было принято всей семьей съедать девственницу в день ее 16-летия. Какие-то заумные критики говорят, что это метафора, рассказывающая о вечном конфликте отцов и детей, но я им не верю - просто Сорокин такой. Такой как есть.

Ну а дальше - напряжение начинает отпускать. Семья и гости мирно и аппетитно ужинают Настенькой.

- Давайте есть, господа, пока Настя не остыла! - Саблин заложил себе угол салфетки за ворот. - На правах отца новоиспеченной я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо! Саблина встала, подошла к блюду, воткнула вилку в левую грудь Насти и стала отрезать. Все прислушались. Под коричневой хрустящей корочкой сверкнуло серовато-белое мясо с желтоватой полоской жира, потек сок. 

Какой вывод можно сделать из рассказа “Настя”? Вывод тут один: если вы собрались съесть человека, постарайтесь сделать так, чтобы он сам был не против.

Дмитрий Соколовский