Чего изволите?

#критика #ципоркина #сафронова #погодина_кузмина #улюкаев #ануфриева #крюкова #лгбт #кумовство

 

Сорока-ворона
Кашку варила,
Деток кормила.
Этому дала,
Этому дала,
А этому не дала.

Потешка для детей нежного возраста

 

Вот взять хоть сорок критических. Есть острая насущная нужда похвалить друзей и подруг, с которыми вы в одной тусовке «коктебелитесь», так и выдай им на журнальных страницах сладкой кашки-размазни, авось читатель-дурак пойдёт да и купит романчик Маши или Ирочки. А ведь кроме розовеньких девочек-радфемочек, немало пишущих и графоманящих, есть и благодетели-наниматели, и покровители-спонсоры, и прочие небожители. Надо каждому дать ложечку хвалебной каши.

 

Сколько ни утверждай, что критика есть дело субъективное, как сейчас любят говорить в «отзывиках»: «это мое», «мне зашло», «а мне понра» — «понра» не является оценочной категорией. И тем более не является оценочной категорией «автор хороший человек, не надо его обижать». Однако мы все чаще сталкиваемся именно с этой системой оценки.

 

Так и критик Е. Сафронова в недавней своей статье «Не ломать, а строить» нахваливает детище одиозного председателя правления Интернационального (хорошо хоть не Межпланетного) Союза Писателей А. Гриценко, он же директор журнала «Традиции & авангард»: «В последние годы положение толстых литературных журналов становится все отчаяннее. На этом депрессивном фоне… образован новый литературный журнал «Традиции & авангард», главный редактор — писатель, публицист, литературный критик Роман Сенчин. «Традиции & авангард» — фантастика! — даже выплачивает авторам гонорары. Это выглядит несовременным». Зато каким перспективным! Для печатающихся. А выгадав на мастер-классах и премиях Петруцеллис делла Кукуцца, можно и гонорар автору выплатить,entre nous soit dit.

 

Тот же восторг наблюдается в «аргументированных высказываниях», когда критик Сафронова хвалит и Евгения Попова — очевидно, потому что Е. Попов возглавляет ПЕН-Центр… Доставалось вкусной каши-малаши и Антону Нечаеву, некогда бывшему редактором журнала «День и ночь», где печатали тогда Сафронову. Не обошла критикесса хвалой и расславленную повсеместно О. Славникову, управляющую премией «Дебют». Да что уж там… Отвалила каши и поэту-министру-взяточнику А. Улюкаеву. Последний случай «критики» особенно показателен.

 

Бывает так, что литератор получает должность чиновника — и обнаруживает в себе полную неспособность быть управленцем, «пресекая, развивать и развивая, пресекать». Ну не заточена его творческая натура под чиновничьи дела. Но позвольте, как можно счесть стихами следующее: «“Тридцать лет спустя” — поэтический дневник, первая фраза, с которой поэт обращается к публике, звучит исповедально: “На тридцать лет я дал обет молчанья, / Но уж песок в часах перевернулся”»? Е. Сафронова спешит объяснить, отчего вот это — стихи: «С “обетом молчания” покончено, но о чем писать?.. Прошло время, изменился мир, его картина стала “плоской” для давешнего энтузиаста. Характерен звукоряд “плоская” — “плотская” — “скотская”. Метаморфозы бытия и навеянный ими строй поэзии Алексей Улюкаев дважды обозначает строкой: “Какие мыльницы — такие фотки”».

 

До чего ж удобно быть критиком, которого не тяготит необходимость быть хоть сколько-нибудь объективным, не так ли? Читаешь — и душа радуется, как некто раздает комплименты полезным людям нашего литературно-управленческого аппарата: «Сегодняшняя поэзия Алексея Улюкаева и впрямь может показаться мизантропичной: “Теперь другое: хлебушек-то горек, / Невеста как-то очень (хм) повзрослела, / А строй имел меня вовсю — такое дело”». Особенно восхищает «хмык», ломающий весь ритм строки, но откуда министру иметь литературный слух? А критику-восхвалитику таковой и вовсе противопоказан.

