Павел Чжан и медузофикация литпроцесса

#новые_критики #антон_осанов #премия_лицей #вера_богданова #павел_чжан #нацбест

Как часто в литературной среде можно услышать, что жюри куплено, а победители заранее известны, и как редко можно убедиться в этом воочию. Но иногда подлог творится прямо на глазах, с какой-то обескураживающей откровенностью. Так, как это произошло на молодёжной премии «Лицей» в 2020 году.

29 апреля 2020 года директор литературной премии «Лицей» Георгий Урушадзе обнародовал длинный список из 153 фамилии. 12 мая последовала новая запись: в прозе прибавился ещё один полуфиналист – роман Веры Богдановой «Павел Чжан и прочие речные твари». Объяснено это было «случайной ошибкой». Событие для премии экстраординарное: доселе никого прицепом не пристёгивали. Завсегдатаи резонно предположили, что вскочившая в длинный список работа должна войти и в короткий, иначе в чём смысл так поздно включать кого-то в полуфиналисты? Нагаданное сбылось уже 20-го мая: «Павел Чжан» закономерно прошёл в финал, где Вера Богданова хоть и не выиграла, но получила диплом от «Юности» за «мастерское следование канонам жанра и свободу романного дыхания». Теперь текст в длинном списке «Нацбеста». И не было бы в сей истории ничего подозрительного, если бы не два упрямых факта: Вера Богданова участник самых актуальных междусобойчиков, а роман «Павел Чжан и прочие речные твари» – текст вполне себе земноводный.

Конечно, лицеевский и нацбестовский «Чжаны» отличаются. Пробнопёрый черновик превратился в полнокровный роман, проштампованный рядом важных функционеров. Они даже не стесняются – все рядышком, в одном логовище на Фэйсбуке, хвалят-приветствуют. Богданова пробивалась в «РЕШ» долго, нужными на соучастников отзывами. Это так и работает: не каким-то заранее обговорённым решением, а медузообразным коллективом, общим в такт сокращением. Вероятно, с «Лицеем» действительно вышла лишь «случайная ошибка», но далее заколыхалось губчатое тело морских жителей, которое направило, впихнуло и вчавкнуло. Это не жульничество. О, если б где заседал комитет, голосующий за своих! Обман глубже, он в нейрохимии, в культурных сверхдетерминантах, в логике позднего капитализма и волновом сокращении медузных стай. Это общее движение, гудение общее и ожог, если сунул в этот розовый бульон руку. Не зря учёные говорят о наступлении медуз, о «медузификации моря». Сравнение литтусы и медузы вообще беспроигрышно. Почему? Потому что тело медузы на 98% состоит из воды.

Таков, собственно, и «Павел Чжан».

Он собран по вполне современным методикам (читайте нас на Патреоне, подписывайтесь в Телеграмме), ровно то, что ожидаешь от автора с медузифицированной биографией, то есть привычную отработку схем с тренингов и пособий. Фактура – 2049 год, доминирование Китая, всеобщее чипирование, педофил, – как всегда обещает что-то перформативное, но не может даже снасильничать, застывая на экране нереализованными желаниями.

Текст будет читаться долго, вязко и скучно. Летающие селфи-камеры, слежка интернетная, внедрение чипов – та полушаговая фантастика, которую подарил миру сериал «Чёрное зеркало», позволяет пророчить на близкие расстояния. Кажущаяся лёгкость обманчива: не все могут заглянуть в завтрашний день. Прозреть на несколько десятилетий куда сложнее, нежели на несколько веков. Волей-неволей продлишь существующее, подсветив его парочкой новых технологий. Такое будущее всё в краснухе, в неоновых прыщиках: идеологическая повестка, авторская заинтересованность, эксплуатация, прорисовка политической позиции, актуальный сегодняшний день. В «Чёрном зеркале» оно даже хорошо, но здесь, у нас, всё превращается либо в патриотическую душнину, либо в прогрессорство. Читателя будут учить «как правильно», для чего подключат опыт травмы – той, которую надо нанести (в случае поддёвочников) и той, которую надо расчесать (прогрессорство).

В «Павле Чжане» проговаривается насилие над детьми. Оно как разворачивается в глобальную тему технологического вмешательства, так и свёртывается в личный микрокосм. При этом «прочие речные твари» – это такая запараллеленая с текстом отсылка к китайской мифологии. Полукровка Павел Чжан, переживший насилие в российском детдоме, чувствует, как внутри него растёт «тварь», заставляющая мстительно всматриваться в мир. А в китайском фольклоре есть шуйгуй, дух утопленника, который жаждет утянуть жертву на дно, чтобы освободиться от пребывания в этом мире. Так новый утопленник занимает место прежнего. Богданова это очерчивает и с этим же спорит: насилие порождает насилие, тварь живёт в каждом из нас и нужно приложить недюжинные усилия, чтобы вырваться из порочного круга. Мысли верные, но поданы они, как в ресторане восточной кухни – с уверенностью, что специи и сладкий соус перебьют неприятный запах. Вся «мифологическая» линия очень уж экзотична, аляповата даже, такой радужный стежок по серой ткани романа. Можно было бы работать в тон, но кто бы тогда заметил?

