В первый раз (отрывок из повести "Танька")

- Ах ты ж стервие! - гнала хворостиной Таньку баба Нюра от речки к дому. - Вота матерь узнает, ужо она тебе задаст!

И снова хворостиной - вжик! - меж худых девичьих лопаток.

Танюха, чувствуя за собой вину, не сопротивлялась, лишь вскрикивала тоненько, да на бегу подавалась вперёд и вбок, пытаясь увернуться, избежавши бабнюровой хворостины. Да куда там! И откуда только у старой прыть взялась.

- Ишь чего стервие удумала! В жопу, да посередь бела дня ещё!

И снова свист хворостины - вжик! И Танькин взвизг в унисон.

Всему виной Витька-тракторист. Это он Танюху подбил на стыдное. Он, изверг, во всём виноват!

Танька фигурой округлилась в прошлом годе, как стукнуло пятнадцать. Резво так, в одну зиму, считай. В полушубок овчинный закуталась в предзимье, что гусеница в кокон, а по весне вылупилась из него бабочкою диковинной.

- Ох, заневестилась девка! - ахнули изумлённо соседи.

Худоба-то подростковая осталась. Но груди спелостью молочной налились, да таз вширь раздался, готовясь принять семя в себя, да дитя выносить. А и то сказать, Танька сама ещё дитя. Поначалу и не поняла, отчего это так томко книзу живота делается, как Витька взглянет на неё. Да по всему телу томленье это разливается. Да в животе будто насекомыши принимаются шевелиться.

Вот и сегодня. Пришла на реку бельё прополоскать, да и самой искупаться заодно. А Витька, змей, трактор вонючий свой синий мыть пригнал. Как облапил Татьянку, да поволок в кабину, она и сомлела.

Опомнилась, уж когда Витька на ней был, да меж худых, стройных ног заправлял, трусы с неё стянувши да обувку снявши. Хотела было возмутиться, оттолкнуть наглеца, да бабье верх взяло. Ноги раздвинула пошире. Одной в стекло кабины упёрлась, другой в потолок. Да неудобно стало, и, поразмыслив чуть, вторую ногу Витьке на плечо закинула. Вперёд тазом подалась. Малость поёрзала, устраиваясь поудобней. Руки, будто сами собой, рубаху с искусителя через голову стянули, да в спину ногтями впились, в себя Витьку вжимая, навстречу рвущейся вперёд девичьей плоти.

А того и вжимать не надо. Продрался сквозь девичье потайное, сокровенное, мягкое да податливое, как медведь через бурелом, и захлюпал, заходил поршнем взад-вперёд. А Таньке и больно, и сладко одновременно. Даже и не знала, что бывает так.

А потом будто шар огненный взорвался внутри, и по ногам липкое и тёплое потекло. Выгнулась под Витькой дугой и обмякла.

В себя как пришла, хотела из-под наглеца выпростаться, да не тут-то было. Под копчик ладонь подвёл, поперёк талии пристроил, да и на живот перевернул, за бока ухватил, да и снова на шомпол свой натягивать давай. Танюха и охнуть не успела, как Витька уж вновь внутри неё шуровал. Лишь колени под себя подвела, да зад отклячила, чтоб сподручней было. А Витька остановился вдруг. Глянула Танька искоса через плечо, чего это он там делает. А тот ладонь ко рту поднёс, лизнул, и вниз куда-то рукою скользнул. И удивиться не успела, как вновь в неё вошёл, да не туда, куда надобно, а выше чуть. Куда и входить-то не полагается.

- Витька, гад, туда нельзя, туда больно мне! - запричитала было Танюха. Взбрыкнула даже, пытаясь спихнуть с себя назойливого кавалера. Да разве с таким кабаном сладить. Подмял под себя и знай продирается вглубь. Танюха от боли взвыла аж, руками в промасленную обшивку сиденья вцепилась, зубы стиснув. Сквозь слёзы увидала муху, ползающую по стеклу. Муха, казалось, смотрела на Таньку удивлённо и немного насмешливо. Вцепилась тогда Танька зубами в руку себе, чтоб не кричать, и приготовилась терпеть.

В себя пришла от истошного крика бабы Нюры:

- Снасильничал девку, гад! Ох, и гад ты ж, Витька! А ты, Танька, стервие поганое, нешто у тебя дел других нет, как перед мужиком рогатину-то свою раскидывать? А ну, домой живо.

И к ивняку, что у речки рос, за хворостиной ломанулась

Продолжение следует