Бабкин стыд (на конкурс)

Когда-нибудь, лет через… не так уж и много, я буду бабушкой. Нет, не картинно-седовласой, пахнущей пирожками, уютом, валерьянкой и немного – плесенью, от частого сидения дома, а бойкой такой, шилопопой. Попахивающей роллами, тирамису и немного – виски.

У меня будут 3 кошки (40 я просто не прокормлю), какие-нибудь экстремальные хобби, любовь к коктейлям и караоке и костлявые морщинистые коленки, торчащие из шорт. И, несмотря на характер, дед и внуки. (Имена погребены где-то под залежами лени, поэтому пусть просто – Внук и Внучка).

Пока дед рубится в дотку или во что там в будущем станут рубиться прогрессивные деды, мы с внуками посвятим время катанию на роликах, прыжкам на батуте или посещению аквапарка. А вместо сказок я буду рассказывать им реальные истории из своей жизни. Чтобы интереснее, не в случайном порядке, а по запросу. Первое пришедшее кому-нибудь из внуков в голову слово или словосочетание. А с меня – история, ассоциирующаяся с запросом. Сегодня это…

– Испанский стыд, – весело прокричит Внучка.

– А вы знаете, что это такое? – спрошу я.

– Да, это когда кто-то обделался, а за освежителем тянешься ты, – ответит Внук.

– Интересная интерпретация, но суть верна. Ну что ж, слушайте.

***

Тогда я думала лишь о том, как доковылять до дома – трудо выебудни с непревзойденным мастерством энергетического вампира высосали из меня все соки и прочие жидкости. На мою пустеющую голову медленно падали сумерки, а в самой голове саундтреком на повторе монотонно играли «Cranberries». В последние дни в жизни стойко наблюдалось вопиющее неравенство. Неравенство между сном и хаотичной трудовой деятельностью. Именно поэтому по состоянию я действительно приближалась к зомби. Для пущей правдоподобности оставалось лишь вылупить глаза, налитые кровью, на случайного прохожего, и прохрипеть:

– Мозги-и!

И тут мне в ноги ткнулось вертлявое тельце, щедро покрытое рыжей шерстью. Собачка. Я огляделась в поисках хозяина. Человечьим духом и не пахло. Вокруг вообще ни души, не то чтобы нашелся кто-то, хотя бы немного напоминающий хозяина. Правда, неподалеку полулежал деревянный дом, в котором, несмотря на то, что здание шаталось, скрипело и жалобно вздыхало, явно кто-то проживал. Свидетельством тому были еще живые цветы в горшках, трогательно смотрящие на мир сквозь мутные окна. На минутку в мою голову залетела мысль, что, вероятно, и песик мог быть жильцом этой избушки, у которой от старости даже курьи ножки отвалились. А его хозяин, получив по башке осыпающейся штукатуркой, просто-напросто забыл, что собак нельзя выпускать бродить в одиночку. Но мысль как залетела, так и вылетела. Тем более что песик вел себя достаточно беспокойно: метался зигзагами от тротуара к газону, что-то вынюхивал, как будто кого-то искал.

А рядом – оживленное шоссе. Я представила пышную рыжую шерсть живописно намотанной на колесо, поежилась, сделала вывод, что лучше пере, чем недо, схватила телефон и позвонила в приют для бездомных животных: сообщить о потеряшке. Там уже за поиски хозяина возьмутся профессионалы, протрубят во весь оркестр, и мама услышит, и мама придет…

Меня попросили описать найденыша. В момент подробного перечисления примет я, бодро щелкнув всеми суставами сразу, даже нагнулась, чтобы сверить свои показания с реальностью. А заодно убедиться, что озаботилась судьбой именно собаки, а не какого-то дикого зверя. В нашей семье, знаете ли, уже были прецеденты. Особенно отличилась тетя, которая то волка с рук кормила, приняв за овчарку, то лису гладила, перепутав, опять же, с собакой. В придачу к дурной наследственности у меня не менее дурная куриная слепота. Однажды я громко восхищалась великолепным ландшафтным дизайном кладбища: мне сослепу показалось, что мы проезжаем мимо шикарного сада богатого дома. Это всё, что вам нужно знать о моих способностях мутновидения в сумерках. Так что сектор шанс заработать звание городской сумасшедшей, осчастливившей приют неведомой зверюшкой, отчетливо маячил на барабане.

Однако собака все же оказалась собакой. Совсем собакой. Правда собакой. Которую меня попросили покараулить до приезда работников приюта. А вот в планы собаки мирное ожидание на одном месте вовсе не входило. Устроив мне пробежку по всем кочкам, что только смогла найти в округе, она целенаправленно куда-то устремилась.