 

Нам, простакам, запросто объяснят, что именно в сих виршах хорошего: «Центоном Улюкаеву служат не только узнаваемые поэтические строки, но и устоявшиеся культурные максимы, начиная с мифологических образов (постоянный мотив падения Трои), источников античной истории (записки Цезаря о Галльской войне), элементов Священного писания (послания к Коринфянам и к Евреям), сказочных элементов и персонажей (часто упоминающиеся “вершки и корешки”, цикл стихотворений “Странствия Синдбада”)».

 

А-а-а, восклицаю я, озаренная, так это же все меняет! Если мифологические образы есть, то с ними куда проще найти художественные достоинства во всяком… творчестве. Вот и произведению «Уран» Ольги Погодиной (выступающей под псевдонимом П.-Кузмина) свезло иметь полный роман богов: «Его заглавие — не только название элемента таблицы Менделеева, но и имя божества из античной мифологии, олицетворения Неба, породившего мир в браке с Геей (Землей) и первого правившего им. Взбунтовавшийся против Урана его сын Кронос оскопил отца серпом. Способ убийства нескольких персонажей романа — явная аллюзия на эту мифологическую историю».

 

Позвольте историку вставить ремарку. Ничего особо нового в кастрации врагов нет и не было, она использовалась задолго до возникновения античной мифологии как таковой. И приплетать этот способ казни и унижения побежденных к мифологии романа — это как приписывать творческим потугам гражданина Улюкаева мотив падения Трои и Послание к Коринфянам и Евреям. Или извлекать аллюзию на Урана и Кроноса из перипетий сериала «Игра престолов».

 

Наковырять в тексте сущностей божественного ранжира для читавшего энциклопедию «Мифы народов мира» — дело нетрудное. Как только в романах, стихах или еще где возникают божества, критик их завсегда найти может и того, аргументировать. А если читатель начнет ерепениться и спрашивать: что это было, неужто литература? — он егозу-то приструнит. Сафронова вообще любит подпустить в критику божественного. Этот прием прослеживается во многих ее рецензиях.

 

Так же хорошо освежает рецензии и сапфическая тема. Она уже много лет популярна… у критиков. Про читателей не скажу. Поскольку даже десять лет назад, наткнувшись в рецензии на нечто в этом роде: «…первая крупная проза Ирины Горюновой будто бы задается целью дразнить читателя «табуированными темами»: гомо- и лесболюбовью, да еще прописанной откровенно, со всеми эпитетами, которыми награждают друг друга расстающиеся «голубые» либо ссорящиеся «розовые», с отчетливой физиологичностью и столь же дотошным психологическим анализом…» — даже тогда читатель испытывал нечто похожее на раздражение: ну сколько можно? Чем, ну чем эти гомострасти так уж отличаются от страстей натуралов? Физиологией воплощения страстей? А вы уверены, что это хоть сколько-нибудь интересно — не говоря уж о том, что ново?

 

Критики вроде Сафроновой усердно пытались и пытаются предупредить подобные вопросы уверениями, что автор, дескать, припал к источнику мировой культуры: «Оглянемся назад! Сколько было обращений к мужеложству, женоложству и прочим …ложствам в мировой истории искусств»,— и написал историю психологических драм и душевных порывов однополых любовников— ну совсем как у нормальных людей! Короче говоря, заменить упомянутых в романе членов ЛГБТ на отряд юных строителей коммунизма — и будет то же. С небольшими изменениями в образах вождей и гуру, да и то несущественными.

 

Примерно так же пишет и неоднократно расхваленная Сафроновой (и сама расхвалившая Сафронову в ответ) Мария Ануфриева в романе «Карниз»: женщина легкого поведения, живущая с весьма ненадежным в социальном и семейном плане люмпеном, буквально ничем не отличается от любой другой такой же, как она, страдалицы, но выделяется лишь тем, что она со своим «сантехником Папочкой» одного пола. На вопрос «и что?» критикесса немедля принимается рассуждать о психологических драмах однополых партнеров.

