Как я не поел креведко с Юрием Жуковым (на конкурс)

         Пейсатели очень любят креведко. Если проходит слух, что где-то бесплатно выдают креведко и шампанское, пусть даже это какое-нибудь КШВ или «ЗАО Игристые вина», пейсатели тут как тут. Все со своими контейнерами, фляжками, трехлитровыми банками и канистрами, нувыпонели.

         Пинаю я, значит, хуи прошлой осенью и вдруг узнаю, что в Москве такого-то числа будут раздавать бесплатные креветки под предлогом вручения премии за лучший фантастический рассказ. Мы с Никитой тут же купили билеты на самолет и забронировали номер в гостинице «Космос», потому что там на завтрак выдают бесплатные сосиски, которых хватит на весь Кетай и еще останется на всю Германию. Билеты были недешевые, но ради креветок продажный отечественный пейсатель готов на все!

         Ви скажете: «Купи 10 кило креведко и ешь на здоровье». Отвечу, что это очень глупо. В том, чтобы просто жрат креведко, нет никакого саспенса, хоррора, духа соревнования. То ли дело когда 200 или 300 молодых пейсателей набегают на один стол — звенят разбитые бокалы, пищит впечатлительная поэтесса, стонет официантка, порезанная пластиковым ножом. А главное, много креведко — это невкусно. Одна с боем добытая креветка имеет вкус настоящего приза, аромат охотничьего трофея. Только будучи незаурядным пейсателем, можно познать суть истинной креветки, ее дао, ее метафизическую составляющую.

         Постиг ли Юрий Жуков суть креветки? Думаю, да. Ведь он был финалистом конкурса. Но я об этом еще не знал.

         Прилетели мы, короче, в Москву, продрались через толпу кетайцеф, водворились в свой гостиничный номер, помылись в ванне, покоцанной предыдущими кетайцами. Если кто не знал, Москва населена кетайскими туристами, и только на разных там масонских сборищах типа конкурса фантастического рассказа можно увидеть унылых длинных лаоваев. Все вывески в Москве — на кетайском, он же является официальным языком аэропортов и вокзалов. Я уже знаю нехитрые слова вроде 出、口、人、手、 水、山、火、土、林、竹、大、小、心、猫、員、門、女、男、包、箱包、屁股.

     Короче, собрались мы с Никитой за креветками. У меня как назло расклеились охотничьи сапоги, пришлось зайти в магазин и купить другие. Чтобы слиться с дикой природой, мы оделись как другие пейсатели — Никита в лапсердак, я в бордовое бархатное платье с радужным боа. Мы направляемся к старому ДК. Там рядом лежат руины еще более древних укреплений, которые все равно не уберегли город от азиатского нашествия.

         И вот мы у входа в старинное здание. Высокий ариец в кожаном пальто и фуражке спрашивает пароль:

         — Кто лучший пейсатель России?

         — Прилепин и Яхина! — кричим мы.

         — Яволь! — говорит другой охранник, ставя нам на руки треугольное клеймо.

         И мы зашли. Повесили лапсердаки в гардеробе, поздоровались с Галиной Юзефович и Анастасией Завозовой. Никита нервным жестом поправил пейсы и устремился к барной стойке.

         В фойе темно, играет наркоманская музыка. Я пью шампанское и глазею на трех танцоров. Они извиваются туда-сюда в костюмах угнетенных афроамериканцев. А на их телах светятся связки желтых и зеленых бананов.

         Пробегает испуганный официант с пустым подносом.

         — Ви не знаете, где тут раздают креветки? — культурно спрашиваю я.

         — Нихт ферштейн! — официант прикрывает голову подносом и шарахается к запасному выходу.

         — Мне таки не нравится, как тут все организовано, — говорит Никита. — Этак мы не наедимся.

         За полчаса нам удалось поймать тощего паренька с остатками ростбифа да девицу с сырной тарталеткой. Все это мы немедленно съели, запив большим количеством шампанского. Так-то я не пью, позволяю себе бокал игристого только на церемонии вручения «Большой книги» или на дне рожденья Галины Юзефович — главного критега страны.

