Желание для сфинкса

Бронзовая макушка грифона показалась теплой – будто зверь, на самом деле был живой и только прикидывался ненастоящим. А еще он вроде шевельнулся, пытаясь вывернуться из-под Санькиной ладони. Санька вздрогнул, отпрянул было в сторону, но потом остановился. Пробормотал:

- Извини, мне очень надо…

И, собравшись с духом, посмотрел в каменные глаза сфинкса - и задохнулся от страха. Сфинкс глядел на Саньку совершенно живыми глазами, строго и печально. Под этим взглядом Санька почувствовал себя маленьким и глупым. И почти передумал говорить то, что собирался. Но потом разозлился. На себя, на маму, на дядю Игоря. И на сфинкса. Много тот понимает.

Зло и торопливо, чтобы опять не передумать, сказал:

- Пусть они провалятся со своим Новым годом! И пусть мама не выйдет за дядю Игоря  замуж. Я хочу жить с папой!

Отвел глаза от погрустневшего лица сфинкса, смущенно погладил макушку грифона – холодную и неподвижную -  и пошел прочь. За замерзшей Невой, на другом берегу блестел золотом купол Исаакия. Санька вдруг вспомнил, как осенью они там гуляли все вместе - с мамой и дядей Игорем. И тот рассказывал очень интересно про то, как строили собор, и про Медного всадника. А потом они догуляли до Эрмитажа, прошлись по Дворцовой. Санька погладил грустную гнедую лошадь, запряженную в сказочную карету.

- Прокатимся? – предложил дядя Игорь. А Санька буркнул: «не хочу». Хотя на самом деле, очень хотел. Ему тогда показалось, что можно на этой карете уехать куда-нибудь далеко. Не в сказку, просто в другой, параллельный мир, где все правильно и хорошо. Где папа остался с ними, не уехал два года назад в Москву.

А сейчас Санька вдруг пожалел, что отказался. И пожалел о том, что сказал сфинксу. Не такой уж и плохой этот дядя Игорь. Даже хороший. И маме он нравится. Она улыбаться начала по-настоящему впервые за эти два года. Просто… звать его на Новый год – это слишком. Потому что Санька ждал папу. Тот обещал приехать. Не точно. Может быть.  

Телефон опять затрезвонил. Санька его выключил. Понятно, что папа не приедет. Не в Новогоднюю ночь.

На Дворцовой и на Невском толпились веселые компании, хохотали, сыпали друг на друга конфетти. На Саньку тоже немного попало. Он стряхнул с плеча разноцветные кружочки, хмуро протолкался мимо смеющихся людей. Вокруг грохотали петарды, в небе вспыхивали фейерверки. Дядя Игорь тоже собирался принести какой-то суперский фейерверк. Можно было бы сейчас его запускать. А потом вернуться в тепло, есть мамин торт. Если бы Санька не ушел из дома. Может, еще не поздно вернуться? Или хотя включить телефон, где уже, наверное, сто пропущенных звонков от мамы? И, может, еще не поздно отменить то, о чем Санька попросил сфинкса?

***

Все его желания сбылись.

Папа забрал его с собой в Москву после похорон. Только там у отца была другая семья – другая жена, маленький ребенок. Санька не особенно им был нужен. А точнее – он им мешал.

К тому же, Санька стал дерганый и злой. Забросил учебу и спорт, скатился на двойки. Отец сперва пытался воспитывать его, говорить по душам, но потом махнул рукой. Санька так ему ничего и не рассказал. Вообще никому не рассказал. О том, что это он убил маму и дядю Игоря – когда в Новогоднюю ночь положил ладонь на голову грифона и произнес свое желание.

Он сохранил ту заметку, про аварию на Обводном, где машина сорвалась с набережной и провалилась под лед. И перечитывал ее время от времени. Чтобы помнить, что это он все разрушил.

Еще в школе он связался с сомнительной компанией, которая промышляла воровством. Там же научился пить. Напиваясь до беспамятства, Санька, наконец, забывал ожившего грифона под своей ладонью, печальный взгляд сфинкса – и свои злые слова.

Санька переехал обратно, в Питер, лет в двадцать восемь или тридцать – тогда он уже отслеживал течение времени приблизительно, периодами просветления между провалами сумрачного пьяного беспамятства. 

Он подрабатывал урывками, жил, где придется, часто – бомжевал. Можно было попросить помощи у отца, начать все сначала, но зачем? Разве такой, как он, имеет право на нормальную жизнь?

Все глубже скатываясь в сумрачное беспамятство, один ритуал Санька сохранил неизменным. В канун Нового года он навещал могилы мамы и дяди Игоря. Они не успели пожениться, формально остались друг для друга чужими, поэтому их похоронили далеко друг от друга. А потом Санька выпивал немного для храбрости – и шел к сфинксам.

Смаргивая пьяные слезы, смотрел, как расцветают в небе над Невой фейерверки – и загадывал желание. Каждый раз одно и то же.

Но грифон больше ни разу не шевельнулся под его дрожащей рукой, а глаза сфинкса  оставались каменными и равнодушными.

А однажды он решил, что хватит. Пора это прекратить. Пусть это будет последний Новый год. И по этому случаю не выпил ни капли. И, наконец, нормально попросил у них прощения. У всех. У сфинкса с грифоном - тоже. Прощения – а не исполнения желаний.

И ему показалось – конечно, показалось, что бронзовая макушка грифона чуть шевельнулась под ладонью.

***

Бронзовая макушка грифона под ладонью вдруг показалась теплой – будто зверь, на самом деле был живой и только прикидывался ненастоящим.

- И-извини, мне…  - Санька запнулся и решительно выпалил: - ничего не надо, спасибо! У меня все есть!

Погладил грифона по голове – и отступил в сторону.

- Мне пора домой. Мама ждет. И дядя Игорь придет. Они будут волноваться, поедут еще меня искать, а я… Пока, с Новым годом вас!

И, улыбаясь и чувствуя непонятное облегчение, Санька припустил по набережной. Сфинкс глядел ему вслед строго и одобрительно, и тоже, кажется, улыбался.