Необязательная проза. «Снежок на поводке»

#имхоч #imhoch #геласимов #чистый_кайф #литературная_критика

 

А. Геласимов. «Чистый кайф». Изд-во «Городец»

 

Чем хороша книжка Геласимова – так это смелой, я бы даже сказал безрассудной попыткой написать о том, чего не знает. Как говорил Владимир Высоцкий – это песни не ретроспекции, это песни ассоциации. Вот и перед нами тоже – роман-ассоциация, честно напетый с чужого голоса. Собственно, автор этого и не скрывает, непосредственно перед началом чтения честно указывая, кто да что ему рассказал. Про здоровье – один, про нездоровье – другой, про монастырь – третий. Про наркоту, я надеюсь, четвертый.

 

Да-да, и тут наркота. Вот преследует она меня. Открываешь книжку, а там – ладно бы ссанье, блевота и понос (Как у Девушки Фью-фью с первых страниц) но еще кумар-раскумар, чеки, ампулы и масляный кайф. Чистый, чистейший масляный кайф. Который автор – очень надеюсь, что не наркоман – не может отдать даже под угрозой расправы за долг. Который повис на них за сожжение – правильно, наркоты, веселой травки, которую они сожгли чтобы выручить девку, которую не нужно было выручать, ибо она хотела пойти по бандитским рукам да и пошла. В итоге одних бандитов – которые такие хорошие и заботливые бандиты девяностых – убивают другие, этих убивают третьи, девка, что пошла по рукам, оседает с бандитскими деньгами в Германии и живет там припеваючи.

 

То есть, как мы видим, на первую часть событий в несколько раз больше, чем у хором восхваляемого Елизарова. Хорошо ли это? Ну, наверное, да. По крайней мере всю первую часть забавляешься слогом незамутненной никакой рефлексией школоты. Ну то есть абсолютно девственное сознание, чистое, как простыня, которое даже не понимает, что в мире есть хорошо и плохо. Единственное, что в них оставила цивилизация, кроме стайного инстинкта, который присущ большинству живых существ – это рэп.

 

Простите, дорогие мои, но когда я понял, что речь идет от лица будущей звезды, я уже ржал в голос. Или выл, не помню. Главная линия сего опуса была красной нитью, очень красной, очень-очень красной. Я схватил свою лысину и надеялся, что ошибусь. На меня ринулись, попискивая, как летучие мыши, всякие страшные сомнения. Может, это такой же продукт коллективного разума, как и писатель с котом Бобом? Потому что ломки и кумар выписаны со знанием дела. Может, автор вильнет хвостом, сделает финт ушами и заставит меня удивиться? Может? Ну может же? Может, эта вот девушка, которой хотела набить морду та самая мечтающая о бандитских руках оторва, не появится где-нибудь в середине повествования? Может, она не окажется богатенькой? Или не поучаствует в раскрутке молодого гения, от которой он гордо откажется – мол, хрен с вашей паршивой Москвой, мы и в Ростове-папе баблишка насшибаем?

 

Но, как говорила написавшая роман книжка – мы-то с вами знаем, что такого не бывает.

 

Мне кажется, что господам критикам впору вводить термин «сюжетное истощение». Не тянут современные авторы, не могут сделать что-то новое, интересное. Изрядно проржавевшие ружья стреляют именно тогда, когда ждешь. Новизна заключается в мате. Правда, надо отдать автору должное, на весь объем написанного – ни одного отрывка с совокуплением. Легкие намеки на то, что они «чирикались». Хорошо, что не кудахтались.

 

Итак, продолжаем. Автор – торчок, весьма подробно описавший свои страдания. Но наркоманские страдания должны когда-нибудь закончиться. По современному тренду – желательно в монастыре, с духовной перековкой. Куда нас и ведет автор. В монастырской главе меня в самое сердце поразила гадюка, змей-искуситель, укусившая мальчика, мальчиками забитая и в конце концов убитая тем же мальчиком – не укушенным. Даже не сама змея. А то, что у нее оказались удалены ядовитые зубы, что она прожила долго и почти счастливо после того, как ей размозжили голову. Это как? С размозженной головой не живут даже змеи. Кто гадюке удаляет ядовитые зубы в псковской глуши? Мальчишки, лупасящие ее камнями и палками, вышибли ядовитые зубы? Ну что за бред.

 

Честно говоря, видно, что автор старался нагрузить текст смыслами, которые так просто, навскидку не считываются. То есть – обычная ситуация для современного чтива. Вот есть конфликт. Вот его можно изучить, разобрать, со вкусом, толком, расстановкой. Но весь конфликт умещается в гору сникерсов. Понятно, в первой главе герою по-малолетству не хватает ума, но потом-то он должен прибавиться? Не? Ну ладно. Школота так школота.