         Напились мы шампанскава, я полапал молодых феминисток у входа в дамский туалет, одна из них даже сделала комплимент моему радужному боа. Заходим в зал. А там темно и в креслах распиханы красные шары с надписями типа «Станислав Лем», «Рэй Брэдбери», «Филип Дик». Сели мы неподалеку от Лема.

         Рядом плюхнулись в мягкие кресла два йуных паренька хипстерской наружности. На сцене в это время начали петь и танцевать две девицы в костюмах инопланетянок. Выкатили список финалистоф. Я все равно никого там не знал, так что читал через строчку. И вдруг вижу на экране: «Юрий Жуков, Воронеж».

         — Нехуево! — говорю я Никите. — Это же тот самый Юре Жуков, талантливый автор фантастических рассказов, из-за которых было столько срачей на Альтерлите.

         Два очкастых паренька рядом ничего не слышали или делали вид, что не слышали.

         — Посрался он, — говорю, — с неким Цахесом. Там еще была какая-то Яна Барса и вот эти все.

         Никита, конечно, ничего не понял, потому что не имеет привычки сидеть на кк-сайтах. Он занимается важным делом — продает кошерную колбасу.

         — Кто все эти люди? — спросил Никита.

И я начал рассказывать, что, мол, писатель Юрий Жуков был болен раком и хотел выиграть конкурс на Альтерлите, а всякие ненормальные иподьяконы по прозвищу Костыль пейсали ему гадости и глумились над его болезнью. И Удав забанил хулителей Юрия. А потом Юрий и Костыль переместились на наш сайт Неолит и продолжали сраться там. Совсем заебали.

Юрий удалил свой аккаунт, а Костыля я выпилил сам. Оно конечно, глумиться над больными раком это плохо, но в этой истории стал жертвой не только Юрий, но и Костыль, потому что биполярка тоже болезнь. А я не люблю, когда меня ставят перед сложной этической проблемой. Я защитнег прав женщин, афроамериканцев, геев и прочих угнетенных и не люблю, когда пачкают мое белое пальто. Так что я был зол и на Костыля, и на Юрия.

         «Я бы на месте организаторов нихуя этому Юрию не дал, за плохое поведение», — заключил я.

         И тут ведущий вызвал Юрия Жукова.

         — «Йес!» — прокричал паренек в кресле справа от меня. И рванул на сцену.

         — Нехорошо вышло, — сказал я Никите. — Юрий может обидеться.

         То ли Юрий не расслышал мои слова, то ли сделал вид, что не расслышал. То ли это был вообще не Юрий. У паренька с соседнего кресла был слишком юный и свежий вид для больного раком. Узнать его можно было только по очкам. В тягостных раздумьях я побрел в фойе, опрокинул еще пару бокалов шампанского и закусил ненужным лобстером. Я хотел извиниться. Но было темно, и отыскать в толпе Юрия Жукова не представлялось возможным. Опять же, было непонятно, Юрий это или нет.

         Не помню, кто победил на конкурсе и что этот победитель напейсал. Попрощавшись с Галиной Юзефович, я повел Никиту в ближайший бургеркинг и купил там шесть креветок. Прошлой осенью их специально включили в меню, словно предвидя мою неудачу на премиальном фуршете.

         А осенние листья порхали в лучах фонарей и дождь нашептывал: «Юрий Жуков, прости!»

         И утром за завтраком, отпихивая жадных китайцев от лотка с сосисками, я думал: «Нехорошо вышло с Юрием». И весь день, гуляя по серой Москве, я вспоминал позорную историю с Костылем.   

А потом нас не взяли на рейс, потому что авиакомпания продала больше билетов, чем было мест в самолете. И нам с Никитой всю ночь пришлось есть креветки в аэропорту за счет бессовестных летучих капиталистов. Но я так и не съел Ее — ту самую, премиальную креветку. Ее съел Юрий. А может, и не съел.