– Эй, Сусанин, не так резво! – воскликнула я и потащилась следом. Собака привела меня к тому самому полулежачему дому и прошмыгнула в открытую дверь. Из проема незамедлительно, с подозрительным прищуром дознавателя, высунулась пожилая женщина. Такая классическая babka vulgaris, подвид – приподъездная скамеечная. В общем, бдительная гражданка. Только я тоже – бдительная гражданка, поэтому с милой улыбкой гюрзы решила напасть первой:

– Добрейший вечерочек! Позвольте спросить, это ваша собака?

Но бабка и не таким гюрзам зубы поленом выбивала. А по нападениям у нее и вовсе были черный пояс, 3 золотых медали и Оскар. Она вскочила в боевую стойку и понеслась:

– Да, моя! А чо эт вы тут ходите, вынюхиваете? Вы знаете, что это частная территория? 

Словосочетание «частная территория» она произнесла с апломбом, присущим владельцу как минимум небольшого поместья с садом, прудом и фламинго, разгуливающими по двору.

– Где ограждение? Где предупредительные знаки? Мы находимся в проходном переулке между двумя домами, один из которых – кафе! – не растерялась я. – Где хотя бы денно и нощно бдящий дед с ружжом? Или сигнализация?

И тут включилась сигнализация системы «бешеная бабка». Меня громогласно записали в иностранные шпионки, террористки и собакокрады. Хорошо, корейцев не вспомнили.

– Да не нужна мне ваша собака, – устало сообщила я. – Я просто увидела, как животное без ошейника, поводка, хозяина и даже колокольчика в одиночестве бродит по улице. Это ведь опасно для самого животного – рядом дорога, а сейчас час пик.

Бабкино лицо так налилось багрянцем, что я забеспокоилась и на всякий случай отошла подальше, чтобы, если вдруг она лопнет, не забрызгала кровью мое светлое пальто. Но бабка всё не лопалась, а лишь сучила ножками, потрясала кулачками, орошала окрестности секретом слюнных желез, рассуждала о моей принадлежности к представительницам древнейшей, грозила полицией, порчей и лопатой.

– Давайте полицию, – смиренно согласилась я, понимая, что еще чуть-чуть, и мне нанесут тяжкие телесные, хоть сразу заявление написать можно будет.  – А еще я вызвала работников приюта для животных, так как думала, что ваша собака – потеряшка!

Бабка на секунду оторопела, затем набрала в грудь воздуха и снова завопила сиреной. Из ее путаного повествования я поняла, что меня саму надо сдать в приют. («Их надо немедленно сдать в поликлинику! Для опытов!» – пронеслось в моей голове). А лучше на органы. И еще во дворе висит камера последнего поколения (не иначе как на пеньке или мусорном баке – больше негде), и все мои шпионско-шалашовские безобразия уже задокументированы и завтра окажутся в трендах youtube. И бабка, поигрывая лопатой, начала медленно, но грозно на меня наступать.

Я произнесла ответную речь, в которой фигурировали та же многострадальная камера, прямая кишка этой славной женщины, а также призыв ускорить непосредственную встречу вышеназванных объектов путем помещения одного объекта в другой. Затем махнула в бабку рукой и взялась за телефон.

– Алло, экзорцист? То есть, простите, приют? Я вам звонила по поводу рыжей собаки. Вызов отменяется. Хозяйка нашлась. Она очень милая.

До работницы приюта донеслись проклятья бабки, которая голосила о гадких шпионах, камерах, сучках крашеных и о том, что вообще – разворовали страну, ироды! Девушка всхохотнула.

 – Бегите! – посоветовала она. И я побежала.

***

– И что, тебе было за нее стыдно? – спросит Внучка.

– Тогда не было. А теперь стыдно.

– А почему? – поинтересуется Внук.

– Потому что тогда мы были в разных весовых категориях. Я – «наркоманкапроститутка», она – бабка приподъездная. Мы не имели ничего общего. А теперь я тоже babka vulgaris. И хотя я отношусь к подвиду бесвребро, из-за таких, как она, окружающие частенько все наши бабусячьи подвиды причисляют к одному – приподъездные скамеечные. И ждут подвоха. Видели, как наши соседки, только узрев меня на горизонте, спешно одергивают юбки, стараясь сделать их подлиннее, и бегут вприсядку куда подальше? Хотя, на мой вкус, я бы на их месте и короче надела, ноги-то позволяют. Когда я сижу на лавочке, прохожие осеняют себя крестным знамением. А стояние в очереди? Вы замечали, как остальные покупатели еле сдерживаются, чтобы не встать в боевую позицию на всякий пожарный? В подобные моменты мне хочется орать что есть мочи: «Я не такая!». Подмочили нам, бабкам, репутацию. Век не высушить.

– Ты самая клевая babka vulgaris на свете! – прокричат внуки и побегут за феном.