Спекулятивной выглядит сама авторская ориентация на травму героя, проговорённая ещё и в интервью:

Поэтому моей главной целью стало обратить внимание читателей именно на преступления, совершенные над воспитанниками детских домов и интернатов.

Это благородная цель, тем более с учётом регулярного издевательства над детьми в российских детдомах. Непонятно лишь каким образом книга, которую будут читать исключительно внутри крохотной интеллигентской конкурсной прослойки, сможет «обратить внимание читателей» на проблему сирот и издевательств над ними. При этом в России работают десятки добровольческих организаций и некоммерческих попечительских фондов. Некоторые из них, кстати, сталкиваются с серьёзным противодействием со стороны властей. Поучаствовать в их деятельности несложно. Призыв «обратить внимание» ничем не лучше, чем предупреждение о всемирной слежке со своей страницы на Фэйсбуке. Ну и когда мы имеем дело не с чистым текстом, а с авторской позицией («моей главной целью стало…») нужно всё-таки что-то с чем-то соотносить. «Павел Чжан» это испытание не прошёл, он напрямую иронизирует про стоимость «тяжелых митрополитских часов из благородной платины. На эту сумму можно было не ждать дождя, а выслать пару пожарных самолетов». Не отрицая стяжательство ряда церковных иерархов, стоит помнить, что РПЦ – крупнейший негосударственный попечитель в России, на её балансе 4500 социальных заведений и инициатив от богаделен до сиротских приютов. И хотя всё на поверхности, давайте не скользить водомерками. Прочитаем хотя бы трогательную историю священника Бориса Ершова, создавшего дом сопровождённого проживания для людей с особенностями. То есть найдём баланс между честностью снизу и предательством наверху. Но это не так интересно, как впихнуть в роман тоталитарный реабилитационный православный центр «Благие сердца». Текст отнёсся к очень сложной и неоднозначной теме в интеллектуальном духе Лентача: попы толстые, иконы постные, людей насилуют, детьми проституируют. А Китай придёт – порядок наведёт.

Если предыдущий абзац основывался на зыбкой почве морализаторства и упрёка, то авторская установка на травму объективно портит текст. Травмированный герой – это перформативный герой, он уже изменён и сдвинут, а значит, с ним будет сдвинут внешний мир, который герой вынужден воспринимать из не-нормы. А если при этом мы замахиваемся на описание чего-то антиутопического, то сразу проваливаемся в яму: травмированный герой всегда живёт в антиутопии, подобно тому, как в антиутопии вынуждена жить изнасилованная женщина или травимый подросток. С травмированным героем нельзя нарисовать полноценную антиутопию, так как её жуткие объективные механизмы будут маячить где-то на периферии. Что Уинстон Смит, что Д-503 – обычные люди, не самые важные винтики системы, не изнасилованные, не извращённые, не сумасшедшие и не больные, нормальные в полном смысле этого слова, поэтому так величественен их дальнейший бунт и так кристально-ясны миры, в которых эти герои отважились сделать шаг. К сожалению, Богданова не работала с нормой ни на заре своей карьеры, когда писала про «восемнадцатилетнюю I-45», ни в сегодняшнем «Павле Чжане».

Тексту не хватило чего-то очень очевидного, этакого цифрового аналога «Министерства любви», куда попадали бы за всего лишь любовь. Речь, понятное дело, не о повторении классиков, а о том, что самые страшные запреты касаются самых простых вещей. Не нужно отягощений. Перверсий тоже не нужно. Как и мифологии, выстраданной любовно-постельной линии и тоталитарности педофилии. «Павел Чжан» страдает от недостатка естественности, антиутопический элемент в нём отказывается представляться и прячется, хотя всё равно не в силах выскочить и напугать. Всё, что Богданова может сказать о будущем, было показано ещё в 2011-м, в первом сезоне «Чёрного зеркала». Отыграть что-то важное, литературное, можно было бы с помощью самых простых человеческих черт, естественности, соседства. Но этого в тексте нет. За ним не видишь ни правды, ни искренности, а лишь схемы, курсы, да экран смартфона.

Поэтому ход романа такой ожидаемый. Со временем начинаешь понимать, куда он свернёт и чем окончит своё с тобой общение. Если бы произведение было выпускным текстом на писательских курсах, его бы зачли и похвалили: вы правильно усвоили приёмы, вовремя расслаиваете повествование, до свиданья, приходите ещё. Это не плохо, нет. Нормально, приемлимо. Просто многажды было. Что-то в киберпанке. Что-то в сериале по России1. Или у Серебренникова. Это схема (качественная). Плюс в каком-то роде. Уроки выучены, домашнее задание сделано. Касса вон там. Безналичный.

Полный на самом деле реализм. В чём-то даже безжалостный.

