«НАЦБЕСТ-2021»: ВСЕ ВОКРУГ КОЛХОЗНОЕ
(К. Рябов «Никто не вернется»; М., «Городец», 2020)
#новые_критики #новая_критика #альтерлит #кузьменков #рябов #никто_не вернется #нацбест #плагиарт
Программу продолжают новости плагиарта: Кирилл Рябов пересказал ерофеевскую «Жизнь с идиотом» и был номинирован на «Нацбест».
Времена меняются – и, право слово, не к лучшему. В 2005-м Шишкина, уличенного в заимствованиях, едва не погнали из «Нацбеста» на мороз, – спасло лишь заступничество потерпевшего. Шишкин долго и невнятно оправдывался у себя в ЖЖ: «Я делаю литературу следующего измерения». Немного погодя проза иного измерения в оправданиях уже не нуждалась: Прилепину за его компиляцию без разговоров пожаловали «Большую книгу», Водолазкину – «Ясную Поляну» и «Большую книгу». Не говорю про Букшу, Иличевского, Кузнецова, Веллера, Николаенко и прочих, что остались без пряников.
Статьи о защите авторских и смежных прав – 146 УК и 7.12 КоАП пора похерить за полной их ненадобностью. А гусиное перо, символ писательского труда, – сдать в какой-нибудь провинциальный музей. Нынче у прозаиков другие инструменты: ножницы и конторский клей. Все вокруг колхозное, все вокруг мое.
Итак, на сцене Кирилл Рябов – любимый номер питерских писателей: литературная кадриль!
У Виктора Ерофеева, если помните, герой, движимый некой метафизической виной, забирает из дурки идиота Вову. То же у Рябова – клерк по имени Аркадий однажды является домой с бомжом Ефимом: «Если каждый отдельно взятый человек протянет руку хотя бы одному утопающему, глядишь, наступят счастье, мир и любовь». А дальше все как по писаному.
У ерофеевского Вовы на все случаи жизни одно слово – «Эх!» Рябовский Ефим несет бессвязную ахинею: «Орден дашь мне, батя?» Вова <censored> своего благодетеля и его жену то вместе, то поврозь, а то попеременно и под занавес отрезал несчастной бабе голову немецким секатором. Рябовскую героиню Ульяну муж во имя любви к ближнему выгнал на улицу. Ой, девочки, как страшно жить…
Не слишком люблю ерофеевскую прозу за вечный трехгрошовый эпатаж, но копия никогда не бывает лучше оригинала. Это закон. Такой же непреложный, как закон всемирного тяготения.
Ерофеевская фантасмагория, написанная в 1980-м, проходит у нас по ведомству социальной сатиры. Идиот Вова «размазывал кал по обоям, рвал их, мочился в холодильник, резал ножом паркет, мебель, пердел и бесчинствовал» не просто так, а за нашу и вашу свободу и жизнь не по лжи. Ибо был тезкой вождя мирового пролетариата да и внешне походил на него: при галстуке и часах, с аккуратной рыжей бородкой. «Я слышу лебединую песню моей революции», – резюмировал герой. Ну, вы поняли: золотому мальчику, сыну заместителя генерального директора ЮНЕСКО, отчего-то плохо жилось в СССР. Впрочем, это общее свойство золотых мальчиков, независимо от эпохи, да не о том у нас речь.
Рябовский пастиш начисто лишен какого-либо подтекста. Да и незваный гость ведет себя не в пример приличнее. Разве что вонюч сверх меры, и помыть его никак нельзя: аллергия на воду, моментально сыпью покрывается. Ну, еще требуху от унитаза украл и пропил. Что в сухом остатке? – похоже, ноль.
К.Р., в отличие от своего предтечи, совершенно не знает, чем занять героев. Фактуры хватает от силы на десяток страниц, не более. Для сравнения: в «Жизни идиота» без малого 6 000 слов, в «Никто не вернется» – 30 258. Размазать небольшой, вдвое меньше газетной полосы формата А3, рассказ до четырех с лишним авторских листов – задача архисложная, почти неразрешимая. В ход идут все подручные средства.
