Дина Рубина "Одинокий пишущий человек", из-во Эксмо, 2020г.

С некоторым сомнением подходишь к полке “Новинки прозы” в книжном. Что выбрать, чтобы просто почитать? Не потому, что известный автор, и “что он там опять выдал”, и не потому, что новую книгу ждут, и все побежали, ну и ты побежал.

Нет, хочется так, чтобы уж если бежишь, не плюнуть на первой-второй странице, не вымучивать до конца, не отложить со вздохом “не зашло”. 

А предаваться процессу максимально свободно, когда текст полностью владеет вниманием, погружение, как у водолаза, на полную глубину, до самого дна авторского замысла.

Если именно так, мне повезло, я читала новую книгу Дины Рубиной “Одинокий пишущий человек” издательства Эксмо, которая появилась в продаже 29 октября этого года.

Читала и не могла оторваться, а сейчас жалко, что она закончилась и хочется начать все заново.

 

Начнем с того, что интригует само название. Интригует и очень отзывается.

“Одинокий пишущий человек”

Что с ним случилось, с человеком, и почему он одинок? О чем пишет? Зачем, собственно, это делает? Пишет ли от того, что один, изживая пустоту в душе, или же наоборот, писательство до краев заполнило все жизненные ниши?

И почему так отзывается?

Что там вообще под обложкой?

Вот, что значит, удачное название, пройти мимо уже не представляется возможным. Что ж, берем книгу и открываем на первой странице.

 

По писательскому мастерству написано и издано великое количество книг. Как и где искать вдохновение, как настроить свой писательских режим, секреты и правила построения сюжетов, техники утренних страниц, свободного письма и безбожные арки героев, за которые сколько ни берись, освоить и, в принципе, дочитать до конца не получается никогда.

Дина Ильинична тоже задумала книгу о писательстве, но насколько эта книга выделяется из ряда похожих по смыслу!

 

 

 

Здесь нет таблиц, правил, сводов непременных условий удачного писательского пути и дурацких лозунгов типа “сто правил успешного романиста”.

Это просто беседа с очень умным, интересным и талантливым человеком. 

Беседа задушевная и до предела искренняя, похожая на исповедь того, чье дело - “сочинение разных историй”.

Беседа, в которой автор размышляет над вопросом, откуда берется эта странная личность, пишущий человек. 

И что само по себе такое, писательское ремесло.

 

“Да, писатели - пираньи, они выщипывают гниль в сознании общества, тем самым поневоле это общество оздоравливая. Присутствие литературы - важная часть общественного сознания...Я не знаю профессии, более жестокой из всех якобы мирных занятий. Наемный киллер убивает вас физически. Писатель может убить словом. Слова, как мельчайшие дозы мышьяка, накапливаясь, убивают”

 

Книга разбита на двенадцать новелл, отдельных рассказов о писательстве, о пути и нелегкой ноше человека талантливого, и вроде вот я пишу сейчас, и звучит это как-то пафосно и высокопарно - “нелегкий путь”, “человек талантливый”, “ноша”, ну все теперь, как страшно жить, может подумать читатель, но поверьте, жить внутри этой книжки не то, что не страшно, текст буквально напитан смешными, трогательными, забавными, очень правдивыми и узнаваемыми зарисовками из жизни Писателя. 

 

Из главы “Как пишутся эти проклятые книги”:

 

“Польский писатель Марек Хласко заметил как-то: для того чтобы писать книги, надо полностью потерять стыд; писательство, говорил он, – штука более интимная, чем постель.

Увы, это так. Мозг писателя, все органы его чувств – это такая независимая от носителя нравственных принципов рентгеновская установка, которая просвечивает всё, что попадает в поле её излучения. Писатель, прежде всего, рыщущий сюжетов волк.

 

Вот типичная ситуация:

Вы встретились в кафе с другом-писателем, чтобы выговориться перед ним. Вы переживаете тяжёлый период в жизни – разводитесь с женой, делите имущество и детей, встречаетесь с адвокатами… В общем, свет вам не мил, и только совет друга – писателя, инженера человеческих душ (!) – призван как-то облегчить душевную боль.

Инженер человеческих душ сидит напротив вас с искренним лицом, участливо качает головой, хмурит брови, цокает языком. Впечатление, что он полностью погружён в ваши проблемы, глубоко сочувствует и напряжённо ищет, чем бы вам помочь.

Боюсь вас огорчить: мозг его в те же минуты с безжалостной точностью фиксирует не только все детали вашей «вкусной» истории, не только все слова-обиды вашей супруги, но и выражение вашего расстроенного лица, и то, что утром вы посадили на рукав рубашки две капли кофе, а левую щёку выбрили не так тщательно, как правую. Краем глаза он видит, как за соседним столиком бодро щёлкает по клавишам лэптопа молодой человек, похмыкивая и припрыгивая то на одной, то на другой ягодице. Замечает, с какой нежностью клюнул того в щёку другой молодой человек, проходящий мимо… Он запоминает, что задница молодой официантки похожа на ступеньку, а брови она выщипала так тонко, что поверху пришлось рисовать карандашом вторую пару бровей.

Но, главным образом, в эти вот минуты вашей душераздирающей исповеди он обдумывает диалог двух героев из своей повести, которых минуту назад решил посадить в такое же кафе: хорошая нейтральная обстановка для трагической новости.

