Осиновый лес. Смех 3 пирамидка

Отпиленная ножовкой часть поваленной ветром ольхи с хрустом ломаемых ветвей погрузилась в глубокий снег. Дело теперь за малым: отпилив наиболее большие сучья и одну из макушек раздвоенного ствола, развернуть добытое топливо комлем к дому. А там, с Божией помощью, и до дома всего-то час пути по кое-как проторенной в глубоком рыхлом снегу тропинке. Главное было уже сделано: она нашла и смогла отпилить ручной пилой здоровенный кусок дров, которого может хватить аж на два дня этого страшного января 2006-го года.
  Обратный путь занял чуть больше предполагаемого времени. Ольха постоянно за всё цеплялась и выпадала из озябших рук. Но, цель была достигнута: дерево оказалось во дворе, за глухим забором, хоть как-то защищавшим от порывов режущего кожу ветра.

 Остальная работа была уже почти привычной. "Почти" - потому, что городской девчонке, буквально месяц назад знавшей о жизни в деревне лишь понаслышке, сложно было назвать "привычной работой" добычу, транспортировку и разделку ножовкой дров, уборку нескончаемого снега,  долбление ломом толстенного льда в еженощно замерзающем колодце, вытягивание хрустящей, липнущей к промокшим рукавицам цепи с закреплённым к ней колодезным ведром, полным воды и кусков льда, и ещё великое множество прочих "домашних" занятий, ставших к концу того вечного января "почти привычными".

 Вёдра со льдом, вёдра со снегом, вёдра с водой, вёдра с дерьмом, вёдра, вёдра, вёдра...

 Привычными стали и недоедание, и вечный холод в продуваемом всеми ветрами доме, и постоянный недосып из-за необходимости почти круглосуточно приглядывать за умирающим мужем, которому по словам врачей полагалось где-то в конце февраля покинуть этот мир.

 Он не мог ходить. Вернее, из всех способов хождения ему было доступно лишь хождение под себя. А об остальных вариантах можно было больше не вспоминать: почти три десятка ножевых ранений нарушили кровообращение, ноги раздулись, почернели и жидкость, что вытекала из многочисленных язвочек, весьма дурно пахла. Множественные удары молотком повредили ему левую половину головы, вследствие чего он почти ослеп и забыл большую часть слов, а слова оставшиеся в памяти произносил до того невнятно и с такими немыслимыми паузами, что у всякого случайного собеседника пропадало желание продолжать начатый было разговор. Немало тому способствовали и выбитые зубы, и перебитый молотком тройничный нерв.
 
 Однако, её всё это нисколько не смущало. Не смущало настолько, что она сама себе стала казаться роботом, готовым работать до тех пор, пока не кончатся батарейки.
Ночь шла на убыль, а дни не менялись: натаскав в дом воды и напиленных дров, закинув в печь очередной пяток поленьев, наварив каши и чаю, вынеся судно, протерев  влажным тёплым полотенцем тело мужа, поменяв бинты и пластыри на его ещё не заживших ранах, она садилась у его ног и просила чуть-чуть напрячь живот. Он выполнял просьбу без каких-либо эмоций, молча, глядя в одну точку на потолке и не подавая  никаких иных признаков жизни.

 Шрамы на его животе напоминали фрагмент схемы Московского Метрополитена. Точь-в-точь - отрезок кольцевой линии и нескольких, пересекающихся с ней, радиальных, с несколькими десятками станций и каких-то тайных объектов. Когда же мышцы живота немного напрягались, вся эта схема становилась объёмной: внутренний правый сегмент "центра Москвы" становился вершиной некого холма, покрытого руническими символами, узорами и орнаментами. Затянувшаяся же лишь тонкой кожицей-мембраной дыра в чревном сплетении просто надувалась, становясь похожей  на большой розовый помидор. А места, где вражьи ножи входили в тело ломая рёбра, наоборот - как-бы проваливались, становясь подобием неких не то водоёмов, не то могилок. Всё это можно было раскрашивать йодом, зелёнкой, йодинолом, фукорцином и фурацилином, от чего всё это становилось до того нарядным, что разглядывать это можно было повнимательнее, чем, если бы вдруг с потолка упавшую, неизвестную доселе акварельку Васи Кандинского.

 В тот день она дольше обычного молча разглядывала эти разноцветные, оставшиеся при нём навсегда, своего рода дивиденды от его былого вполне успешного бизнеса в сфере лёгкой промышленности, и вдруг, легонько ткнув пальцем в самую вершину этого фантасмагорического холма, неожиданно даже для самой себя  воскликнула: "Я поняла!! Они не убивали тебя! Они делали из тебя Человека-Пирамидку!!". И звонко хихикнула.
 Взгляды их встретились.
 Правая (живая) половина его лица растянулась в счастливой улыбке, по животу начали расходиться криволинейные волны хриплого смеха, который, становясь всё громче и жизнеспособней, мог бы быть услышан всеми жителями посёлка, если бы в том посёлке ещё кто-то жил.
 Так они и просмеялись до утра.
 Вдвоём.