Около трети романа (хотя какой тут, по совести, роман? – так, повестушка) занимают на редкость содержательные диалоги: «– Где он <психиатр – А.К.> принимает? – В каком-то ДК Молотобойцев. Недалеко от промзоны. – Знаю, – кивнул Аркадий. – А что за молотобойцы такие? – спросила Ульяна. – Ну, это люди, которые бьют молотом. – Кого? – Да хрен его знает!»
Щедрый автор широким жестом сеятеля разбросал по всему опусу сны героини – это еще примерно треть текста. Чернышевская Вера Павловна видела четыре сна, и каждый содержал пророчество – если не сексуальное, то социальное. Рябовская Ульяна Владимировна уделала ее по всем показателям. Семь снов, и каждый – не пришей кобыле хвост:
«Ей приснился Аркадий. Голый он бегал по двору, иногда останавливался, озирался и дергал себя за вялую пипку, будто проверяя, на месте ли она. Сначала Ульяне было ужасно стыдно. Потом стало смешно. Аркадий залез на дерево и вдруг заплакал. Аркадий сполз по стволу. Его трясло. Тело было исцарапано.
– Когда умру, свари меня, – сказал он и стал странно оплывать, как сгорающая свечка».
Рябов судорожно ищет способы развлечь зевающую публику и вводит в повествование две мелодраматические, аж сопли пузырями, линии. Для начала выясняется, что у Аркадия и Ульяны несколько лет назад без вести пропал маленький сын Виталик. Добрый полицейский майор частным порядком берется расследовать давнее дело. Потом бездомную Ульяну пускает к себе на постой заезжий финн, и у сладкой парочки случается сначала бурный секс, а потом и предложение руки и сердца. Надо ли говорить, что в обоих случаях дело кончилось ничем? И мальчика не нашли, и финн, на фиг не нужный сюжету, свалил в родную Суоми – естественно, к жене. С эротикой у К.Р., знамо, не задалось – исчерпывается словом «трахались». Но горяччий финсккий паарень хоть честно попробовал работать коверным: путал слова «срать» и «спать», ржунимагу.
К искусственной невротизации на живую нитку пришит столь же искусственный финал. Внезапно выяснилось, что Виталика Ульяна в девках нагуляла, а с Аркадием в ЗАГС шла на третьем месяце. Аркадий не пережил давней измены и выбросился в окно, даром что намедни ради вонючего бомжа благоверную за порог выставил. Бомж исчез, прихватив на прощание ноутбук и телевизор. Ульяна вроде как собралась в монастырь. Хм. В общем, «Жизнь с идиотом» выигрывает всухую.
Кстати, о литературной кадрили: потерпевший тут не только Ерофеев. Литераторы передают из рук в руки коллективный иск. Ульяна вдруг замечает у мужа «неприятные мясистые и оттопыренные уши», – подпишите, Лев Николаевич. Ж-жуткое, мистическое пятно плесени приползло из смирновской повести «Натюр Морт», – ваша очередь, Алексей Константинович. Финн с его невольной копролалией – явная родня аствацатуровскому африканцу, который «героически срался за родину». Андрей Алексеевич, подходите, не стесняйтесь. Сделайте милость, избавьте от дальнейшего: перечислять интертекстуальные связи – это же тоска смертная.
Обобщить, однако ж, придется. Случаются, изволите видеть, у фантастов гениальные предвидения. Я сейчас не про капитана Немо и не про инженера Гарина, а про замечательную выдумку Станислава Лема – литературный конструктор «Сделай книгу сам»: «Деталями конструктора служили нарезанные на полоски отрывки из классических романов. На полях каждой полоски были прорезаны дырочки – с их помощью цитаты легко “переплетались” в книгу». Однако пан Станислав ошибся дважды. Его конструктор позволял Остапу Бендеру остаться при деньгах и прописаться в Уэст-Эгге под именем Джея Гэтсби, а дону Румате – провести успешную коллективизацию на хуторе Гремячий Арканар. Но нынешние авторы ничем подобным себя не утруждают. И второй, поистине фатальный, просчет: «”Do Yourself a Book” почти не имели спроса». Еще как имеют: все вокруг колхозное.
Давно не работаю в школе, а потому не знаю, когда перестают писать изложения. Кажется, изложение с творческим заданием входит в ГВЭ по русскому языку за девятый класс. За парту, господа сочинители. В девятый класс, изложения писать. А литература – это, все-таки, что-то другое.