«Тогда я ей говорю… – бубните вы с несчастным лицом. – Хорошо, ты не желаешь разводиться как цивилизованные люди, будем разводиться со скандалом, и всё это отразится на детях».

«Это ужасно! Просто ужасно! – пылко и сочувственно произносит ваш друг-писатель. – Извини, покину тебя на минутку…» – и ушмыгивает в туалет, где достаёт блокнотик, ручку и, притулившись к раковине и игнорируя людей, моющих руки чуть ли не перед его носом, записывает: «двойные брови… жопа ступенькой… два нежных гомика… развод с несчастным полубритым лицом».

Через две минуты писатель выходит из туалета, пытаясь скрыть своё прекрасное настроение, ибо тот диалог двух героев, который утром был совершенно провален, сейчас сложился от начала до конца, как и вся сюжетная линия. «Да, шикарно небритая щека! – думает он, мысленно ликуя. – Шикарно!» А если что и заботит его, так только одно: в туалете он забыл отлить, и теперь нужно как-то объяснить свою вторую отлучку минут через пять… внезапным, скажем, циститом.

Вот как-то так, примерно. Прошу прощения.”

 

А ведь действительно, те, кто хоть сколько-нибудь знаком с превращением реальной обыденности в захватывающие сочетания черных букв на белой бумаге, узнает эту странную и немного сумасшедшую особенность - запоминать и мысленно складывать в копилку памяти мелкие детали незначительных событий, черты лиц, оттенки голосов, истории, услышанные где-то от кого-то, всё это не пропадает для пишущего человека втуне, не затягивается в черную дыру небытия, а бережно хранится и достается, слегка видоизменяясь, при каждом удобном, читай, графоманско -писательском приступе. 

 

Но начинается у писателя все, как и у любого человека, разумеется, с детства, с самых истоков. С того, что окружало ребенка, какими были его родители, во что он играл, с кем дружил, где жил, в огромном ли городе, в деревне, куда бегал купаться, как шкодил, и ходил ли он в музыкальную школу, как автор, например. Или не ходил. 

Или наоборот, с утра до ночи гонял с ребятами мяч, а потом работал охранником в книжном магазине и по ночам от нечего делать, перечитал весь пыльный склад, тем самым проложив себе дорогу в большую литературу. 

 

 

На каждой странице Рубиной удается настолько легко и незаметно переплести повествование о родном городе, семье, путешествиях, впечатлениях и дорогих людях с мыслями и откровениями по поводу мастерства писателя, что всё вместе, вся книга складывается в очень цельную, настоящую, хорошую вещь. 

Выделить отдельные приемы мастера или что-то, похожее на “советы начинающим писателям”, от которых часто сводит скулы, поскольку всякий начинающий писатель, если не понимает, то уж точно догадывается -  люди, достигшие невероятных высот в ремесле, прежде всего, обладают выдающимся талантом и одновременно гигантским трудолюбием, а стало быть, могут посоветовать что угодно, но поделиться своим даром и усидчивостью, увы, не имеют ни малейшей возможности, так вот, от подобного рода наставничества Рубина сознательно уходит.

 

“Таланту научить, конечно, нельзя, но профессию – какие-то её очевидные принципы и зачатки – передать можно. Годах в восьмидесятых один инсценировщик, крепкий середняк, по доброте душевной учил меня писать пьесы. Драматургия, говорил, это пустяк: «Завьязка-кульминация-развязка-всё! А драматических ситуаций (известный Закон Польти) существует только тридцать шесть».

Это верно: каноны, приёмы, натруженные схемы – обиходный набор отмычек крепкого середняка.

Но в один прекрасный день является синий от татуировок хмырь с косячком марихуаны в зубах, и в его текстах все каноны, схемы и приёмы летят к чертям, и всё неправильно, и всё – ошеломительно!...

 

Если в молодости ты не сметаешь на своём пути всех на свете наставников, все теории, советы, каноны, приёмы… – грош тебе цена, причём как в молодости, так и в старости.”
 

И все же, отчего в название книги вынесено, так тронувшее меня, слово “одинокий” пишущий человек. Отчего от него, от этого слова веет такой бесповоротной предопределенностью? Твердой уверенностью писателя, уже давно идущего по этому пути. Неопровержимостью, питающейся как бы пожизненной полу-остраненностью от всего, что в ней есть. От неизбывного взгляда не только изнутри особи, но и от иного фокуса, который присущ только писателю - быть вовне даже самой ужасной трагедии или момента острого счастья, чтобы не только пережить, но и запомнить и переложить все это в буквенный ряд. 
 

“Творчество накладывает на писателя свою неумолимую печать. Это своеобразное глубоководное погружение в материал, гулкое уединение мысли, умение быть и договариваться с самим собой похоже на артрит, уродующий суставы и выворачивающий наши конечности….Само наше занятие -сочинительство -противоположно и, по сути, даже враждебно любому сборищу”

 

Пересказывать все повествование не имеет смысла.

Это искреннее и честное, душевное и трогательное препарирование писателя самим собой, нужно читать. 

Такие книги могут служить исключительно вдохновением, даже, можно сказать, утешением могут служить они тем, кто находится сейчас на любом из этапов своего творческого пути, кто в принципе занят им, этим самым творчеством, и, отринув ненужные сомнения, рефлексии и неуместную скромность,  может сказать: 

Уважаемая коллега, спасибо за труд, спасибо, что написали эту книгу.