 

Собственно, автор честно говорит – в монастыре я не жил, но посещал. Это заметно. Монастырская жизнь глубже и интересней, чем описанная нашим юношей. Вместе с его змеей – о, библейский соблазнитель был уничтожен деловым деревенским пареньком прямо за стенами монастыря, какая метафора! Вместе со стыренным цементом и недостроенной каланчой.

 

Кстати, вы уже догадались, кого в монастыре встретил лирический герой сего повествования? Ну да. Ее. Совратительницу. Которой нужен тот, кто в Мгновеньях играет. Талантливый – об этом потом – торчок не рубит себе палец. Он гордо берет телефон, но не звонит. То есть звонит, но не дозванивается. То есть мог бы дозвониться, но бросает трубку. Такой вот молодой Вертер.

 

К слову, неплохо было бы упомянуть, что своего монашка она уловила, вспомнив его концерт. А дальше понеслось – да ты гений, да ты великий, да ты всех порвешь, да у меня электричество в попе жужжит от твоего рычиттатива, да это круто, да ты великий, да ты гениальный, да как будто током бьет. В конце книги САМ БОГДАН ТИТОМИР (прости, Господи) его оценил и благословил звоночком в студию, пиратским образом захваченную.

 

Ну, уж если сам Титомир… сам, без ансамбля… ну уж покажите товар лицом-то, ну дайте почитать, что там за гениальные негритянские речёвки клепает на коленке ростовский самородок.

 

Автор же, как многоопытный дядька, подражание речитативу черных гетто демонстрировать постеснялся. Потому что эти убоищные строки слабы даже для сайтов со свободной публикацией. Ну, может определенную прослойку они и вштыривают (извините) но посвящать этому роман с чужих слов может только школота (простите), рифмующую ногу с кулаком ради шмары, бывшей верной три дня (извините).

 

Ну а дальше все скучно – богатенькая соблазнительница знакомит его у парадного подъезда с продюсером, который не может позвонить высокомерному швейцару, а выскакивает сам, как цуцык, садится в занюханные шестисотый «мерин» и честно говорит – все, что ты написал, попса голимая. (аплодисменты)

 

Писать ты будешь то, что скажу, покручу тебя по кабакам, а там – в чарт с рогами и копытами, будем делать из тебя звезду. Гордый торчок, который уже не торчок, а рэп-звезда, покидает (аплодисменты) занюханную Москву ну и, собственно, все.

 

Хороший такой дебютный роман молодого да шустрого человека со всеми необходимыми атрибутами – матом, блевотой, поносом, бандитами, чеками, кумаром, поверхностным конфликтом, подростковым слэнгом, сомнительным по литературным качествам слогом, сюжетной истощенностью. Конечно, молодей человек не обойден даром, держит нос по ветру и, без всякого сомнения, далеко пойдет.

 

Но интрига, практически детективная, заключается в том, что роман со всеми этими тщательно отработанными плюсами замутил никакой не начинающий писатель, а дядька моего возраста – на два года старше – вполне известный прозаик, обремененный премиями, как зобом, и даже автор Тотального диктанта.

 

Я понимаю, что мерзкое поветрие, рэп, отравит какую-то часть молодежи и исчезнет, как нежизнеспособный. Я понимаю, что его насильно насаждают в головы бунтующим подросткам, но пока в этом нечистоплотном деле из литераторов был замечен только Прилепин. Теперь вот – Геласимов. Понятно, что орава доброжелательных критиков уже излила тонны патоки, ну да Бог им судья. Мне одно интересно – доброе имя писателя уже ничего не стоит? Если ты не разбираешься в поэзии, может, не надо писать и о ее вторичных производных? И, может, взрослому литератору нужно использовать свой жизненный опыт, мудрость, чуткость, прозорливость, а не играться с модными темами на потребу тех, кто этого не оценит?

 

Двадцать лет назад я впервые встретился с человеком, называющим себя поэтом, но пишущим рэп. Хорошо мы с ним тогда схлестнулись, но что поток сознания без попыток хоть как-то его отрегулировать искусством не является – он так не понял.

 

Тот же Геласимов мог написать просто и ясно – рэп возник в негритянских кварталах, куда белым вход был заказан (мужчин ограбят и убьют, женщин – изнасилуют и ограбят), где занимались исключительно от безделья и обжорства наркотиками и проституцией, и рэп с наркоманией – близнецы да братья. Такие же кровные братья – рэп и торговля оружием, рэп и бандитизм, рэп и насилие. Негры от джаза выродились до рэпа, ну что ж поделать. После принятия рэпа дрессированные белые стали целовать неграм ботинки а те, жирные и наглые, грабить магазины и делить сферы влияния. Причем не только районы… собственно, что я об этом говорю, это все видели несколько месяцев назад.

 

И когда писатель хвалит это… ммм… субкультурное явление, то он обязан (повторяю – обязан) дать ему разностороннюю оценку. Для тех, кто сейчас закричит что никто никому ничем не обязан, еще раз повторю – писатель обязан.

 

Если он, конечно, писатель, а не снежок на поводке.