Лошадка

Я умел видеть красоту во всем. Только в себе её не находил. Видимо, такова плата. Особенность встроенного детектора. По части красоты я стерилен. Как анероидная коробка. Зато на присутствие чуда реагирую чётко и чутко. Но бывают случаи, когда сложно отличить прекрасное от кошмарного. Я редко ебал проституток. Иногда что-то накатывало. Хотелось простоты и честности, которых всегда не хватает. Приехали, заплатил, трахнул, уехали. Никто не в обиде. Ничьи чувства не пострадали. Проще, чем сварить гречку. В тот раз в сауне нас было трое и мы сняли три шеи. Нам привели девок средней паршивости, но после выпитого планка притязательности упала до минимума. Мне досталась невысокая крашенная блондинка с массивным подбородком и деревенским говором. Её губы были густо намазаны помадой отвратительного кораллового цвета. Без долгих расшаркиваний мы разбрелись по комнатам. Пока я натягивал презерватив блондинка разделась.

— Вставай раком. Она встала. Я несколько раз плюнул на ладонь и смочил её сухую пизду. Вошёл медленно, аккуратно, но потом уже её не жалел. Я долбил и долбил, качал как заведенный. Мял её сиськи, до синяков сжимал мягкую жопу. С бровей стал капать пот. Наконец, я почувствовал, что шлюха потекла. Она тихонько подвывала. Двумя руками я схватил её за плечи, почти полностью вынимал хуй, чтобы в следующую секунду вогнать его с размаху. Я вколачивал в неё свою ненависть, выпуская на волю что-то очень тёмное. Продержи я это в себе подольше и неизбежна интоксикация. Стоит ли говорить, что ненавидел я в основном себя самого? Я кончил, девка упала на тахту, перевернулась на спину и лягнула меня ногой.

— Дурак, — сказала она отдышавшись   — Не обязательно быть таким козлом.

Мне не было стыдно. Было хорошо. Будто мне только что прооперировали опухоль и есть ещё шанс пожить. До следующего рецидива. Мы сходили в душ. Сели за стол. Остальные уже были тут. Пили пиво и играли в карты. У нас ещё оставалось время, а играть в дурака с только что выебанными проститутками — отдельное удовольствие. Но сегодня мне не хотелось. Я закурил, подключил телефон к стерео системе. Негромко заиграла музыка. Вдруг, моя шлюха стала подпевать:

— Ashes to ashes, dust to dust, The life clock strikes and you obey, Like a candle Light that fades. Ashes to ashes, dust to dust, When the life clock strikes you obey, Time isn't here to stay.

Я взглянул вопросительно.

— Люблю эту группу, — объяснила. — Меня Алёной звать. — Вот только давай без этой ебанины. — я действительно не любил эту ебанину. Алёна хмыкнула, вытащила из моей пачки сигарету и полезла в сумочку.

Она вынула зажигалку и какую-то книжку. Чиркнула пижонским колёсиком. Запахло бензином. Я смотрел на фитиль. Щелк и зажигалка закрылась. Как устрица. Алёна раскрыла книжку. «Блядь» — подумал я. А потом и сказал: — Блядь, это что ещё за нахуй? Книжка, похожая на школьный девичий дневник, была вся обклеена фотографиями лошадей. Лошади разных мастей, пород, размеров. Скаковые, тяжеловесы, иноходцы. Я заметил на страницах пару зебр и пони.

— Я из Обшаровки. У предков своя конюшня. Очень лошадок люблю. Вот, зырь! Это мой. Одуванчиком звать. Она перевернула страницу и ткнула мне под нос фото гнедого жеребца с грустным, безучастным взглядом инвалида. Грива смахивала на причёску деревенского дурачка.

— Блядь, — повторил я. — Вот же блядь.

Мне стало дурно и больно. Словно огромная крыса вцепилась в кадык и вот-вот вырвет его вместе с трахеей, пищеводом и ещё чем-нибудь нужным. Я встал, покачиваясь прошёл в раздевалку, на ходу бросив приятелям что-то извинительное. Оделся и вышел на улицу. Попробовал закурить. Меня тут же стошнило. От блевотины шёл пар. Я набрал в руки колкого снега и до боли стал тереть им лицо. По дороге домой зашёл в «К&Б», купил большую водки и дюжину банок пива.

Если есть ад, то в нем я ебу шлюху, которая потом показывает мне разрисованный фломастерами дневник, лошадиный алтарь и монумент Одуванчику. А если кто-то спросит меня где находится рай, я знаю ответ.

Рай там, где нет меня.