 

А рассуждать-то надо о другом. Об издательской моде на патологию и инверсию. Сейчас и критики, и маркетологи действуют по единой схеме: удовлетворять надо либо благодетеля-спонсора, либо некую ЦА, у которой свой междусобойчик, ей «цивилы» неинтересны. Сейчас (ну как сейчас… последние полтора десятка лет) перспективными признаны, в частности, радикальные феминистки и лица нетрадиционной ориентации. Этим ЦА радостно скармливают идеи, как бы популярные в их среде. Ну и нам заодно то же самое скормить пытаются. А кто кашку не ест, тот гомофоб и мизогин.

 

Сколь ни забавно, к сапфически-содомитскому «закрытому миру, о котором читателю интересно узнать» запросто присовокупляется еще более странное кликушество на грани фэнтези. Причем от тех же неумеренно и даже нездорово эротичных авторов.

 

Мария Ануфриева в дебютном романе-«жалейке» «Медведь» описывает страдания женщины, которая вот-вот овдовеет: «Отчаянно молится блаженной Ксении Петербургской сначала о возвращении Медведя к жизни... Организует бесчувственному мужу “мирское крещение” перед второй операцией, правдами и неправдами пробившись среди ночи в палату интенсивной терапии, и испытывает от этого несказанное облегчение и способность отдохнуть: словно сам Господь сказал ей “Иди с Богом!”». Против такого публика, чай, не попрет! К тому же роман Ануфриевой автобиографический, а на спине авторессы, как она сама пишет, появились не то стигматы, не то ожоги в виде крыльев.

 

Хорошо ищется новое-современное в конфессиональных дебрях!

 

Вот и порнографический роман Елены Крюковой «Юродивая», по заверению критика Е. Сафроновой, свидетельствует«о писательской и человеческой смелости… обновлённая история святой блаженной Ксении Петербургской, “как легендарная песня, положенная на новый, современный мотив”... Рецензенты невольно искали в тексте романа параллели с житием блаженной Ксении Петербургской... Пока я, находясь в плену того общего заблуждения, рассматривала “Юродивую” как перепев жития святой, концы с концами не сходились. Но стоило чуть абстрагироваться от столь конкретного прочтения, как понимание сложилось». И правда, если история святой чудовищно переврана и богохульно опошлена, надо просто «чуть абстрагироваться».

 

Вообще очень удобно абстрагироваться от особенностей любого вероучения и сварить из них кашу «Артек» — была такая в пионерлагерях, составленная из остатков самых разных круп, утерявшая всякое подобие вкуса и категорически несъедобная. Ее не ели даже дети того счастливого возраста, в котором после игр на свежем возрасте едят всё, что не приколочено.

 

Однако все это «божественное-мифологическое-психопатическое» попросту служит прикрытием сетевому маркетингу, в который превратилась современная критика. Запросто перебегая из радфема в ЛГБТ, из ЛГБТ в язычество, из язычества в псевдо-агиографию, Е. Сафронова неустанно предлагает своих подопечных разным аудиториям. Как коммивояжер. Или как маркетолог. Но, повторюсь, ни коммивояжер, ни маркетолог, ни рекламщик за качество предлагаемого товара не отвечает. У него другая цель и другая система ценностей.

 

…А кому же сорока не дала? Зоилу из Нижнего Тагила, вестимо, не досталось лакомой каши. Отчего же такая немилость? Зоил в свое время отказался написать предисловие к сборнику рассказов Сафроновой (да, Елена не только критикует, но и пытается сочинять стихи и прозу). За этот отказ она мстительно поклёвывает Александра Кузьменкова крепким клювом то там, то сям: то толсто намекнет на историю болезни, то упрекнет в некультурности.

 

Вот и вся цена нынешним «критическим воззрениям»: кто свой, тому и каша. И получается, что из современной критики если и получаешь какую информацию, то в основном информацию, кто кому свой.