Язык его примерно таков: «Голова гудела, как трансформаторная будка». Пару раз было очень классно: «Синяки возникали на ее теле повсюду, как пятна на лежалом яблоке». Но когда встречается что-то интересное, автора подводит излишество: «Близко посаженные глаза запали бусинами глубоко в глазницы, как у плюшевых зверей, которым слишком туго натянули нити в швах». Если мы пишем, что глаза «запали», это по факту означает «глубоко», а значит, само «глубоко» не требуется. То же с «нитями в швах», т.к. в швах плюшевых зверей нити есть по определению. «В глазницы» тоже убираем, потому что есть «глаза», да, кстати, и «бусинки», (бусинка — что-то маленькое, следовательно, глаза уже глубоко в глазницах). На выходе имеем очищенность: «Близко посаженные глаза запали бусинами, как у плюшевых зверей, которым слишком туго стянули швы». Лучше? Лучше. У автора проблема с... назовём это не требующимися уточнениями.

Небо хмурилось, готовясь снова разреветься, влажные брусья лавки холодили зад через штаны.

Есть неписанное правило: если мы используем что-нибудь необычное (небо, которое готовилось «снова разреветься»), остальное предложение надо упрощать, чтобы переместить внимание на необычность, иначе она затеряется. Ещё раз: «влажные брусья лавки холодили зад через штаны». Во-первых, зачем «через штаны»? Мы и так понимаем, что герой не без штанов. Во-вторых, «влажные брусья лавки». Почему бы просто не оставить «лавку», опустив влажные брусья (тем более брусья отсылают нас к спорту и к строительному брусу — деревянному, естественно, тогда как лавка была кованая). Итого: «Небо хмурилось, готовясь снова разреветься. Лавка холодила зад». Теперь выпирает зад, предложение смотрится глупо, и нужно переделать его на простое и нейтральное: «Лавка холодила тело», «От лавки шёл холод» и т.п. Так простота уравновесит небо, «готовое разревется». Правило хорошей прозы: не дави изыском, чередуй, сложное обертывай в простое.

Пиджак немного жал в плечах с недавних пор, после того, как Павел удвоил тренировки в зале.

Лучше: «Пиджак жал в плечах с тех пор, как Павел удвоил тренировки в зале».

Ещё раз: есть приём повторения, когда текст как бы вкручивают в тебя (это круто), а есть ситуации, когда «влажные брусья лавки холодили зад через штаны» (это не круто).

Беглая диагностика деталей богдановской «антиутопии» показывает их контрафактное происхождение. Они эксплуатируют страхи не самой качественной современной публицистики: Россия легла под Китай (штамп), китайцы вырубают тайгу (штамп), в России дают десять лет за граффити (штамп), присутствует толстый порочный поп и часы митрополита (штамп), власть с охотой топчет маленького человека или независимого предпринимателя (штамп)… Это не штампы даже, а выпуклости, кричащие надписи на заборе, различить которые помогает смещённая травмой оптика главного героя. Не пропустишь, читатель. Тебе всё намеренно подчеркнули. «Антиутопия» Богдановой не в цифровом концлагере, а в читательской рецепции, строго направленной идеологическими вешками: «хриплый вопрос: “Священное Писание читала?”» или «Мы хотим повторить, – сказал весьма упитанный чиновник». Ну поняли, да? Толстый чиновник «хочет повторить», а поп жутко облизывается на новое в доме мясо. Плохо не потому что «критика России», а потому что зоопарковые таблички, напоминалочки, злободневная (на самом деле нет) ссылочка. Автор пытается вести тебя, но ты и без него знаешь, каков пункт назначения – о нём с каждого дорожного знака кричат. И зачем тогда это «Путешествие на Восток», если тебе не дают шагать самостоятельно?

Можно задать и другие вопросы. Главные.

Почему молодые авторы так однообразны? Почему актуальные темы раз за разом оказываются актуальной темой? Откуда? Нельзя ли приложить российскую действительность иначе? Пострашнее и жёстче? Что случилось? Кто приказал писать одно и то же?

Ответы вновь возвращают к медузам. К тому, почему они сбиваются в рои и постепенно захватывают океан. Это происходит из-за органических или технологических загрязнений, из-за потепления вод, дефицита в них кислорода. Что-то подобное происходит и в современной российской литературе: её наконец-то коснулось мировое изменение климата. В прогретых до нужной температуры водоёмах много голубого и розового. Пахучая разлеглась тина. Медузы стрекают в комментариях и жалят заплывших не туда чужаков.

Не стоит искать здесь чей-то злонамеренной воли. Ну вот так светит прогрессивное солнце и такие вот формы жизни зарождаются в таких вот температурах. Это следствие химических реакций. Биология и арифметика. Случившееся в 2020 году на «Лицее» не сознательный обман кого-то конкретного, а лишь образец той водной среды, в которой просматриваются работы и определяются победители. Естественный, своего рода, отбор. Тем, кто хочет в нём преуспеть, хорошо бы уяснить его правила и вырыть где-то поблизости уютненькую пещерку. Суметь приспособиться к изменению климата – важное эволюционное преимущество.

Только вот литературное ли?